Интервью с Владимиром Алексеевичем Соловьевым в День космонавтики

«Импульс силы равен количеству движения». Владимир Алексеевич Соловьев о полетах в космос, выходах в открытое космическое пространство и литературе.

В честь Дня космонавтики Литературный проект «Pechorin.net» представляет интервью с Владимиром Алексеевичем Соловьевым – ученым, конструктором; космонавтом, дважды совершившим полеты в космическое пространство, которому принадлежат непревзойденные до сегодняшнего дня мировые рекорды по орбитальным перелетам и космическому маневрированию; первым заместителем генерального конструктора по летной эксплуатации, испытаниям ракетно-космических комплексов и систем РКК «Энергия»; руководителем пилотируемых космических полетов РФ (станции «Салют-7», «МИР», «МКС»); дважды Героем Советского Союза; доктором технических наук, профессором, заведующим кафедрой МГТУ им. Н.Э. Баумана, членом-корреспондентом РАН; лауреатом Государственной премии РФ и премии Правительства РФ.

Владимир Алексеевич Соловьев откликнулся на просьбу дать интервью проекту уже на следующий день после обращения. Ровно в 8.00 он ждал звонка. В течение суток, делая перерывы на управление российским модулем Международной космической станции, он сумел найти время и ответить на несколько десятков вопросов о космосе, своей невероятной судьбе и литературе.

Владимир Алексеевич, спасибо, что согласились дать интервью! Литературный проект «Pechorin.net» создан для писателей, для людей, желающих художественных открытий, устремляющихся на страницах своих произведений в мир вымысла, навстречу неизведанному. Разговор с легендой космической отрасли, с человеком, который своей жизнью и поступками двигает человечество вперед, создает всеобщую историю, - вызовет большой интерес у наших читателей. Как говорил известный литературовед Виктор Шкловский: «Мир начинается с песни, которой укачивает мать, или грома, там, за окнами». Расскажите, с чего началось ваше увлечение космосом, мироустройством за пределами земного пространства?

Семья, школа определяют мир молодого человека. Мой папа был военным летчиком, а после войны довольно много летал, занимался летными испытаниями разной техники. Мама у меня окончила мехмат МГУ, всю жизнь преподавала высшую математику, поэтому и мне очень нравились точные науки. Я помню, что в моей школьной библиотеке были книги замечательных писателей: Якова Перельмана «Занимательная физика и математика» и Бориса Воронцова-Вельяминова «Занимательная астрономия». А еще папа много рассказывал про звезды. Мы жили на Таганке в Большом Дровяном переулке. Перед домом был двор, куда папа загонял свою машину. Он был летчик-испытатель, и у нас рано появился автомобиль – сначала Победа, потом Волга. Я помню, он приезжал с аэродрома, и мы ложились в темном дворе на теплый капот машины и смотрели на звезды. Такие остались воспоминания детства, определившие мою дальнейшую судьбу.

Какие книги вы читали в детстве и в школьные годы? Была ли среди них фантастика о полетах человека к звездам?

Из обычной художественной литературы мне очень нравилась книга в двух частях «Иначе жить не стоит» Веры Кетлинской. Этот роман произвел на меня серьезное впечатление. Он посвящен ученым, войне, предвоенным годам, любви. Меня, молодого парня, удивляли откровенные сцены между мужчиной и женщиной в этой книге. А из фантастики, в первую очередь, нравились произведения Станислава Лема. У него есть замечательный цикл рассказов про навигатора Пиркса. Там описываются сходные с нашей профессией моменты. Стругацких читал, но в меньшей степени. Зачитывался раньше и сейчас получаю удовольствие от чтения «Туманности Андромеды» Ефремова, «Звезды Кэц» Беляева. Фантастика мне всегда была интересна. Можно сказать, что художественная литература тоже сопутствовала выбору жизненного пути.

Расскажите, как вы решили стать космонавтом, как зародилась мечта полететь в космос?

Ни в школе, ни в институте я не мечтал в космос полететь. Первый искусственный спутник Земли (советский космический аппарат), ознаменовавший начало космической эры человечества, был запущен в 1957 году. Полет Юрия Гагарина состоялся в 1961 году. В то время я еще учился в школе. Конечно, я испытывал восторг, восхищение, но свою личность тогда с полетами в космос не связывал, не думал об этом.

В дальнейшем этот путь мне работа подсказала. Я всю жизнь трудился в Ракетно-космической корпорации «Энергия» - это главная организация в нашей стране, которая занимается созданием пилотируемых космических аппаратов. 50 лет тому назад я туда пришел работать. Сегодня у нас первое апреля, а у меня, по-моему, в трудовой книжке стоит отметка о трудоустройстве со 2 апреля 1970 года. Занимаясь пилотируемыми космическими аппаратами, я временами встречался и с космонавтами, которых потом обучал. Моими учениками были Валера Рюмин, Саша Иванченков, Володя Джанибеков, Георгий Гречко и другие. Со всеми я был на «ты», смотрел на них и понимал, что никакие они не супергерои, обыкновенные, нормальные люди. Поэтому полет в космос я стал рассматривать и для себя. Кроме того, мне захотелось посмотреть, как то, чем я занимаюсь на Земле, работает в космосе. Вопросы фазовых переходов из жидкого в газообразное состояние, вопросы работы двигателей жидкостных ракет, вопросы передавливания топлива и многое другое. Все эти вещи в значительной мере зависят от гравитации: если она есть - действуют одни процессы, если нет – возникают всякие фокусы. В космосе многое происходит не так, как на Земле.

И вот я пошел к Валентину Петровичу Глушко – это наш очень известный академик - и стал говорить, что подготовил несколько работ и их надо бы проверить в деле в космосе. Мы тогда активно системой дозаправки занимались. Ему это показалось интересным, он сам был «двигателист», а потому принял мое заявление. Это был 1974 год. И началась у меня активная подготовка. Долго проходил медкомиссию, удаляли здоровые гланды, проверяли по линии коммунистической партии. Всего тогда готовилось 7 человек – нас называли «Великолепная семерка». Но пока мы до полета дошли, прошло много времени. Только в 1978 году я получил почетное звание - кандидата в космонавты.

На фото: Владимир Соловьев (справа) с космонавтами.

С момента зачисления в отряд космонавтов мечта о космосе стала целью. А как повлияла и как отнеслась к этому ваша семья – супруга Елена Юрьевна, сын Сергей и дочь Мария?

Жена Елена Юрьевна знала все в первую очередь. Мы вместе учились в МВТУ им. Баумана (теперь это МГТУ им. Баумана, а иностранцы раньше университет называли лучшим «Советским ракетным колледжем на Яузе»), - но работала она в другой организации, тоже связанной с безопасностью страны. Она во всем поддерживала меня, помогала составлять заявление в отряд космонавтов, шутила, что собираюсь в космос, а не могу самостоятельно с бумагами справиться. Был еще такой забавный случай с моим заявлением. Генеральный конструктор Глушко, прочитав его, спросил: «Опыты - это хорошо. А где слова о том, что ты готов жизнь положить для исследования космоса?» Я ему тогда и говорю: «Не собираюсь я помирать, хочу слетать и вернуться».

