«Нервные люди в замкнутом пространстве» (Андрей Воронцов о рассказах Александра Пономарева)

 «Нервные люди в замкнутом пространстве»

(Андрей Воронцов о рассказах Александра Пономарева)

В рассказах Александра Пономарева «А ведь так всё хорошо начиналось», «Замкнутое пространство», «Злоумышленник (почти по Чехову)», «Нервные люди», «Перебор», «ШвейЦарь» ощущается сильное влияние Зощенко и раннего Чехова, что автором совершенно не скрывается, ‒ отсюда и подзаголовок «почти по Чехову» в его «Злоумышленнике».

Какой-то проблеск новизны увидел я только в рассказе «Чур меня», ‒ вероятно, связанный с тем, что герой ‒ депутат современной Государственной думы и должен проголосовать за известный закон о повышении пенсионного возраста. Впрочем, есть еще в «Чур меня» довольно смешная и живая мистика, явно не заимствованная ни у Чехова, ни у Зощенко. Скорее, проглядывает «Пиковая дама» Пушкина, но не по-эпигонски, а ассоциативно. Поэтому этот рассказ понравился мне больше других.

А. Пономарев, очевидно, еще не знает, какую писатель берет на себя ответственность, если указывает: «почти по Чехову». А это, между прочим, значит, что в рассказе только ситуация должна напоминать чеховскую, но ни в коем случае не стиль. Что же мы видим в пономаревском «Злоумышленнике»? Его Демьян Прохоров (вы встречали ныне человека с именем Демьян?) и говорит-то, как чеховский Денис Григорьев: «Коли сосной топить, то она смолит больше, а жару-то и не дает почти. Осина, та, к примеру, шибко горит, но сгорает уж больно быстро. Да и топить ей завсегда не будешь. Печь растрескается сразу от жару-то», ‒ и всё с этими неизменными «завсегда», «нешто»...

А вот как начинается рассказ «Замкнутое пространство»: «Замкнуто мы сегодня живем как-то, изолированно. Работа - дом, дом - работа. Вдобавок даже если и в коллективе вращаемся, то людей вокруг себя привычно не замечаем. Как, впрочем, и они нас. А если вдруг и увидим кого, то не воспринимаем, а если воспринимаем, то все равно не так чтобы очень. Равнодушно и абстрактно, откровенно говоря, воспринимаем». Это сказовая манера повествования с троекратно употребленным «воспринимаем» ‒ типичный стиль Зощенко.

Бывает, конечно, в прозе намеренная стилизация, однако в этом случае принцип повествования должен быть прямо противоположным указанному мной выше: то есть, рассказанный чеховским или зощенковским языком сюжет только вначале может развиваться, как у Чехова и Зощенко, а завершаться же иначе, совершенно парадоксальным образом.

У Пономарева же в «Злоумышленнике» Демьян Прохоров подобрал сломанную березу и сел в тюрьму, а китайцам за доллары разрешено вырубить тысячу гектаров заповедного леса. В «Замкнутом пространстве» герой от нечего делать разговорился с соседкой в сломавшемся и обесточенном лифте, а когда его починили, выяснилось, что он принимал собеседницу за совершенно другого человека. Герой рассказа «А ведь так всё хорошо начиналось» Серегин решил начать «новую жизнь», чем сразу вызвал подозрения жены относительно возможной измены. Она выставляет супруга вон, и совершенно напрасно, поскольку в кабаке, куда отправляется обескураженный Серегин, он знакомится с «вполне еще «съедобной» дивчиной, дерзко демонстрирующей свое бедро в сетчатом, ажурном чулке», и не видит причин не изменять жене, ‒ ведь она и так уверена в его измене. В похожей парадигме развивается интрига в рассказах А. Пономарева «Нервные люди», «Перебор», «ШвейЦарь»... Всё это неоднократно читано и перечитано ‒ и не только у Чехова и Зощенко.

