Кристина Кармалита о произведениях Александра Пономарева

Кристина Кармалита о произведениях Александра Пономарева

Правильно обозначенный автором жанр произведения – большое подспорье в успехе текста – помимо очевидной необходимости художественных качеств. Первые слова – подготовка к чтению, камертон, с помощью которого настраивается читательский интерес. Или расстраивается, если камертон по неведомым причинам соврал – в жизни такого не бывает, в сказке бывает, что угодно.

В подзаголовках к представленным на рассмотрение текстам с чуть измененными, но узнаваемыми названиями «Про курочку Рябу и надежду, которая питает» и «По щучьему велению... но не совсем» автор Александр Пономарев дает четкую установку на восприятие – «Сказочка-пьеска в двух действиях, без пролога, зато с эпилогом» и «сказка-пьеса в стихах».

«Сейчас будет для детей» – как-то невольно и однозначно появляется в голове любого читателя при слове «сказка», да еще в соединении с «курочкой Рябой» или «щучьем велением». Стереотипы, что с ними поделаешь. С одной стороны они шаблонизируют реальность – упрощают и «уплощают», если жить, мыслить и творить только по ним, с другой – помогают быстро определиться в незнакомой ситуации и вообще систематизировать хаос окружающего мира. С первых же строк первой сказки Александр Пономарев рвет все шаблоны:

На селе жила в избушке,
Одинокая чета –
Дед с незыблемой чекушкой,
Бабка – «ведьма ещё та».
<...>
Звали курицу ту – Ряба,
Но на зов она не шла.
Потому, как понимала,
На балансе, коль – нули,
То хорошего ей мало,
Этот зов чего сулит.
Наоравшись истерично,
Вовсе выбившись из сил...

Воспринимать данный текст, как сказку для детей можно только при условии пересмотра системы возрастной периодизации, в которой под понятие «детство» подпадет весь подростковый и юношеский возраст (что не лишено смысла в прогрессирующем инфантилизме человечества).

Без «ещё» был Дед «хороший»,
Из-под стрехи орлецом,
Полетел – долой галоши,
В кулаке зажав яйцо.

В русском языке слишком много всего – это и его богатство, и вечная головная боль для писателя. Например, слово «яйцо» имеет сразу несколько смыслов – в зависимости от контекста. Контекст приведенного выше отрывка таков, что невольно приводит к двусмысленности восприятия. Проблемы нет, если мы сразу маркируем «сказку» значком «18+». В таком случае двусмысленность даже хороша, если считать, что сальность шутки оправдывает наши читательские ожидания.

С визгом выскочила кошка,
Просвистел, когда снаряд.
В сантиметре от лепешки,
Дед пристроил тощий зад.

«Курочка Ряба» в интерпретации Александра Пономарева вообще оказалась весьма физиологичной сказкой – «Поскользнулся на помёте», «Мрачно оглядел гумно», «Мог ты, аспид, только спортить, С помощью моей сортир», «Скорлупа, на вкус похоже, И куриное дерьмо...», «Стол каков – таков и стул», «Не мышиные фекальи», «От овса меня лишь пучит» и т.д. «По щучьему велению...» в этом смысле гораздо спокойнее. Однако и ее речевые обороты также более обращены взрослой аудитории:

Даже этот... секс не нужен,
Меня Господи прости...
Гибкий график, сутки-трое,
А житуха – Куршавель!
Ни авралов, ни заботы,
Соцпакет, большая честь...
Ну да где тебе, утырок
Наскрести, чем спрятать дно...
Вот кто рейтинг нашаманит,
Круче, чем любой Росстат...
Говорила ж водку с пивом,
На ночь нечего мешать...
Мне бы в сауну, хамам,
Ты потрешь мне спинку, киска?..
Он пока мне с барракудой,
Выдаст рейтинг на-гора...

Если бы в подзаголовке сразу значилось «сказка для взрослых» – всего этого можно было не писать, но, к сожалению, читательские ожидания были обмануты и приходится это проговаривать.

Следующая позиция – «пьеса».

О пьесах идет вечный спор: к чему вообще они относятся? К театру или литературе? Некоторые утверждают, что читать пьесы невозможно, их можно только смотреть на сцене. Однако переиздаваемые тома Шекспира, Мольера, Островского, Чехова, Булгакова и других драматургов вполне себе опровергают это утверждение. Хотя тут же надо отметить, что тиражи этих книг значительно уступают тиражам прозы и порой даже поэзии, которая совсем уж, кажется, перестала интересовать широкого читателя. Но тут же надо снова уточнить, что издаются и переиздаются в основном те пьесы, которые успешно идут в театре. В общем, связь пьес с театром очевидна, зачем вообще это так долго обсуждать?

Затем, что, конечно, читая пьесу, я не могла отделаться от мысли «как это будет выглядеть на сцене и будет ли?» С одной стороны, в современном театре возможно всё, как, собственно, в современном мире возможно всё – были бы деньги. Но если отбросить порочный путь, когда драматург платит за постановку своей пьесы, а взять за основу традиционный и со всех сторон логичный вариант – театр платит драматургу и сам зарабатывает на продаже спектакля – мы неминуемо столкнемся с некоторыми правилами театрального мира.