А вообще, я стал общественной, публичной личностью благодаря средствам массовой информации еще до того, как полетел в космическое пространство. Тогда в 1979-1980 годах было две совместных программы полета в космос: советско-американская и советско-французская. Фамилии ребят, зачисленных в эти программы, анонсировались в СМИ. Они сразу становились популярными. Это было и очень серьезное испытание, кстати. Ведь ты еще мог никуда не полететь. Были случаи, когда ребят представляли в прессе, а потом они плохо сдавали экзамены и были отстранены от полетов. Так вот, я был зачислен дублером во французскую программу. В первом экипаже у нас были Жан-Лу Кретьен, Володя Джанибеков и Саша Иванченков. А дублерами были Леня Кизим, я и Патрик Бодри. Мы были опубликованы в СМИ вместе с французами. Когда это произошло, то случился настоящий переполох в моем ближайшем окружении: у Лены на работе, у сына Сереги в школе, у всего нашего семейства. Это даже вызывало определенные сложности у них. Я ведь в то время был засекреченным. Никому из родных ничего не рассказывал. Папа у меня рано умер, он про это не узнал. А от мамы и сестры теперь уже это было сложно скрывать.

На фото: космонавт Владимир Соловьев.

Моя дочь Маша родилась в 1981 году, после того, как я был зачислен в отряд. Свои первые шаги она сделала с французскими космонавтами. У Жан-Лу Кретьена было 4 сына во Франции. И он мне говорил: «Володя, у меня четыре сына во Франции и еще русская дочь Маша!» - она ему очень нравилась. Он любил брать ее на руки, а она, играя, часто хватала его за нос.

Когда у нас появлялось время на отдых, мы часто отдыхали вместе с французами. Были совместные поездки в домик от Центра подготовки космонавтов в районе Рузы. Зимой там можно было кататься на лыжах, а летом отдыхать на природе. Помню, перед Байконуром мы туда дня на три-четыре уехали, двумя экипажами с семьями.

Прежде чем мечта о полете осуществилась, вы были довольно продолжительное время дублером. Расскажите об этом.

Да, действительно. Шесть лет я был космонавтом-дублером после зачисления в отряд. Дублером быть непросто, он доходит почти до ракеты, провожает на взлете, а потом должен развернуться и уйти. Надо иметь силу характера, терпение, постоянно поддерживать себя на пике физической формы. В тот период много неприятностей было в космосе: ракеты все время взрывались, были и другие проблемы. Экипажи очень активно перетасовывались. Мы всю жизнь летали и дублировали вместе с Кизимом. Он был моим командиром.

На фото: Владимир Соловьев и Леонид Кизим.

Есть легенда, что при выборе кандидатуры космонавта для первого полета в космос решение в пользу Гагарина было принято потому, что его фотография больше понравилась Хрущеву, чем фотография Титова. Простая случайность стала решающей для Юрия Алексеевича. Возможно, подобный случай был и в вашей жизни?

Про этот случай достоверно не знаю. Мы с Германом Степановичем Титовым были в очень добрых отношениях, долго дружили. Когда его избрали в Государственную Думу, моя дочь Мария - студентка юрфака МГУ, работала у него помощницей депутата. Мы много разговаривали. Он был человеком очень образованным, квалифицированным, эрудированным. Он рассказывал мне сокровенные вещи, но такой истории про фотографию я ни разу от него не слышал. Конечно, то, что он был второй, повлияло определенным образом на его мировоззрение, но не настолько сильно, как иной раз говорят. Был такой генерал Каманин - из плеяды первых героев Советского Союза. Он был «батькой-отцом» первого отряда космонавтов и вел дневник, который сейчас опубликован в каких-то серьезных журналах, может быть, даже книгой[1]. Там есть несколько страниц, посвященных периоду перед стартом 12 апреля 1961 года. Там он пишет следующее: «Итак, кто же — Гагарин или Титов? У меня есть еще несколько дней, чтобы окончательно решить этот вопрос. Трудно решать, кого посылать на верную смерть...». По счастью, он ошибся. И Гагарин, и Титов слетали нормально, были у них, конечно, аварийные ситуации и немало. А потом в те годы все решения принимал Королев, и он брал за них на себя ответственность.

Что касается меня, то мне повезло, скорее, во время распределения на второй полет в космос. Я не предполагал, что так быстро удастся полететь во второй раз.

Известно, что Юрий Гагарин перед полетом написал прощальное письмо родным. Делают ли современные космонавты что-то подобное? Не было ли у вас каких-то сомнений накануне вылета – не слишком ли высоко замахнулись, получится ли выполнить задачу? Мыслей, которых мы все стараемся избегать, но которые появляются в голове часто сами по себе?

Раньше космонавты улетали на Байконур за месяц до старта. С телефонией тогда было все очень плохо, связи не было такой, как сейчас. И поэтому перед стартом обычно писали письма. Я, например, отправлял своему семейству записки. И большое письмо поддержки написал во время второго полета. У нас тогда была тяжелая семейная ситуация - у супруги умирала мама. Было понятно, что, когда я вернусь, ее уже не будет.

Ну, а когда полетели, сомнений никаких не было. Столько времени, столько лет я шел к этому делу, уже ничего не боялся. Первая мысль была такой: «Ну, все, теперь меня никто отсюда не высадит. Импульс силы равен количеству движения. И законы Ньютона никому не дано переделать!» А, кроме того, в процессе полета много надо думать, соображать, работать. Времени для эмоциональных размышлений нет. За 10 минут надо столько всего осознать, проверить и проконтролировать: разделение ступеней и уход головного обтекателя, работа двигателей и так далее. Там масса параметров, за которыми надо следить.

А как себя чувствует космонавт внутри кабины, они же очень компактные, небольшие?

Кабина «Востока» была больше, чем кабина «Союза». На «Востоке» летали Гагарин, Титов. Это ракета одноместная. Следующий космический аппарат, «Восход», повторял по размерам «Восток». Но я удивляюсь, как там размещался трехместный экипаж - Комаров, Феоктистов и Егоров. Вот им действительно было тесно. Современные кабины «Союза» - не такие роскошные, как кабины в ракетах Гагарина и Титова, но в них нормально можно разместиться: два часа перед стартом, потом пару витков вокруг Земли (примерно три часа), а после - выход в космос. Вполне нормально. Хотя многие космонавты драматизируют на этот счет. А потом космонавтов всегда подбирали по росту - не больше метра восьмидесяти. Это ограничение и сейчас сохраняется.

Ваш позывной «Маяк-2». Расскажите, как происходит выбор позывного? В литературе, например, название несет огромную смысловую нагрузку, оно задает тон, дает ключ к содержанию, может содержать метафору или загадку.

Мне позывной достался по наследству, это позывной в целом экипажа. Леня Кизим до меня летал с экипажем Макарова, у них был позывной «Маяк», поэтому наш экипаж назвали «Маяк-2». У меня вообще два позывных. Один в космосе - «Маяк-2», второй - на Земле, когда я управляю полетами, – «Заря». Позывной Земли «Заря» был установлен еще с самого первого полета Гагарина. Особой процедуры выбора позывного нет, но надо, чтобы он не повторялся. Космонавтов уже довольно много и сейчас выбор – это дело непростое. Но во многом все зависит от космонавтов. Володя Джанибеков родом из Узбекистана, у него позывной – «Памир». Я даже некое участие принимал в формировании этого позывного. У Терешковой, например, позывной «Чайка», потому что она с Волги. У Гагарина был позывной «Кедр».

Расскажите о первой космической экспедиции 1984 года - полете к станции «Салют-7». От вашего успеха зависела судьба космической программы СССР. Вы провели в космосе 237 дней, осуществили шесть выходов в открытый космос (непревзойденный на сегодняшний день рекорд), принимали других космонавтов, проводили исследования и эксперименты, ремонтировали и меняли оборудование. Как это было, что больше всего удивило, оказалось неожиданным (ведь многое знали о космосе еще на Земле)?