И, конечно же, напрашивается естественный вопрос: а зачем надо читать что-то «под Чехова и Зощенко», если к нашим услугам всегда имеются оригиналы? Тем более что, для их последователя у автора, да извинится мне такое выражение, маловато желчи. Его темпераменту более подходит стиль раннего Булгакова. Однако любое подражание – лишь проба сил и упражнение в стиле. Наверное, этот период должен пройти всякий начинающий писатель. Но почему многие именно на нем останавливаются? Отчего, освоив нечто как подражатели, не развиваются дальше, не учатся литературному мастерству?

Помнится, была у меня на Высших литературных курсах студентка Людмила Комарова, которая в начале обучения так же складно, как Александр Пономарев пишет под Чехова и Зощенко, писала под Зощенко и Хармса. Но я сразу объяснил Людмиле, что меня интересует главным образом индивидуальная творческая манера ее самой, потому что новых Зощенко и Хармса не бывает, бывают лишь их эпигоны. С помощью специальных творческих заданий я обнаружил, что у автора индивидуальная манера все же есть, в частности, в области оригинальных сюжетных решений. И сама Комарова, ощутив свои возможности,успешно миновала подражательный «переходный период». Ее рассказ «Проездной» начинался вроде бы по-зощенковски: героиня, 45-летняя женщина, доведена до отчаяния хамством и злобой в общественном транспорте. И вдруг поворот: ее начинает тошнить какими-то маленькими экзотическими птицами с яркой окраской. Характерно, что окружающие ее люди нисколько не удивлены самим фактом появления изо рта у героини мертвых птиц, их больше интересует, как бы удалить женщину от окошечка в кассы метро, где она стоит. Женщина пытается объяснить: «Мне же на работу надо... Опоздаю – уволят без разговоров... Кризис ведь... Мне обязательно нужно купить проездной...», но изо рта вместо слов всё выскакивают и выскакивают мертвые птицы. Стоявшие в очереди пассажиры пытаются оттеснить женщину от окошечка, но она намертво вцепилась в подоконник; между тем, «кассиршу уже завалило с головой» тропическими птичками. Всё это прекратилось лишь после того, как какой-то добрый человек дал несчастной женщине проездной на две поездки. «Женщина взяла из рук мужчины проездной и, загадочно улыбаясь, направилась к турникетам. Она шла, всё время оглядываясь на мужчину-благодетеля, и в какой-то момент ей даже показалось, что над его головой она видит свечение...».

Что ж, хороший финал. И тут ‒ внимание! Комарова «подражательного периода» на этом месте бы и остановилась. Но она пошла дальше, использовала до конца «ресурсы» созданного образа. Рассказ заканчивался так: «...в шашлычных, расположенных неподалеку от станции метро, на которой пыталась купить проездной женщина, целых две недели продавали диковинные шашлыки от непонятно откуда взявшихся в Москве амазонских перепелов».

Я отлично понимаю, как трудно выбраться из-под влияния классиков. Да и не нужно полного отказа от него. Развитие литературы невозможно, если мы не используем находки наших предшественников. Возьмем знаменитый сюжет Зощенко из рассказа «Воры»: о том, как один пассажир, запуганный рассказом соседа по поезду, что около Жмеринки «воры очень отчаянные, кидаются прямо на пассажиров», «сапоги с людей снимают», доверчиво сообщил ему, что «завсегда ухом на чемодан ложится», а сапоги у него «русские, с длинным голенищем – не снимут». «Не доезжая Жмеринки», кто-то сильно дернул героя за ногу. Он вскочил, погнался за вором, но бежать не смог – «потому сапог наполовину сдернут». Вернувшись к своему месту, пассажир увидел, что чемодана как не бывало. «Вор-то, оказывается, нарочно за ногу дернул, чтоб я башку с чемодана снял». Этот сюжет стал не только фольклорным, но и, как говорят литературоведы, «блуждающим»: он получил своеобразное развитие и в «Печках-лавочках» Василия Шукшина, и в романе «Русский ураган» современного писателя Александра Сегеня. Причем у Сегеня воровская комбинация не менее изобретательная, чем у Зощенко: в купе входит девятилетний мальчик с огромным чемоданом, герой помогает парнишке забросить его наверх (чемодан оказался неожиданно легким), а свой прячет под нижнюю полку. Потом он лег спать на верхнюю полку, а когда проснулся, ни мальчика, ни обоих чемоданов уже не было. Ловкий воришка положил чемодан героя в свой и был таков.

