Александр Пономарев – прозаик из Москвы, его рассказы опубликованы в журналах «Нева», «Бельские просторы», «Причал», «Земляки», «Дегуста.рu», «Кольцо А», в Литературной газете и в других не менее заметных изданиях. Некоторые публикации состоялись в том числе по рекомендации критиков портала «Печорин.нет». В интервью А. Пономарев рассказал, как учился ремеслу, какими произведениями вдохновляется, как относится к литературным конкурсам и конкуренции в литературном процессе. Поделился секретами вдохновения и рассказал о создании некоторых своих рассказов: как идёт работа над произведением, что помогает писать… и почему всё-таки Чехов.
Беседовала Юлия Великанова
– Расскажите, пожалуйста, нашим читателям о писателе Александре Пономареве. С чего всё началось? Что послужило творческим импульсом? Какими были ваши первые рассказы-истории?
– Вначале было слово, потом была работа в страховой компании, где мне на плечи лег большой пласт скучной деловой переписки. Но уже тогда люди вокруг улыбались, читая мои тексты, воспринимая их скорее, как художественную литературу, нежели деловое письмо. Хотя многие из них должны были бы огорчаться. Я долгое время занимался урегулированием промышленных и морских убытков, и мне зачастую приходилось сокращать или вообще отказывать в выплатах на основании условий договоров страхования. Так что моими первыми читателями были, в основном, деловые партнеры и страхователи. И я рад, что своим творчеством хоть немного сумел поднять им настроение.
– Кто учил вас литературному ремеслу, или у кого учились вы?
– Как таковых учителей и наставников у меня не было. Мне никто не читал лекций, не давал заданий и не ставил двоек. Можно сказать, в этом смысле я неуч. К счастью, я вовремя понял, что немалую роль в развитии творческой личности играет правильная наследственность. Чтобы согласиться со мной, достаточно вспомнить отца и сына Дюма, Валентина и Павла Катаевых, Александру Бостром и Алексея Толстого, братьев Гонкур, братьев Манн. При желании можно назвать еще пару десятков имен талантливых отцов, детей и прочих родственников. И вот я, находясь под впечатлением от данного открытия, попросил Антона Павловича Чехова меня усыновить. Хочется верить, что он согласился. Возможно, поэтому «на правах родственника» я унаследовал от его почерка кое-какие штрихи. Но так как без учебы все равно никуда, то мне тоже пришлось учиться чему-нибудь и как-нибудь. Темными ночами (днем на работе) я угонял произведения любимых авторов и разбирал их на запчасти, практически, на молекулы. А потом излагал по-своему особенно понравившиеся тексты, взглянув на них с высоты своего шестка и вдыхая в известные сюжеты собственные эмоции, свое «я». Иногда получались довольно забавные вещи. Часто в пылу работы с текстом я отрывался далеко от оригинала, едва сохраняя его родовые черты. Так, к слову, случился мой рассказ «Злоумышленник».
– На портале «Печорин.нет» неоднократно размещались рецензии на ваши рассказы от наших ведущих критиков – Елены Сафроновой, Светланы Чураевой, Андрея Воронцова, Ивана Родионова, Елизаветы Мартыновой, Кристины Кармалиты, Елены Смирновой и других. Благодаря тому, что литературное сообщество познакомилось с вашим творчеством, вам удалось опубликоваться в целом ряде толстых журналов. Расскажите, пожалуйста, подробнее об опыте работы с порталом, о ваших достижениях и впечатлениях.
– Знакомство с вашим порталом, безусловно, позитивно сказалось на моей творческой биографии. Слабо верится в то, что я, мало кому известный начинающий автор, добился бы тех приятных результатов, о которых вы только что упомянули, если бы рассылал свои тексты по редакциям самостоятельно. Скорее всего, мои жалобные воззвания к утомленным самотеком редакторам банально утонули бы в общем потоке входящей корреспонденции. Для разбора же критик волей-неволей вынужден прочитать то, что ему всучили, чтобы сложить впечатление о творчестве выскочки. А обратить на себя внимание, согласитесь, это уже полпути к публикации. Оставшаяся половина, конечно, сплошная лотерея. Много зависит как от качества самих работ, так и от художественного вкуса критика, его сиюминутного настроения, совпадения ваших с ним мироощущений. Ну и фортуны, само собой. Мне, по счастью, несколько раз повезло. Точнее, мне везло с разбором всякий раз, независимо от результата рассмотрения рукописи, так как нельзя сбрасывать со счетов тот опыт, который я получил в процессе сотрудничества с порталом. Как говорится, не выручка, так выучка. Кроме того, я теперь осведомлен о редакторских требованиях к текстам, что, несомненно, пригодится, если я решу продолжить публиковаться. Вот вы спрашивали, кто меня учил. В самом широком смысле этого слова моими наставниками стали Светлана Чураева, Наталья Гранцева, Елена Крюкова, Елена Сафронова, Дмитрий Воронин, Кира Грозная, Юрий Козлов и другие ваши критики, низкий им поклон.