На фото экипаж перед стартом: Леонид Кизим, Олег Атьков, Владимир Соловьев.

Всех космонавтов, впервые попадающих на орбиту, впечатляет красота Земли, ее размеры и вид, – то, что она действительно круглая. Это - очень необычное ощущение. Еще влияет на психику отсутствие ограничений при перемещении. Я переносил невесомость очень хорошо, хотя многие космонавты мучаются. До своего первого полета я спросил у одного космонавта: «Ну как там?» А он мне: «Володя, знаешь, первые дни жить не хочется!» После таких разговоров у меня были, конечно, некоторые опасения. Я ожидал, что начнется прилив крови к голове, и она заболит. А она все не болела и не болела. И я думал: «То ли голова странная, то ли я странный» (смеется). Что еще могу сказать? Когда смотришь куда-то в космос, то звезды не мерцают. Они выглядят не намного крупнее, чем когда наблюдаешь за ними с Земли. А так - вид неба, конечно, потрясающий, особенно, когда выходишь в открытый космос. Шлем космонавта имеет панорамное остекление, и когда смотришь через стекло, то глубина черного космоса захватывает.

Станция «Салют-7», на которую мы прилетели, была без экипажа. Системы сближения в то время работали слабо. Из шести стыковок пять было проведено нами в ручном режиме, лишь одна – в автоматическом. Конечно, многое ломалось. Валентин Петрович Глушко часто, собирая космонавтов, говорил: «Мальчики, вы летаете на дровах, в этой ракете самое надежное - мой двигатель, его к забору прикрути – он полетит!»

На фото: Валентин Петрович Глушко (в центре) с Владимиром Соловьевым и Леонидом Кизимом. 

Тем не менее, долетели мы нормально. Володя Ляхов и Саша Александров замечательную станцию оставили. Нас ждали по русской традиции хлеб-соль и записка: «Поздравляем, что прилетели! Берегите станцию, это наш дом, по ней все скучают». В те годы прилет на станцию был делом весьма редким. Это сейчас техника более совершенная, каждый раз происходит стыковка. А тогда никто не знал, долетят космонавты или нет. В то время по программе «Интеркосмос» космонавты принимали на борту экспедиции из разных стран. На наши орбитальные станции прилетали и чехи, и поляки, и румыны, и немцы из ГДР. Никаких особых проблем это не вызывало. Хотя станция без гостей казалась намного больше.

Много интересных экспериментов удалось провести за время первой экспедиции. Были выявлены процессы, которые возможны только в условиях невесомости.  Например, в условиях Земли не смешиваются материалы разного удельного веса. Допустим, при смешении воды и масла масло всегда будет наверху, образуя пленку. А в условиях невесомости можно смешивать такие вещи, а потом фиксировать определенным образом – заморозить, например. В космосе и металлы с разным удельным весом можно смешать – до мелкой дисперсии. А затем в печи зафиксировать. И этот застывший расплав вернуть на Землю, где такие материалы имеют большое значение для приборостроения, для нужд микроэлектроники.

Выход в открытый космос – это колоссальная физическая нагрузка, большой риск и невероятная ответственность. Полет в космическом пространстве невозможно ни с чем сравнить, и, все же, – что чувствует человек, отрываясь от корпуса космического корабля? Опишите это ощущение полета, куда устремляется его взгляд, что он старается навсегда сохранить в своей памяти?

Все так, это, действительно, определенный риск, ответственность серьезная. Выход в открытый космос происходит по схеме: первым выходит борт-инженер, он же потом последним возвращается. Есть определенная очередность, это связано с безопасностью и прочими вещами. Я когда в первый раз открыл люк и высунулся наполовину, то был поражен впечатлением скорости. И Земля далеко, и скорость большая. А поскольку там все время держишься за поручни, я вспомнил картины своего детства. Я говорил уже, что жил на Таганке, а там по Садовому кольцу ходили трамваи, и я, когда в старших классах учился, иногда катался на подножках. За поручень держишься, а трамвай едет, временами под горку, и тогда он развивает большую скорость. И вот когда я вышел в космос, у меня такое впечатление было, что я держусь за поручень какого-то фантастического трамвая, и едет он очень-очень быстро и очень-очень высоко.

На фото: Владимир Соловьев в открытом космосе, съемка из иллюминатора. 

То есть, космонавт от корпуса не отрывается?

В принципе, по всем нашим законам безопасности человек хотя бы одной рукой должен держаться за станцию, за поручень. А еще обязательно фал и тросы. Отрыв – это вещь весьма опасная. У нас только Серебров и Викторенко испытывали такой ранец с двигательной установкой, вот они метров на 50 отходили от станции. Но и у них был фал, такой кевларовый тросик тоненький. Отрываться – это нехорошо. Хотя у нас было довольно много выходов. Так сложилось, что я двигательной установкой занимался, системой дозаправки, а потом мне пришлось в космосе системы ремонтировать, потому что были серьезные отказы, проблемы с герметичностью баков и так далее. Много выходов в открытый космос надо было совершить, проводить спецоперации, к которым мы не готовились на Земле: вырубать отверстия в негерметичных оболочках, пережимать трубопроводы, - много было всяких работ.

Была у нас еще проблема и с низкой энергетикой. Очень быстро старели солнечные батареи, происходила их деградация. Приходилось размещать на солнечных батареях дополнительные полотна, чтобы повысить генерацию электроэнергии от Солнца. В основном, серьезными ремонтно-восстановительными работами занимались. А когда ремонтируешь что-то в космосе и используешь обе руки, то пристегиваешься фалом, можно также и ногой зацепиться, сесть, оседлать что-то, или напарник может тебя держать за специальные поручни - лямки на скафандре.

Ну а так, самые главные воспоминания – это потрясающая панорама, существенно большая, чем вид из иллюминатора, и ощущение сопричастности к невероятной скорости, к движению. Представьте себе, что летите над Нью-Йорком, делаете шаг и наступаете уже на Лондон. Так вот запросто космонавт перешагивает через Атлантику.

Потрясающе! А какие-то непредвиденные, опасные ситуации случались с вами во время выходов в открытый космос? Можете вспомнить что-то, что пошло не по плану?

Была одна серьезная нештатная ситуация с моим скафандром во время второй космической экспедиции. Скафандр – это такой маленький космический аппарат, там все есть: система охлаждения, система подачи кислорода, система энергопитания и так далее. У меня тогда отказала система терморегулирования. Мы все уже сделали, подготовились, вышли в открытый космос. Я смотрю, у меня все время жарко и жарко, жарко и жарко. Руководитель полетов космических аппаратов на Земле обязательно должен быть бывшим космонавтом, также и в авиации руководитель полета обязательно в прошлом летчик. Такой человек может быстро поставить себя на место того, кто находится в кабине, и что-то подсказать. Во время моего первого полета руководителем был Алексей Станиславович Елисеев, потом - Валерий Викторович Рюмин, третьим руководителем, примерно с 1988 года, стал я (уже несколько десятков лет). Так вот, мы с Рюминым стали советоваться. Он меня спросил: «Володь, ну как, получится закончить?» Я говорю: «Потихонечку получится». А сам в это время запотевшее остекление шлема протираю изнутри носом, чтобы что-то увидеть. Тяжело было, датчик температуры за ухом зашкаливал. Но все закончилось благополучно.

Центр полетов, получается, все время на связи?