Однако, спрашивается, разве упомянутые произведения В. Шукшина и А. Сегеня похожи чем-то на прозу Зощенко? Они использовали его ход для укрепления собственной интриги, за что их, естественно, нельзя назвать ни подражателями, ни эпигонами. В мире, вообще, сюжетов мало: кто-то говорит, что около сорока, а кто-то ‒ чуть больше ста. Остальное ‒ их вариации. Применять наработки писателей прошлого можно и нужно, но манеру их брать не надо. У каждого из нас должна быть СВОЯ.

В том числе, и у Александра Пономарева, если он решит связать свою судьбу с писательством. Хотелось бы, чтобы он нашел своих «амазонских перепелов»!

Андрей Воронцов: личная страница.

Пономарев Александр Сергеевич, родился в 1970 г. в Москве. Образование высшее техническое. Пишет в различных жанрах, в частности в жанре иронической (сатирической) прозы, поэзии. 

Александр Пономарев

Чур меня

Под утро депутату Государственной Думы шестого созыва Тяпкину Герману Степановичу приснился дурной сон. Впрочем, поначалу он показался ему вовсе не дурным, а скорее даже занимательным.

Мужчине привиделась его теща- приснопамятная Маргарита Поликарповна, которая на тот момент уже лет десять как покоилась в черте Котляковского некрополя, что на юге Москвы. Предстала она перед ним в простом домотканом крестьянском платье и в затертых галошах на босу ногу. Рядом с ее силуэтом чернело неработающее окошко кассы Московского метрополитена. У нее за спиной, повиснув в воздухе, раскачивалась, как бы от ветра, прозрачная дверь с белым трафаретом «Выхода нет».

- Чему обязан, мама? - поежился он, ибо утром в метро было весьма прохладно.

- Сегодня у тебя ответственный день, Герман, - подойдя поближе, сказала она ему строго глядя в глаза, точно так же, как в золотую пору его молодости, - рассмотрение законопроекта о повышении пенсионного возраста наших граждан.

В ответ зять кивнул, не отводя от нее недоверчивого взгляда.

- Ну да, есть такое дело, а к чему вы это собственно, ведете? - инстинктивно насторожился он.

- Ты непременно должен проголосовать против, слышишь...? - Покойница, поправила на голове ситцевый платочек и многозначительно прищурившись добавила. - Иначе тебя в преисподней черти на сковородках жарить будут, Гера.

- Какие еще черти? Скажете тоже, мама. Ада нет. Вы же меня сами в этом не раз убеждали, помните? - попытался он было возразить нечаянному видению.

- Вот потому-то я и здесь, - Маргарита Поликарповна недовольно поморщилась и махнула рукой в сторону двери.

- Где это здесь? - удивленно переспросил Герман и проснулся.

Стирая с лица липкий пот, Тяпкин с трудом попал ступнями в тапочки и потопал на кухню. Там он залпом запустил в себя один за другим два стакана ледяной воды и наконец перевел дух.

- Нет, приснится же чушь такая. На дворе двадцать первый век. Эх мама, мама... Стоп, а откуда тогда она узнала, что сегодня предстоит голосование по пенсионной реформе, а? - Депутат вздрогнул и сел на стул. Мало того, у нее, как и раньше, явно прослеживаются левые политические взгляды. А если это не такая уж и чушь? И там взаправду что-то есть? - Он посмотрел на сковороду, забытую с вечера на конфорке, и поежился. - Вот если бы точно знать.