– Вопрос, связанный с предыдущим: для вас важнее, чтобы хвалили или чтобы указывали на недостатки? Как относитесь к критике? Изменилось ли отношение к критическим замечаниям благодаря сотрудничеству с порталом? Что бы вы сказали сегодня об этом Александру Пономареву, который только начинал писать?
– Вряд ли я буду оригинальным, если скажу, что люблю красивую лесть. Вместе с тем грамотная, беспристрастная, доброжелательная «горькая правда», на мой взгляд, тоже не бывает лишней. К слову, на портале «Печорин.нет» я получил именно такую, кроме может быть одного эпизода, о котором не хочу вспоминать. Оптимально, когда между похвалой и замечаниями существует некий баланс, пропорция, которая для каждого конкретного автора рассчитывается индивидуально. Похвала необходима для вдохновения, замечания нужны для роста. Одно без другого не имеет смысла.
Начинающему же писателю Александру Пономареву я не стал бы давать никаких литературных рекомендаций, а по завету своего «духовного» отца, Антона Павловича, крепко отхлопал бы его по попе, приговаривая: «Не пиши, не пиши…». А когда бы тот не послушался, то привел бы ему слова другого классика веселого жанра – Михаила Жванецкого: «Если писать и не работать, то на что жить? А если писать и работать, то когда жить?».
– Поговорим подробнее о вашем творчестве. Когда ваши рассказы обрели сатирический фундамент? Вы с самого начала так воспринимали мир и рассказывали о нем?
– Сначала я воспринимал окружающий мир добрым, чистым и светлым, смотря на него распахнутыми как у Бемби глазами. Однако с годами жизнь внесла в тот взгляд определенные коррективы. Так что, когда я уже в более зрелом возрасте уселся писать свой первый рассказ, альтернативы сатирической стезе у меня не было. Возможно, именно ощущение несовершенства общества и заставило меня взяться за перо. Тем не менее, основной посыл, лейтмотив моего творчества был и остается следующим: «Даже в самой вонючей бочке дегтя всегда найдется хоть одна маленькая ложка меда».
– Согласны ли вы, что своих героев нужно любить, жалеть, сочувствовать им, или вам ближе другая точка зрения: задача писателя – отстранение, описание, изложение фактов, – пусть читатель разбирается сам? Как вы относитесь к своим героям, когда о них пишете?
– Мне нравится, когда автор передает свое отношение к героям не явно, а между прочим, через тонкие творческие намеки – посредством сюжета, диалогов, мыслей героев, каких-то их поступков, оставляя читателю маневр для собственных выводов. Очень важна в этом смысле правильно выбранная лексика. Так что по духу мне, все-таки, ближе новелла. Но отстраняться от нити повествования следует так, чтобы отсутствие четкой авторской позиции не отразилось на художественной составляющей произведения. Иначе получится репортаж. К персонажам своим отношусь снисходительно и немного по-отечески. Иногда испытываю перед ними чувство вины за то, что заставляю их пройти через горнило жизненных неурядиц, коллизий.
– Что важно для формирования замысла? Нужен ли для этого реальный человек, или должна ли вам попасться реальная ситуация? Какова доля жизненных наблюдений и авторского вымысла в ваших рассказах?
– Наблюдательность – это, возможно, самое ценное профессиональное качество автора. Если тот ничего вокруг себя не замечает, то даже самая богатая фантазия будет бессильна помочь ему создать интересное произведение. Питательной средой для фантазии в любом случае являются живые впечатления. Фантазия – это сила, дух, который закручивает молекулы наблюдений в спираль сюжета. Фантазия и наблюдательность – они между собой, как молоток и гвозди, как ручка и бумага. Так что в моих рассказах всегда содержится сто процентов фантазии и сто процентов наблюдений.
– Ваши литературные предшественники – ранний Чехов, Зощенко, Аверченко, Николай Лейкин, Тэффи. Когда вы познакомились с их творчеством, кто из них ближе, предпочтительнее, перечитываете ли кого-то сейчас? Что читали в детстве, что предпочитаете сейчас – для вдохновения, для отдыха?