Нет, нет, не все время. Это сейчас у нас связь есть все время. А так у нас виток вокруг Земли – это 1,5 часа. Вот за это время максимум 15 минут была связь, а остальное время - глухая зона. Выход при этом планировали так, чтобы были зоны связи обязательно. Бывали и более долгие паузы – до 6 часов. А когда связи нет, приходится самому соображать, без подсказки с Земли.

У космонавта самое главное – на станции, а потом уже в жизни, - это философия работы с упреждением. То есть, когда ты что-то делаешь, ты все время думаешь: если я сделаю так, то что будет потом, хорошо будет или плохо? Поэтому, когда выходишь в открытый космос, всегда планируешь многоходовые комбинации. Надо, как шахматисту, просчитывать ходы вперед, готовиться на случай возникновения неприятностей и так далее. Действуешь все время с прогнозом. Это очень важно –, и в целом для космического полета, и для выходов в открытый космос.

Скажите, есть ли у космонавтов время для чтения в космосе? Если да, то что вы читали во время своих полетов, что читают ваши коллеги? Вообще, о чем мечтают космонавты, попав в космическое пространство? Есть, например, желание скорее попасть на Землю к родным, или, наоборот, увлекаешься работой, текущей миссией?

Досуга у нас не много. Полет в космос - дело дорогое, поэтому стараются запланировать много работ, чтобы побольше всего сделать. Тем не менее, чтобы не сойти с ума от постоянной работы, есть на станции и видео, и книги. Сейчас аппаратура вообще в хорошем состоянии, а раньше был один «видак», и тот почти никогда не работал.

А книги - конечно. У нас была целая библиотека. Когда мы летали – середина 80х годов - примерно около сотни книг было, а сейчас вообще - бесчисленное множество, через интернет любую книгу скачать можно, также и аудио, и видео. Моей любимой книгой была «Антология поэзии». Много стихов, в основном, Серебряный век. Читал Ильфа и Петрова, любил рассказы Чехова. Бывает, зачитаюсь и как захохочу. Напарник ко мне подлетает: «Ты что?» Я говорю: «Да книжку я читаю, Чехова». А он: «Думал, ты с ума сошел» (смеется).

Расскажите о распорядке дня космонавта.

У космонавтов обычная пятидневная рабочая неделя, суббота и воскресенье - выходные дни. При этом, суббота – «нечестный» выходной, там надо все хвосты подчистить, которые за неделю не доделал. А воскресенье – полноценный выходной день. Рабочий день - 8 часов. В начале полета и в конце полета – 7 часов. Потому что в начале надо привыкнуть, а в конце надо собраться. Подъем обычно в районе 7 утра, час на завтрак и утренний туалет, осмотр станции. Потом часа 3-4 - рабочая зона. Перед обедом – обязательно спорт. Мы два раза в день 1-1,5 часа занимаемся всякого рода спортивными вещами. Вечером в районе 23.00 – отход ко сну. Это распорядок идеальный, а так бывает по-разному. Есть такое понятие «Форма 24». Это распорядок того, что предписано делать в конкретный день. Ведь многие работы проходят совместно с Землей. Иногда нужны специальные зоны и ориентация, энергетика на станции и так далее. Бывают и отклонения - ночные работы, например. Или если кто-то прилетает, то тут уже работают законы космической баллистики, - все спутывается с точки зрения времени.

О чем думает космонавт в космосе в свободное от работы время? Вспоминает о доме или размышляет о работе и миссии?

Надо сказать, что нехорошо, когда в выходные дни вспоминаешь о доме и близких. Ностальгия делает пребывание в космосе некомфортным, особенно, если ты не занят делом. Сейчас уже проще, есть видеосвязь любая, можно позвонить по телефону в любой момент. А когда мы летали, то раз в 2-3 недели в Центр управления полетом приезжали семьи. Дочка Маша у меня была совсем маленькая, стеснялась со мной разговаривать, я переживал. А еще обычно не было либо звука, либо картинки. Не всегда получалось нормально пообщаться. А если были и звук, и картинка, то детей всегда пропускали вперед.

Расскажите о метеоритных дождях в космосе, о столкновениях с иными космическими объектами?

В те годы, когда я летал, космос не так был замусорен всякого рода техногенными вещами. Это сейчас мы на «МКС» обычно раз в три месяца делаем уклонение от мусора, потому что вокруг нас летает много спутников неработающих. За этим надо следить. Есть даже специальный Центр контроля космического пространства, который нас предупреждает. А тогда это было не очень актуально, особенно в отношении крупных метеоритов. А мелочь всегда в иллюминаторы стучала. Небольшие кусочки, микрометеориты на иллюминаторах оставляли такие каверны, будь здоров! На станциях есть специальные панели, которые отсчитывают, сколько микрометеоритов ударило в корпус. Когда мы летали, почти каждые сутки по нам что-то лупило, - мельчайшие частицы, не опасные для обшивки станции.

Какую книгу вы бы порекомендовали юношам и девушкам, которые впервые задумываются о том, чтобы связать свою жизнь с космосом?

Мне очень симпатичны книги Циолковского. Константин Эдуардович в свое время «баловался» книгами не только техническими, но и детскими, фантастическими. Одна из них – «Жизнь вне Земли». Там все правдиво, узнаваемо. Настолько он вперед посмотрел. Начиная с отбора космонавтов и завершая всякими ощущениями, которые в космосе испытываешь, - все очень реально. Кроме того, в книге описаны и космические оранжереи. Сейчас у нас на «МКС» есть такие оранжереи. Мы там выращиваем горох и салат, например. Был даже такой биологический эксперимент, когда удалось вырастить четыре популяции в космосе. То есть, вырастили горох, собрали его, не весь съели – часть сохранили, как посевной материал. Затем еще раз посадили, он опять вырос и так далее. Повторили все это четыре раза и доказали, что в условиях невесомости можно выращивать овощи без потери каких-то полезных качеств.

А еще есть довольно интересная книжка для детей о полете к границам вселенной английского астрофизика Стивена Хокинга, которую он написал со своей дочерью Люси, - «Джордж и тайны Вселенной». Книга затягивает, рекомендую.

Первая миссия окончена, расскажите о состоянии после пребывания в космосе? Говорят, что происходит сильная атрофия мышц, космонавты по прилете находятся некоторое время в реанимации, а затем заново учатся ходить, совершать элементарные действия, у них нет даже сил, чтобы поднять на руки своих детей. Неужели это так?

На фото: Владимир Соловьев и Леонид Кизим после приземления.

Это совсем не так. Никакой реанимации нет, возвращаются совершенно нормальные люди. Был, конечно, один случай, когда вернулись Андриян Николаев и Виталий Севастьянов. Дело в том, что после полета Гагарина и особенно после полета Титова, который летал в течение суток, случилась такая медицинская эйфория: все, нет вопросов, все эти ужасы о том, что космонавт сойдет с ума от невесомости или не сможет нормально существовать в космосе, – ерунда, космонавты могут там летать и работать. И вот в 70-м году на 2 или на 3 недели полетели Николаев и Севастьянов. Когда они вернулись, состояние их было в высшей степени тяжелое. Их эвакуировали, они не могли двигаться. Этот опыт лег в основу развития авиационно-космической медицины. Стало понятно, что в условиях невесомости космонавты обязательно должны тренироваться. После этого Олег Георгиевич Газенко и Анатолий Иванович Григорьев – выдающиеся академики из Института медико-биологических проблем - создали систему поддержки и реабилитации длительных полетов. И как только система была разработана, ее стали вовсю использовать. И теперь полеты проходят нормально.