Неожиданно ему на ум пришла спасительная идея - Надо пойти попытаться доспать, все едино четыре утра, а там, как повезет, может и удастся прояснить с тещей данный деликатный вопрос. Хотя, какой теперь уже сон, - начал было сомневаться Герман.

Однако не успел он сомкнуть веки, как ему опять явилась покойная родственница. Сейчас она была одета в строгий деловой костюм от фабрики «Большевичка», на лацкане которого висел значок - «Почетному энергетику города Саратова».

- Ну что, Гера, надумал?

- Да я и рад бы, но в сущности...

- Не увиливай от ответа, ты же знаешь, что я это не люблю.

- Ну да, - смутился он. - Как-будто там от меня что-то зависит. Ничего. Голос единицы, знаете ли, тоньше писка. Решение все равно уже принято. И кому сдался в таком разе этот мой оппортунизм?

- Он сдался в первую очередь тебе, Герман.

- Откуда вам знать, Маргарита Поликарповна, что мне нужно? - Депутат даже не заметил, как начал по привычке раздражаться. - И потом, как вы себе все это представляете? К черту партийную дисциплину значит, да? А карьера, а две ипотеки, а уважение, вы об этом хотя бы подумали, мама? Ну, конечно же, нет! Куда уж вам. Вы же, как его, призрак, фантом, дух. Легко советовать, когда тебе уже все без надобности, - тут он осекся, - извините за прямоту, конечно.

Теща в ответ, только сурово качала головой. Он понял, что ничего от нее на повышенных оборотах не добьется. Нет, тут надо попытаться договорится, прийти к консенсусу, так сказать.

- Слушайте, а может мне сказаться больным? Температура там, слабость в ногах, першение в горле...

- Не проскочит. – продолжала качать головой тень Маргариты Поликарповны. - Ты должен проголосовать против, это твой единственный шанс, зятек.

- Но, мама, вы же меня без ножа режете. Ну хоть поговорите там с руководством что ли, пусть войдут в мое положение. Что вам стоит, маманя, вы же всегда были такой искусный дипломат, большой политик, - стал канючить он, пытаясь надавить на ее жалость и самолюбие одновременно, - для вас наверняка сделают исключение...

- Эх Гера, Гера. Ничуть не изменился. – Ответил призрак удовлетворенно покраснев. - Ладно уж, подожди чуток, сейчас сбегаю- посоветуюсь.

И теща, лопнув словно мыльный пузырь, исчезла из его поля зрения. Вернулась она таким же образом через секунду, хотя ему показалось, что он ждал вечность.

- Слушай внимательно. Ты был прав. Мне пошли навстречу, – самодовольно произнесла она, - действительно, есть один ритуал очищения для таких случаев. Но исполнять его надо в точности. Записывай, хотя, о чем это я - запоминай.

- Попытаюсь, - воспрянув духом приготовился депутат. - Только вы это, если можно, помедленней.

- В общем так, – начала инструктаж усопшая родственница, – перед тем как приступить к голосованию тебе надо три раза сплюнуть через правое плечо, после чего трижды произнести заклинание и уже потом, закрыв свои глаза, ты можешь смело жать левой рукой на нужную тебе кнопку. Все ясно?

- Понял, - кивнул он нетерпеливо, - Закрыв глаза, левой рукой, заклинание. Хотите сказать, что еще и текст есть? Так что же вы стоите тогда, диктуйте.

В ответ, она, заговорщицки понизив голос, произнесла с чувством с толком и с расстановкой: «Чур меня, иже еси, во веки веков, аминь».

- И что, полагаете сей набор слов действительно спасет меня от всей этой вашей демонятины? - засомневался он.

- Раньше всегда помогало. Милюков и Гайдар по крайней мере не жаловались. Но только при одном условии - если выполнить все в точности. А теперь, зятек, прощай, - промолвила она и, сделав ему ручкой, вышла сквозь дверь с белым трафаретом. - Только помни, все в точности !.. - донеслось до него уже оттуда.