– Совсем в раннем возрасте я познакомился с Чеховым и Зощенко, по мере взросления с остальными. Все они мне нравятся, в разное время всех читал увлеченно. Но с годами перечитывать почему-то хочется только Чехова. Видимо сказывается, что Антон Павлович интересен мне не только как сочинитель, но и как личность. Особенно мне близки его прищуренный взгляд на жизнь, проницательность и ненавязчивая ирония. Тем не менее, сейчас я читаю в основном духовную и познавательную литературу. Похоже, наступил момент, когда подошла усталость от накопленных жизненных эмоций, а лучший отдых от них – это начать подкачивать свое левое полушарие. Сейчас, например, глубоко изучаю Льва Гумилева, знакомлюсь с его теорией пассионарности этноса. Для вдохновения же мне бывает достаточно перечитать «Даму с собачкой» или «Человека в футляре».
– С каким чувством вы приступаете к работе? Опытный сочинитель рассказов, вы уже знаете, какое у вас должно быть состояние и настроение?
– Для того чтобы усесться за письменный стол, мне иногда бывает достаточно просто соскучиться по творческой работе, или, посмотрев на календарь, сказать себе: «Эх, батенька, давненько ты уже ничего не писывал». После чего садишься и пишешь.
– Как быстро пишется рассказ? Сколько этапов работы, подходов? Что позволяет сказать себе – этот рассказ готов?
– На небольшой рассказ в тысячу-две слов от замысла до воплощения у меня уходят сутки – двое. Потом я его выкладываю на свою страницу в «Избе Читальне», полагая всякий раз, что он вполне уже готов. После чего непременно докручиваю его до ума еще почти столько же. Более или менее законченный вид он приобретает не раньше, чем через неделю работы. Но и позже я все равно к нему возвращаюсь, время от времени внося косметические правки. Бессрочно. Так что готовых рассказов у меня, увы, пока нет.
– Есть ли какие-то хитрости, помогающие писать? Что стимулирует вдохновение и усидчивость прозаика?
– По опыту знаю, чтобы что-то написать, надо просто садиться и писать. Иногда даже через не могу, а аппетит (вдохновение) он всегда приходит во время еды. Усидчивость – это больше головная боль авторов крупных форм, романистов. Я же по своему темпераменту спринтер, мне комфортно работать на коротких дистанциях, а за три дня, пока пишешь рассказ, даже темой насытиться не успеваешь. Быстро заканчивается. Не знаю, хитрость это или просто рабочий прием, но мне проще плести ткань повествования не последовательно – с пролога до эпилога, а хаотично, по мере поступления мыслей. Началом может стать середина какого-нибудь диалога, потом вдруг увидится часть финальной строки, следом перед глазами возникнет вступительная фраза. И так, постепенно, шаг за шагом, складывается пазл, который потом останется только дошлифовать. Главное, что я должен сразу представлять себе финал рассказа, который собираюсь писать. Интересный финал придумать сложнее, чем завязку. Поэтому я начинаю работать над темой только тогда, когда увижу ее финальный аккорд.
– Насколько для вас трудно и реально ли вообще писать прозу по заказу, например, на чей-то сюжет, с какими-то «чужими» навязанными героями?
– Сложно что-то сказать на этот счет. Для компетентного ответа на ваш вопрос я должен сперва лично испытать «тяготы наемного труда с навязанными героями», но прежде необходимо сподобиться такой заказ получить.
– Возможна ли конкуренция в писательстве, шкала уровня литераторов? Ваше отношение к конкурсам и премиям?
– Конкуренция в той или иной степени присутствует везде, но в творческой среде она особенно выражена и болезненна. Люди искусства, в том числе и писатели, как никто ранимы, амбициозны и самолюбивы. Так что творческая состязательность – это неизбежное и естественное «зло» в писательстве, важно только следить, чтобы она не переходила в войнушку. Лучший способ выпустить пар – это направить жало конкуренции на себя – использовать ее как драйвер личного творческого роста. Можно написать что-то стоящее, подняться, наконец, по шкале уровня литераторов, коль скоро мы о ней заговорили. К слову, для сонма писателей-любителей, обитающих на порталах свободной публикации, шкала – чуть ли не единственный способ хоть как-то самоутвердиться, подняться в своих глазах. Что говорить о нас грешных, если даже у великого Чехова есть рассказ «Литературная табель о рангах». Несерьезный, конечно. Тем не менее, сам факт его написания наводит на мысль, что подобный вопрос заботил литературные круги еще в XIX веке.
Конкурсы и премии – это тоже один из эффективных способов конкуренции, при условии, разумеется, честного и квалифицированного арбитража. Лично для меня площадка конкурса – это, в первую очередь, возможность «сориентироваться на местности», узнать, где я обретаюсь на данном этапе творческого пути, какую литературную ценность имеют мои произведения, сообразить, куда двигаться дальше. Стоит ли мне поменять какие-то подходы к творчеству, литературный жанр, род занятий, или достаточно просто купить новую авторучку?