Ну а так, конечно, тяжело, нагрузка большая, особенно после длительных полетов. Если летаешь меньше 12 дней, то можешь никаким спортом в космосе не заниматься, - вернешься, и все будет в порядке. А вот если длительные полеты, больше месяца, то обязательно надо тренироваться. Сейчас космонавты не только выходят на своих ногах, но и тесты специальные сразу сдают. Это делается для исследования рабочих возможностей человека после долгих перелетов. Прилетели, допустим, космонавты на Луну или на Марс. Оказались в гравитации после длительного полета. Надо сразу работать. Поэтому смотрят, что и как они могут делать. Так называемый «полевой тест», который прямо в поле проводится.

На фото: космонавты Владимир Соловьев и Леонид Кизим после окончания орбитальной миссии.

Хочет ли космонавт снова отправиться в космическое пространство? Я знаю, что Юрий Гагарин хотел совершить второй полет, но под разными предлогами его вылет откладывался, в том числе, и из опасений, что страна может потерять «живой символ», которым восхищался весь мир.

Действительно, каждый космонавт хочет еще раз полететь в космос. И Гагарин хотел. Он несколько раз был дублером в программах.

Есть ли какая-то разница между первым и вторым полетом, как воспринимается второй полет? Так, например, писателю всегда сложнее написать второй роман - основой для первого была вся его жизнь, все накопленные за время работы факты. А вот после похода в горы всегда хочется вернуться обратно.

«Писателю всегда сложнее написать второй роман». Как интересно (смеется)! А разница между первым и вторым полетом - большая. Второй полет сложнее. Все время думаешь: «В первый раз было не так, на этой секунде иначе что-то сработало». Все время кажется, что чем-то второй полет отличается от первого, и не в лучшую сторону. При разделении, допустим, всегда происходит довольно мощный удар. Но кажется, что в первый раз он был более мягким. Начинаешь смотреть в иллюминатор – не оторвалась ли солнечная батарея или еще что-нибудь?

В гражданской авиации есть понимание самого опасного в полете момента – взлет и посадка. А в космосе что опаснее всего?

Взлет, безусловно, - вещь довольно сложная. И посадка - тоже. Не знаю, как их сравнивать с точки зрения опасности. Могу сказать так. Посадка проходит тяжелее по той причине, что вы уже устали - длительный полет, накувыркались в космосе, перегрузки по 5 единиц, даже при штатной посадке. С точки зрения физиологии человек воспринимает посадку несколько сложнее. Хотя выход в открытый космос тоже сопряжен с опасностью. Вообще, в космическом полете расслабляться нельзя.

Второму вашему полету предшествовала череда несчастных случаев в космической отрасли: гибель 7 космонавтов шаттла «Челленджер», болезнь Васютина из предыдущего экипажа. Сама очередность полета была изменена. Много неприятных, трагических событий. Насколько вообще космонавты суеверны? Как реагируют на такие события?

Старт нашего полета был запланирован на 13 марта. Не могу сказать, что космонавты суеверны. Хотя второму полету действительно предшествовала череда несчастных случаев, - и у нас, и у американцев. Самое главное – это, конечно, «Челленджер». У нас было несколько случаев, но люди оставались живы. Васютин действительно заболел в космосе, и экипаж досрочно сел на Землю. Потом еще шаттл «Колумбия» грохнулся. Во времена Советского Союза мы все делали к каким-то политическим праздникам и очень часто «горели» на этом деле. Комарова тогда тоже запускали чуть ли не ко Дню Победы, в апреле месяце, хотя корабль был сильно сырой... и Володя погиб. Мы с Леней дублировали экипаж Титова и Стрекалова, так у них ракета взорвалась перед стартом, еле живы остались. Все это - дело рискованное, погибали люди.

«Челленджер» потерпел крушение примерно за месяц до нашего полета. Я не могу сказать, что мы с Кизимом как-то транслировали эту неприятность на наш полет. Такого ничего не было. Единственное, было обидно за наши профессиональные дела. Есть такое международное братство космическое. Мы взяли с собой в космос фотографию этого экипажа. Потом я отвез ее в Америку. Народ американский эмоционально это воспринял, со слезами...

В новостях широко обсуждалась проблема с утверждением новых скафандров - из-за того, что в обновленной модели была предусмотрена новая конструкция брюк, и космонавты не могли соблюсти обычную перед вылетом традицию.

Предстартовая традиция «постоять у колеса автобуса» перед взлетом – это чистой воды липа. Сопровождающий персонал крайне неохотно разрешает расшнуровывать скафандры, потому что они уже проверены на герметичность, и все такое. В первом полете у нас действительно была такая «акция». А во втором мы традицию эту не соблюли. При этом, скафандры, насколько мне известно, позволяют совершать эти нормальные гигиенические процедуры. Ведь может «приспичить» и на корабле, надо иметь возможность это сделать.

Зато действительно существует традиция – перед стартом и основной экипаж, и дублеры смотрят  фильм «Белое солнце пустыни». Это заслуга Алексея Архипыча Леонова. В начале 70-х мы много времени проводили на Байконуре. Старты переносились, и прочее. Леонов был хорошим организатором, любил праздники, - чтобы народ как-то был занят. Ведь у нас целая экспедиция больше месяца жила тогда в гостинице «Космонавт» на Байконуре (площадка № 17). И он попросил показать этот запрещенный тогда по какой-то причине фильм. Мол, покажем космонавтам, на закрытой территории, никто ничего не узнает. И «киношное» начальство под большим секретом и с большой опаской этот фильм ему все-таки дало. Так он мне рассказывал, по крайней мере. А потом, после полета космонавтов принимал Брежнев, по-моему, это был экипаж Шаталова и Елисеева. Они Брежневу рассказали про этот фильм, когда им награду вручали. А Брежнев говорит: «Как же так? Космонавты смотрели «Белое солнце пустыни», а я не видел». Ему показали, картина понравилась. Он сказал: «Чего вы? Отличный фильм, зачем спрятали, показывайте, и все тут!» С тех пор стали его везде показывать, - и космонавтам тоже. А однажды один экипаж не стал смотреть фильм, полетел в космос и не состыковался. Космонавты вернулись еле живыми. Так вот и родилась эта традиция - смотри фильм, а то не состыкуешься.

Я был на нескольких презентациях этого фильма, мы с Володей Джанибековым хорошо знали режиссера и актеров. Сейчас уже почти все скончались. Но жива еще актриса, сыгравшая жену Верещагина, - Раиса Куркина. Я недавно поздравлял ее чуть ли не с 90-летием. Меня попросили ребята из театра Киноактера, и я поехал. Она была счастлива бесконечно, дама в возрасте, естественно, но все равно – очень эффектная, симпатичная.

У космонавтов был даже справочник, посвященный этому фильму, составленный инструкторами Центра подготовки: насколько хорошо вы знаете «Белое солнце пустыни»? И конкретные вопросы: перечислите всех жен, какую икру ел таможенник? Правильный ответ на последний вопрос – «проклятую». Ни черную, ни красную, а - проклятую.  Икра на сьемках фильма была такая старая, что ленинградский актер Павел Луспекаев ей сильнейшим образом отравился. Он во время съемок был уже очень болен и довольно скоро после выхода в 1969 году фильма умер (в 1970 году).