Постановка данных пьес, как детских сказок не вызвало бы никаких проблем – детский спектакль длится не более часа, максимум – полтора, а объем представленных произведений не позволил бы сделать более длительную постановку. «Курочка Ряба...» вообще заняла бы около получаса сценического времени. Проблема только в одном – эти сказки не для детей.

Не беда. Спектакль в жанре сказки для взрослых вполне себе может пользоваться успехом. Но то, что хорошо для детей, плохо для взрослого – кто захочет пойти на постановку, длящуюся полчаса? «Курочка Ряба...» отпадает однозначно, а вот у Емели есть шанс выехать на печи под аплодисменты публики. Если бы...

Если бы это была пьеса в полном смысле этого слова. Если считать, что пьеса – это любой текст, написанный диалогом – так же, как в современном мире поэзией считается любой текст, разбитый на строчки – то да, «По щучьему веленью...» формально – пьеса. А если обращаться к таким понятиям, как характеры, события, развитие действия, трехактная структура, то получается, что уже не совсем.

Главная проблема обеих сказок – их развязка. Лучше всего здесь подойдет эпитет «внезапная». Только мы уселись поудобнее и приготовились узнать, как выпутается из ситуации хитрая курица и какой окажется в этой истории мышка, как вдруг – раз! – эпилог и конец. Невидимая мышка все-таки пробежала, махнула хвостиком, и сказка оборвалась. Страдания Емели в этом плане ободряли – действие завязалось, поехало на печи, показались характеры, загремела цепь событий, вот уже первый акт близится к завершению, как – раз! – автор делает взмах волшебной палочкой и наваждение исчезает. Никакого царя, никаких проблем у Емели, щука опять в руках и теперь у нее можно попросить что-то действительно нужное для дурака, а для читателя – назидательное.

Ненавязчивая назидательность обеих историй в соединении с их краткостью что-то очень сильно напоминает. Открываем словарь Ожегова: «краткий иносказательный поучительный рассказ – притча». Кажется, жанр, наконец, приобретает четкие контуры. Итак, оба произведения я озаглавила бы «сказка-притча для взрослых» и тем сразу отсекла ненужную детскую аудиторию (или привлекла запретным плодом) и настроила взрослого читателя на необходимую волну.

Хотя даже для притчи композиция произведений выглядит незавершенной. В каждой сказке присутствуют голос рассказчика, который историю начинает и по всем правилам «и я там был...» должен завершить. В таком случае резкий обрыв действия не выглядел бы таким уж обрывом. Но если в «Курочке Рябе...» можно воспользоваться данным приемом и все более-менее наладится, то с емелиными похождениями дело серьезнее. Заявленный в сказке мир, количество персонажей, завязанных конфликтов просто нельзя взять и разрубить, как гордиев узел. То есть можно, повторюсь – в мире всё можно, но здесь это будет выглядеть именно как отрубленный у льва хвост. Вроде, значительно, а как-то несерьезно.

История с Емелей вообще вполне себе претендует на заявленный жанр пьесы – в случае ее продолжения и усугубления. Мы, в общем, еще не очень-то увидели, какой Емеля дурак, чтобы нас сразу поучать – «Наколдуй, пожалуй, щука, Мне немножечко ума». Всего в одну ситуацию он попал – и сразу чудесно спасся, да и то, больше эта ситуация говорит о короткой памяти персонажа, чем о его способностях к мышлению. В этом плане хорошим примером описания характера героя является сказка Владимира Даля «Иванушка-дурачок», в которой глупость показана именно, как глупость, а не как забывчивость, раздражительность, лень и другие качества, более присущие вышеупомянутому Емеле.

Напоследок нужно сказать несколько слов о языке. Когда Владимир Даль выпустил свой пяток сказок Казака Луганского, для него было важно запечатлеть в литературе «живой великорусский язык». Что он собственно и сделал. Другую задачу решала сказка (и тут действительно пьеса) «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Леонид Филатов соединил простонародный частушечный язык с современной ему речью, однако сделал это ненавязчиво, очень аккуратно, так, чтобы не потерять гармоничность текста: «Ну-ка, марш к себе в светлицу И сольфеджию учи», «Ой, растратишь ты здоровье В политической борьбе!», «Али ты сосватал сразу Цельный ткацкий комбинат?» и т.д. Александр Пономарев продолжает тот же прием, еще более усугубляет его (как видно из приведенных выше примеров), но все-таки не доводит до абсурда, хотя этого начинаешь невольно ждать, как читатель. Почему? Потому что современный русский язык испытывает очередную волну иностранной интервенции, доводящую порой повседневную и деловую речь до смешного. А где лучше всего можно посмеяться над смешным в нашей жизни, как не в литературном произведении?

Прочитать произведения можно по ссылкам: «Про курочку Рябу и надежду, которая питает» и «По щучьему велению, но не совсем».

Кристина Кармалита: личная страница.

Пономарев Александр Сергеевич, родился в 1970 г. в Москве. Образование высшее техническое. Пишет в различных жанрах, в частности в жанре иронической (сатирической) прозы, поэзии.