– Вам как человеку близок несколько перевёрнутый взгляд на мир, или это только писательское желание – неким образом перевернуть ситуацию, высветить нелепость, довести до абсурда?
– Жизнь вокруг нас сейчас настолько нелепа, что ни один самый изощренный авторский вымысел не способен с ней конкурировать. Абсурд стал нормой, как на бытовом уровне, который я с удовольствием беру на карандаш, таки на глобальном, политическом. Самое ужасное, что люди разучились его идентифицировать. Мозг хомо сапиенса, чтобы окончательно не повредиться, принимает происходящие дикости за нормальную реальность. Мне страшно подумать, что случится с обществом, если когда-нибудь его защитная система опознавания «свой-чужой» совсем сломается. В том, что происходит с нами сейчас, я вижу только один позитивный момент, одну ложку меда – творить в жанре гротеска стало проще, не надо тратить моральные силы на доведение ситуации до абсурда. Достаточно просто протереть глаза.
– Герой рассказа «Бодун-форте» наказан за доверчивость, «Тургеневской девушки» – за влюбчивость и доверчивость. Насколько точны такие выводы? А в рассказе «Сон в руку» (необычном, на историческом материале) Большов, помещик во сне и депутат в реальности, наказан уже одним тем, что напуган неминуемой местью?
– Герой рассказа «Бодун форте» наказан за завистливость и желание срубить бабла полегче, герой «Тургеневской девушки» – за самонадеянность и инфантильность (хотя проблески сознания у него все-таки были «…Что она во мне нашла?»). Как сказал бы по этому поводу Глеб Жеглов: «Наказания без вины не бывает». С депутатом, правда, особый случай. Этот господин- товарищ скорее всего выкрутится.
– В лице врача из «Сейчас погуглим» обличаем ли мы одного единственного доктора, или важнее то, что неминуемо приходит мысль о многих современных специалистах. История об одном случае – анекдот. Обобщение поднимает повествование до притчи. Что вам ближе и важнее?
– Чтобы рассказ смог отозваться в уме или сердце читателя, тот должен увидеть в нем больше, чем просто интересную историю, нечто близкое себе, родное и волнующее. «Опаньки, так это ж со мной на днях было…». Поэтому, если мы хотим написать успешный, запоминающийся рассказ, то пусть он раскроет не частный, хоть и любопытный или забавный случай, а распространённое явление, желательно с узнаваемой и недвусмысленной моралью.
– Героя рассказа «Исповедник» автор, очевидно, намерен беззлобно высмеять. А вот в «Конверте для дяди» даже непонятно, кто из супругов менее нормален – старый взяточник на пенсии, или его жена, дающая мужу взятки… Как вы сами трактуете эти жизненные сюжеты?
– В своем рассказе «Конверт для дяди» я изобразил взяточничество мощной, всепоглощающей страстью, болезнью (коей оно и является), уподобив его алкоголизму. И жена дяди выводила своего мужа из состояния точно так же, как выводят из запоя алкоголиков: бережно, поступательно, плавно, как в айкидо, меняя правила дядиной игры в коррупцию на свои. Тот, кто боролся с алкоголизмом родственников, данный метод скорее всего поймет. И в итоге женщина перебила обух плетью. На мой взгляд, ее «взяткодательство» – это поведение мудрого человека.
Образ исповедника я списал со своего сотрудника, почти не добавляя ему творческого вымысла. Коллега на трезвую голову с удовольствием делал окружающим пакости, а подвыпив, начинал сокрушаться и каяться по поводу содеянного. По всей видимости, алкоголь будоражил в нем пьяную сентиментальность, дешевую чувствительность. Понятно, что это не мешало ему, протрезвев, браться за старое. Так что раз за разом исповедь занимала у страдальца все больше и больше времени.
– В рассказе «Синдром щеночка» (одном из самых запоминающихся) горе-жених настолько неумен, что даже не пытается притворяться, хитрить, сдерживаться – говорит обо всем прямо потенциальным тестю с тёщей, – как будто бы не понимает, что вряд ли это вызовет восторг и любовь к нему. Осознанно ли вы сгущаете краски и не обращаете внимания на тонкости-нюансы?