Вторая космическая миссия – готовый сюжет для фантастического фильма: полет к орбитальной станции, ручная стыковка с ней, первая в мире космическая экспедиция с перелетом между космическими станциями, расконсервация и обустройство станции «МИР», консервация станции «Салют-7», перемещение уникального оборудования, изготовленного в свое время в единственном экземпляре, и других ценных предметов, испытания и ремонтные работы в открытом космосе. Что больше всего запомнилось из этой экспедиции?

Действительно, наш второй полет - это готовый сюжет для фантастического фильма. Мне несколько раз предлагали быть консультантом такого фильма, похожего на снятый в 2017 году «Салют-7», но только - о наших перелетах между станциями. Есть такая мода у «киношников» - снимать сильно «переосмысленные» фильмы, как «Время первых» про Алексея Леонова, например. Честно говоря, мне некогда, и я все время отказывался, а они не особо настойчиво «приставали».

Так вот, на орбите было две станции. Одну - «МИР» - надо было запустить к XXVII съезду партии. Ее очень долго создавали на Земле. Это был первый цифровой борт с вычислительными машинами. Станция была очень тяжелая, и ракетоноситель «Протон» мог поднять ее в космос только в недоукомплектованном состоянии – некоторая аппаратура, не нужная в первую очередь, осталась на Земле. Поэтому сразу после вывода станции «МИР» на орбиту необходимо было послать космонавтов, которые должны были принять грузовые корабли «Прогресс» и дооснастить станцию.

Вторая станция - «Салют-7» - была с очень интересным научным модулем, на ней была дорогостоящая аппаратура, на которой можно было в космосе работать. Поэтому и родилась идея - сначала расконсервировать станцию «МИР», подготовить ее к безопасным полетам в беспилотном режиме, а потом перелететь на станцию «Салют-7». Для того, чтобы совершить перелет с одной станции на другую, нужно было провести довольно хитрые динамические маневры, осуществить точные баллистические расчеты.

На фото: на космической станции космонавты Владимир Соловьев и Леонид Кизим.

Изначально предполагалось, что мы вернемся со станции «Салют-7» на Землю и что это будет перелет в одну сторону. Но нам повезло, мы довольно удачно расходовали топливо. Леня Кизим был пилотом от Бога. У нас оставались значительные запасы топлива - можно было совершить перелет назад на станцию «МИР» и потом вернуться на Землю. Решение это, конечно, принимали не мы. Обычно руководитель полета предлагает нам тот или иной вариант, а мы вольны согласиться или не согласиться, сказать, например: «Мы не полетим, давай на Землю». Нам предложили вернуться на «МИР», мы не сразу согласились, какое-то время подумали. Кроме того, станция «Салют-7» свое отработала, и мы знали, что полеты на ней будут прекращены. При этом, было принято решение не топить станцию, а поднять ее выше на оставшемся топливе. У нас тогда была программа «Энергия-Буран», в рамках которой затем планировали снять эту станцию с орбиты и вернуть на Землю. Станция, отлетавшая в космосе 30 лет, могла стать очень интересной основой для экспериментов. Как будут вести себя конструкции, которые 20-30 лет отработали в космосе? Но, к сожалению, из этого ничего не вышло. Программу «Буран» с распадом Советского Союза прикрыли, а других космических аппаратов, способных ее снять, у нас не было. Оставалось ждать, когда она грохнется. И вот, вследствие аэродинамического торможения она, в конце концов, упала в районе Чили. Мы старались отвести ее от Анд в район Атлантики. Большая часть «Салюта-7» туда и попала, хотя, частично разрушаясь, она сыпалась также где-то в районе Аргентины. Я тогда уже был руководителем полета и вместе с Юрием Николаевичем Коптевым занимался этой операцией.

Так вот, в 1986 году мы понимали, что наш экипаж - последний на станции «Салют-7». А потому старались забрать все, что могли увезти в бытовом отсеке, – фотоаппаратуру, различное медицинское оборудование, прочие не очень габаритные вещи. Чуть ли не 800 килограммов было перевезено. Многое пришлось оставить. Жалко было, например, телескоп оборонный оставлять. Он был размещен на станции в виде пристыкованного корабля и имел какую-то невероятную оптическую силу.

Я читал, что был проведен эксперимент по развертыванию в открытом космосе трансформируемой фермы. Что это за ферма такая, для чего ее используют?

Это была ферма «Маяк» - специальная конструкция, которую мы разворачивали в открытом космосе. Она была высотой примерно 15 метров. Наверху у фермы была платформа, которая могла передавать сигналы, там были лазерные излучатели и так далее. Хотели проверить возможность создания конструкции в космосе - легкой, компактной, разбираемой, - такой, из которой можно создать длинную мачту. Никакого оборонного значения она не имела, просто – движение вперед с точки зрения строительства космических элементов. Потом ее использовали на станции «МИР», на ней был поднят флаг СССР. Другие подобные фермы, длиной уже по 20 метров, используются теперь на «МКС».

В одном из интервью вы говорите, что «космос – среда очень агрессивная». Раньше всем кандидатам на полет в космос удаляли здоровые гланды - в качестве профилактики борьбы с вирусами. Но теперь агрессивной стала среда и на Земле. В связи с текущей пандемией космонавтам запрещено здороваться за руки, они регулярно укрепляют иммунитет (закаляются, соблюдают режим питания), в гостинице на Байконуре проводят дезинфекцию, даже Генеральный директор «Роскосмоса» Дмитрий Олегович Рогозин заявил, что ежедневно сдает тест на коронавирус. Какие еще меры предпринимаются?

Да, все верно вы говорите. Кроме того, раньше удаляли не только гланды, но и аппендикс. Правда, свой аппендикс мне удалось отстоять.

Что касается изоляции космонавтов, то у них есть инкубационный период, в течение которого к ним допускают незначительное количество людей. В основном, инструкторов, которые тоже проверены. Космонавты, которые полетят 9 апреля на «МКС» - два наших и один американец, находятся на Байконуре уже давно, с 24 марта, по-моему[2].

Насчет Дмитрия Олеговича - не уверен. Я с ним практически каждый день общаюсь. Все мы сдавали тест на коронавирус в свое время, у всех – все нормально.

День космонавтики 12 апреля учрежден в 1962 году в честь первого полета человека в космос, в память о подвиге Юрия Гагарина. Как вы отмечаете его?

Начнем с того, что обычно - это самый для меня загруженный день. С утра всегда бываю на работе. Масса поздравлений, очень часто Президент поздравляет, иногда он в ЦУП приезжает, иногда с ним организуется связь - либо из кабинета в Кремле, либо из какой-либо резиденции. Кроме того, надо следить за космонавтами, которые летают. Сейчас всегда кто-то в космосе работает. А вечером обязательно собираемся с друзьями. В этом году, правда, отменили мероприятие, перенесли на осень.

День космонавтики стал Международным днем полета человека в космос лишь в 2011 году, чем обусловлено столь продолжительное его неприятие международным сообществом?

Объясню, в чем дело. Есть такая организация - Международная авиационная федерация (ФАИ), она занимается регистрацией всех авиационно-космических рекордов. И к полету Гагарина у них были следующие вопросы. Юрий Алексеевич спускался с парашютом. А сейчас космонавты на старте садятся в ракету и в космическом аппарате возвращаются назад. А наш корабль «Восток» был так устроен, что все первые космонавты – Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Терешкова – катапультировались из корабля и садились на Землю отдельно от него, потому что он не обеспечивал безопасную скорость приземления. И вот у ФАИ были сомнения, можно ли называть такой полет космическим? К американцам у них тоже были вопросы. Ведь они сначала не орбитальный полет совершили, не сделали виток вокруг Земли, а просто осуществили баллистический вылет в космос. Невесомость где-то всего секунд 15-20 у них была, а потом они приземлялись. Их полеты долго считались не космическими, а полетами по баллистической траектории. Тем не менее, со временем День космонавтики стал международным праздником.