Весь день Герман Степанович ходил под впечатлением от прошедшего визита: «Чур меня, иже еси, во веки веков, аминь» - бубнил он, наступая всем на пятки и задевая плечами. После плотного обеда ноги сами привычно принесли его в зал заседаний. Заняв место в партере, он, вместо того чтобы вздремнуть, как мантру повторял про себя: «Три раза через левое плечо правой рукой...».

Наконец до его слуха донесся голос спикера: «А теперь, товарищи, приступим к голосованию».

- Значит так тому и быть, значит приступим. Самое время сплюнуть через правое плечо. Ага, сплюнешь тут, когда во рту совсем пересохло. Где-то тут был стаканчик.

Прополоскав рот минералкой, Герман приступил к исполнению тещиного наказа. - Значит, говорите, мама, через левое плечо...

- Ой, простите я не на вас хотел...

Нет, подожди, вроде надо сплюнуть через правое плечо и потом уже левой рукой....

- И не на вас....

Левой рукой нажать на правую кнопку... правой рукой на левую кнопку, – бешено роилось у него в голове. Господи, да как же все это сложно. Ну да ладно - Бог не выдаст, свинья не съест.

Закрыв глаза, он стал бормотать, - Чур меня, иже еси, во веки веков, аминь ...

Наконец, трижды произнеся заклинание, избранник с размаху опустил свой деревянный от напряжения указательный перст на заветную клавишу.

Когда он открыл глаза на электронном табло уже мерцали голубоватым светом итоговые цифры. Законопроект был принят практически единогласно.

Несмотря на то, что он сделал все как надо, в соответствии с технологией, спущенной свыше, на душе у народного избранника все равно было как-то неспокойно. Как будто бы кошки в нее скопом нагадили.

Наконец он понял, что еще надо предпринять. Чтобы уж наверняка очиститься, с гарантией.

Вылетев пулей из зала заседаний, Герман, даже не удосужившись подняться к себе в кабинет, поспешил в храм на Пречистенке, где поставил на канун сразу тридцать толстенных свечей, по тысячу рублей каждая. «Не, ну теперь-то уж точно дело в шляпе», - сказал он себе, перекрестившись почему-то на свечной ящик.

К вечеру настроение у него стабилизировалось. По дороге домой он даже сподобился зайти в ресторан, где с аппетитом откушал бефстроганов с солянкой и послушал живую музыку. После чего под сорочкой у него стало совсем свежо.

- Домой, Егор, - кивнул он водителю, выйдя из увеселительного заведения.

Дома, он, первым делом плеснул себе сто грамм и выпил их залпом. Потом, машинально нащупав пульт, включил телевизор. Шла вечерняя программа новостей. Диктор - симпатичная девушка, вещала будничным голосом: «Сегодня на пленарном заседании Государственная Дума практически единогласно поддержала инициативу Правительства РФ о повышении пенсионного возраста населения. Единственным депутатом, проголосовавшим против принятия законопроекта, был Тяпкин Герман Степанович...»

- Ну и осел ты, Тяпкин- весело мелькнуло у Германа в голове, - хотя позвольте. Какой-такой еще Тяпкин? В смысле, это я что ли...!? - Не сразу дошло до него.

И тут ему стало по-настоящему жарко.

- Это какая-то ошибка, дурацкий розыгрыш, ведь левой же рукой правую кнопку. Или все-таки правой рукой левую? - Он ослабил галстук и расстегнул ворот. Неожиданно перед глазами Германа, как наяву, встал образ безудержно смеющейся родственницы. При этом она глубоко приседала и била себя по ляжкам.

- Да заткнитесь вы уже, мама! - не выдержав, прорычал он. Но та все равно не унималась. Она заливалась все громче и громче пока наконец во весь голос не стал смеяться и сам депутат.

Вечером его увезли в клинику. По дороге он все бормотал - левая рука, правое плечо, чур меня, во веки, аминь...