– «Синдром» – это история, во многом основанная на реальных событиях, причем изрядно мной смягченных в сюжете. Так что краски я, можно сказать, только разбавил. Осознанно. Чтобы избежать у читателя сомнений в правдоподобности сюжета или перегрева его психики. Чересчур уж колоритный герой попался. А поведение его было вызвано не столько недостатком ума, сколько избытком затмевающей разум самонадеянности и безнаказанной щенячьей борзости. Увидев внешнюю податливость интеллигентных родителей, плохо дрессированный щеночек расценил этот факт своим «животным чутьем» как слабость, уязвимость. И тогда, схвативший «Бога за бороду», уставший притворяться щенок, обернулся самим собой – грубым, наглым, высокомерным паразитом. Молодой манипулятор решил, что для успеха предприятия ему достаточно держать под влиянием дочь, и тогда любящие родители от судьбы-злодейки никуда не денутся. Над такой мелочью, как подпорченный имидж, он даже не задумывался.
– Как вам кажется, где герой рассказа «Вкус к жизни» более настоящий, когда жизнь человека более полноценна – в привычных рутинах или перед лицом опасности (болезни)?
– Мне думается, он одинаково настоящий в любом случае. Его метаморфозы – суть разные отражения, разные проекции одной сущности, высвечивающиеся в зависимости от того, как на нее падает освещение.
– Рассказ «Чур меня» – смешная и живая мистика. Депутату Госдумы приснилась теща: голосуй – не голосуй. Как родилась идея этого рассказа?
– Мне довелось какое-то время побыть помощником депутата. Тогда я оброс множеством специфических впечатлений, одно из которых в несколько утрированном виде легло в основу этого рассказа. Не скажу с кого был снят образ героя (это имя слишком известно, чтобы его называть), тем более что образ этот, в некотором смысле, собирательный. Отмечу только, что мой шеф был прямой противоположностью Тяпкина.
– Каким из своих героев ощущаете себя? Какой герой вам ближе всего или вы так не ставите вопрос относительно своего творчества?
– Наверное, в каждом из персонажей присутствует какая-то часть меня, а во мне есть что-то от каждого из них. По крайней мере, ощущения своих подопечных я, если не пережил, то очень живо себе представил. Писателю, чтобы быть убедительным, надо уметь перевоплощаться, пропускать сквозь себя эмоции и жизненные установки тех, кого он презентует миру. Может быть, потому и к недостаткам своих крестников я отношусь снисходительно. Если же говорить о том, кто из них мне наиболее близок, то, наверное, это будут те герои, от чьего лица ведется повествование. Такой подсознательный момент творчества.
– В журнале «Бельские просторы» в 2021 году опубликована подборка ваших рассказов, озаглавленная «Шанс на нормальную жизнь». Как вам кажется, каковы эти шансы у ваших героев?
– Ну, это смотря что считать нормой, и кто будет ее определять. Может быть, они и сейчас живут вполне нормально. Плюс-минус так, как живет девяносто процентов обывателей. Касаемо того, что наша жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, где вздохи преобладают, то это, если верить О’Генри, тоже вполне естественно. В общем, допускаю, что свой шанс они использовали.
– Какой смысл вкладываете в свое писательство сейчас? Что оно даёт именно вам?
– Позвольте на этот вопрос за меня ответит герой из моего рассказа «В классики». Лучше него, пожалуй, не скажешь.
«…Да как тебе сказать, удовольствие получаю, наверное, от самого процесса, от того, что из ничего, вдруг – бац и получается что-то. Как там в Новом Завете: «Вначале было слово, и слово было у Бога…». Представляешь? Только Бог со словом и был, а потом взял и написал все остальное и нас в том числе. А поскольку в каждом из нас теперь частичка великого Творца заложена, то и потребности возникают соответствующие…».
Лично добавлю, что в качестве бонуса писательство дает мне шанс прожить сразу несколько жизней, причем так, как я представляю это интересным.
Впрочем, не исключено, что я просто себя так успокаиваю.
– В чем вы видите сильные стороны писателя Пономарева?
– Автору сложно оценивать себя со стороны, гораздо объективней это сделают читатели. Но пару его сильных качеств я все-таки назову – в первую очередь, это умение достаточно глубоко всмотреться в суть социального явления, плюс оптимизм писателя Пономарева, даже несмотря на поднимаемые им в творчестве не слишком позитивные общественные вопросы.
От редакции: по результатам сотрудничества с порталом «Печорин.нет» произведения Александра были бесплатно рекомендованы и опубликованы в следующий изданиях:
7) «ДЕГУСТА.РU» - 2022.
Поздравляем автора и желаем новых успехов.
ЗАКАЗАТЬ РЕЦЕНЗИЮ НА СВОЕ ТВОРЧЕСТВО МОЖНО ЗДЕСЬ.
Автор статьи: Великанова Юлия.