Насколько космонавтам свойственно космополитическое мировосприятие? Мы часто слышим, что космос – вне политики. С кем, например, из иностранных коллег вам было бы сподручнее отправиться в «космическую разведку»?

Что касается иностранных коллег, то я дружу со многими космонавтами. С французом Патриком Бодри уже 30 лет поздравляем друг друга с днем рождения, бываем в гостях. Тут дело не в национальности, а в человеке. И среди американцев у меня есть очень симпатичные ребята, но есть и несимпатичные (смеется).

У нас на Международной космической станции в соответствии с правительственным соглашением каждая страна имеет право проводить работы в интересах безопасности своей страны. Помните, была такая операция у американцев - «Буря в пустыне»? Так вот, во время бомбежки они со станции смотрели, как там идут дела на Земле, что-то корректировали. В этом смысле они ведут определенные работы, и мы тоже ведем. Так что космическая разведка осуществляется, но не совместная, а в интересах каждой страны.

Кроме того, мы всегда верстаем две программы – для российского и для американского сегментов «МКС», поскольку станцию изначально создавало две страны. А другие страны, исходя из разного рода политических соображений, летят либо к российскому сегменту, либо к американскому. На «МКС» – единый экипаж, единая среда обитания, нет никаких запретов на перемещение. У российской стороны работает пять причалов, у американцев, по-моему, тоже четыре или пять. Но пилотируемые полеты сейчас обеспечиваем только мы – российская сторона, потому что после того, как перестали летать шаттлы, у американцев нет кораблей для подобных перелетов. Сейчас они пытаются их создать, но никак не получат сертификат на пилотируемые полеты. Поэтому картина такова.

На фото: космонавты Леонид Кизим и Владимир Соловьев.

Мы гордимся вами! Слушаю вас и у меня расправляются плечи! Тысячи лет люди всматривались в небо, мечтали найти разгадку существования. Когда-то верили в то, что, выйдя в космическое пространство, человек встретит кого-то, обнаружит послания, найдет ответы. А оказалось, что мы одиноки во вселенной, нет вокруг нас жизни, никто не шлет нам сигналы. Вокруг - лишь темнота и бескрайние просторы космоса. Блез Паскаль писал: «У меня вызывает ужас молчание небес». Согласно последним исследованиям, вокруг нас – миллиарды таких же, как Земля, планет, но никто оттуда не пытается связаться с нами. Возможно, человеческий век недолог, и жизнь на других планетах, зародившаяся раньше нашей, уже иссякла. Что вы думаете по этому поводу?

Я считаю, что, безусловно, мы – не одни во Вселенной, кто-то нас окружает. Это совершенно точно. Просто мы еще не дожили до того момента, когда с нами имеет смысл как-то взаимодействовать, наш разум к этому не готов. Я абсолютно уверен, что просторы космоса - никакие не безжизненные. А планета наша действительно небольшая. У меня бывали иногда мысли, что нас поселили на Землю, что родина наша где-то не на Земле. Есть такая теория «Посева»: вроде как нас привезли и посеяли каким-то образом. Ведь сейчас уже открыли более тысячи планет, подобных Земле. Конечно, где-то есть разумная жизнь, я уверен абсолютно, что где-то она есть.

О чем-то подобном рассуждал и Федор Достоевский в своих дневниках: «Чрезвычайно забавная, но невыносимо грустная мысль. Что, если человек был пущен на Землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть, уживется подобное существо на Земле или нет?» И все же, значит с никакой разумной жизнью неземного происхождения человек пока не сталкивался?

Никто из космонавтов никого инопланетного не видел. Есть на этот счет совершенно четкая информация. Мы друг друга в этом не обманываем. Другое дело, что многие пишут о всяких чудесах. Мне, например, иногда тоже казалось, что я сижу в отсеке каком-нибудь далеком, а на меня будто кто-то смотрит со стороны. Бывает такое чувство, хотя я прекрасно знаю, что другие находятся в совершенно иных отсеках, не здесь.

Кроме того, космонавты горазды всякие байки рассказывать. Я и сам тоже люблю. У нас был индийский космонавт Ракеш Шарма. Я ему все инопланетян показывал (смеется). На станции «Салют-7» есть шлюзовая камера, из которой можно отстреливать небольшие контейнеры. Контейнер улетает, а дальше, на следующих витках можно спрогнозировать, где именно он появится, сделав элементарные баллистические расчеты. Ракеш был тогда молодой парень, летчик индийский, которому все интересно. У него взгляд был такой восторженный. Я ему эти контейнеры показывал и говорил: «Смотри, сейчас тебе инопланетян покажу». Он, когда потом вернулся на Землю, сильно взбудоражил наши поисково-спасательные службы. А мне перед его отлетом со станции Леня Кизим говорил: «Ты ему целую неделю показывал инопланетян. Мы все хохотали над ним. Смотри, он там ляпнет на Земле, и будут считать, что у Соловьева крыша поехала в космосе». А когда он улетал, я ему сказал: «Слушай, Ракеш, ты вот через 2 часа улетишь на Землю, а нам тут с экипажем еще полгода летать. Ты особо не рассказывай про инопланетян никому. А то еще вернут раньше времени». Но – знаете (смеется), если человеку сказать: «Молчи, никому не говори», - то он первому встречному расскажет. И, когда я приземлился через полгода, уже позабыв об этом, ко мне подходят поисковики и тут же спрашивают: «А чего это ты Ракешу показывал?» Я им: «Не знаю, ничего не показывал». «Да, нет, - говорят, - показывал. Ракеш сказал, что мы тут без дела сидим, а Соловьев давно инопланетян обнаружил, целую неделю показывал!»

Потом еще в газете «Вашингтон пост» была статья. Я, когда был в Америке, кажется, Алан Бин - космонавт, который был на Луне, - меня спросил: «Владимир, ты действительно видел инопланетян?» «Да нет, - говорю, - ерунда все это». Мы с американскими космонавтами много беседовали, с Армстронгом, в том числе, по поводу инопланетян. Им приписывали, что они на Луне видели кого-то. Все это неправда, никого они не видели. Мне даже предлагали судиться с газетой «Вашингтон пост», говорили, что ребята они богатые, миллион долларов можно получить. Я этого делать, конечно, не стал.

Большое место в вашей жизни занимают научные исследования. Вы занимались разработкой систем космических станций «Салют-7», «МИР», «МСК». Разрабатывали системы управления, безопасности, ориентации, дозаправки в космосе. Расскажите об этом опыте.

Все так. Системой дозаправки, например, сейчас обладает только наша страна, аналогов в мире не создано. Она была реализована сначала в Советском Союзе, потом в России. Мы ее несколько раз успешно продавали в Европу. Когда европейцы делали для «МКС» автоматический корабль, который может дозаправлять станцию, то систему покупали у нас. Сказали: «Не будем этим заниматься, возьмем у русских». Много других российских систем сейчас внедрено на «МКС», в том числе, и на американском модуле.

До полета Юрия Гагарина не было известно, способен ли человек нормально существовать в условиях невесомости, сможет ли его разум работать без гравитации, не утратит ли он способности к разумным действиям, выдержит ли психика космонавта вид земли из космоса. А потому доступ к панели ручного управления был ограничен. Необходимо было решить математическую задачу, чтобы активировать ее. А как обстоит дело в наши дни, насколько современная наука доверяет автоматике?

Был такой Марк Лазаревич Галлай – очень известный летчик-испытатель. Я с ним был хорошо знаком. Он рассказывал, что во время полета Гагарина действительно для доступа к приборной панели необходимо было ввести специальный код, для получения которого требовалось решить арифметическую задачу. У Титова кода уже не было, нет его и сейчас. Современная наука доверяет космонавтам.

Что касается автоматики, то ей доверяются рутинные задачи, часто повторяющиеся. Творческие задачи, которые зависят от многих факторов, как правило, должен решать человек. С ними может справиться искусственный интеллект, который пока не создан. Хотя, допустим, режим стыковки или режим спуска начинаются с работы автоматических систем, но космонавт может в любой момент этот автоматический режим перебить и активировать ручной режим, который всегда является резервным.

Постепенно в космическую отрасль проникает сфера услуг. Создаются частные космические компании, которые отправляют туристов в космос и даже оказывают ритуальные услуги. Расскажите, как развивается этот сектор в нашей стране?

Частные компании пытаются что-то делать. Но в космос туристов отправляем только мы («Роскосмос»), то есть, государственные компании, а не частные. Последние, в основном, отбирают туристов. По-моему, есть такая компания «Space adventures», которая отбирает людей на Земле, а потом обращается в государственные компании, а дальше все эти полеты проводим мы. И, насколько я понимаю, частные компании, в основном, – на мощнейших государственных дотациях, по крайней мере, в Америке, тот же Илон Маск, например.

А потом - изначально пилотируемая космонавтика и космические ракеты произошли от военных ракет. Первой была слабенькая немецкая ракета «Фау», после войны ее создатель перебрался в Америку, там он уже проектировал более мощные ракеты и, в конце концов, создал «Сатурн 5» - сверхтяжелую ракету, которая доставила космонавтов на Луну. У нас примерно по такому же принципу развивались отрасль. Сначала мы обгоняли американцев, потом стали отставать по ряду причин. А вообще известно, что ракета «Р-7», которая стала затем ракетой «Союз», изначально создавалась для того, чтобы переносить баллистическим образом ядерный боезапас. И у американцев все их ракеты – «Атлас», «Титан» и другие - изначально имели характер военный, а потом уже на них стали люди летать.

Полет в космос – дело дорогостоящее. Я не очень понимаю, как его можно сделать прибыльным. А для частной компании самое главное – это получение прибыли.

Какие сейчас существуют программы по освоению планет у России?

Программ довольно много. Прежде всего, - освоение Луны и Марса. Они, в основном, касаются автоматических аппаратов. Пилотируемая программа у нас запланирована пока только на Луну, в 2030 году.

Вы участвовали в работе Лунной программы, занимались созданием системы ориентации и посадки для лунных орбитальных и посадочных кораблей. Но сама программа была закрыта в 1974 году и была возобновлена лишь в 2018 году. Скажите, почему была прекращена программа в СССР и почему только в 2030 году сможем высадить русского космонавта на поверхность Луны, если американцы уже сделали это?

Откровенно говоря, мы проиграли Лунную гонку. Было несколько успешных полетов вокруг Луны, была серия пилотируемых аппаратов «Зонд», в которых летали черепашки. Мы благополучно обеспечивали полет к Луне и вокруг Луны, возвращали аппараты на Землю в район Индийского океана. Потом американцы нас обогнали. Они могли вкладывать в космическую технику больше денег. После того, как Армстронг слетал на Луну, у нас было принято решение проводить исследования на околоземных орбитах, а полеты на Луну приостановили. Через какое-то время и американцы закрыли эту программу.

А что касается 2030 года, то полет на Луну – это дорогое дело. Потом сейчас мы разворачиваем все программы с космодрома Восточный, а его тоже надо сначала полноценно подготовить.

Так были все-таки американцы на Луне?

Были, конечно. С помощью аппаратов, которые вращаются вокруг Луны, и мы, и китайцы, и индийцы фиксировали так называемые посадочные ступени. Ведь значительная часть лунной кабины, которая садится на поверхность Луны, остается на планете. На Луну вместе с космонавтами садилось около 20 тонн оборудования, а улетало порядка 7 или 6 тонн. И вот эти оставшиеся посадочные ступени сфотографированы с лунных орбитальных кораблей. Кроме того, американцы параллельно пилотируемой программе вели программу автоматических аппаратов «Сервейер». Она была направлена на выяснение того, где надо садиться, в каких местах наиболее безопасно, интересно с точки зрения забора проб всяких материалов. Так вот, один из «Аполлонов» приземлился в метрах 200 от ранее запущенного автоматического аппарата, и космонавты вышли из лунной кабины, прошли до этого аппарата, сняли телекамеру и вернули ее на Землю. Это оборудование я лично видел в Хьюстонском музее вместе с лунным грунтом, который они привезли.

А что касается слухов и разговоров, то Нил Армстронг рассказывал мне следующее: «Мы привезли не очень кондиционные фото- и киноматериал, потому что не до съемок было. Да и телевидение тогда было слабенькое. А дальше средства массовой информации, - здесь Нил, мягко говоря, недобрым словом выражался в отношении прессы, - взяли и кое-что «подсняли» на Земле в специальном ангаре. А как «подсняли», сразу их и схватили за руку, что это сделано на Земле». Вот такая история.

Что-то удалось сохранить на память после космических экспедиций, быть может, брали какие-то вещи с Земли с собой в космос?

В космос много с собой не возьмешь. В основном, фотографии семейные. Такие вещи действительно летали со мной. На них я поставил штамп станции и вернул назад.

Что касается оборудования, то его не забрать. Оно другим пригодится. Летаем мы на орбите в полетных костюмах - комбинезонах. Вот их я и сохранил, все это у меня дома, конечно. А скафандр свой я подарил МГТУ им. Баумана.

На фото: космонавты Владимир Соловьев и Леонид Кизим с семьями, на руках у Владимира дочь Мария.

Выходили ли у вас какие-то книги о космосе? Биографические произведения или научные труды?

У меня большое количество публикаций, больше 150 статей самых разных. Это все - научные статьи: об управлении космическими полетами, об экспериментах, проводимых в космосе, о выходах в открытое космическое пространство, о внекорабельной деятельности и так далее.

Вообще, я занимаюсь теорией автоматического регулирования. Заведую кафедрой «Динамика и управление полетом ракет и космических аппаратов» в МГТУ им. Баумана. В свое время под моей редакцией в составе авторов был выпущен двухтомник «Управление космическими полетами». Эта книга сугубо научная, математическая. А мемуаров я не писал и никогда писать не буду. Разработанная нами теория автоматического регулирования легла в основу модулей, которые применялись на станции «МИР» и применяются теперь на «МКС».

Сейчас я пытаюсь завершить еще одну книгу - «Теория управления будущих перспективных космических полетов». Но она еще не закончена.

На фото: Владимир Соловьев во время лекции в МГТУ им. Баумана.

Что вы читаете в настоящее время?

Сейчас я читаю, в основном, всякого рода научно-техническую литературу. А из книг - «Властелины бесконечности. Космонавт о профессии и судьбе» Юрия Михайловича Батурина. Бывший космонавт и ученый, Юрий Михайлович выбрал для себя полезную, на мой взгляд, нишу. Множество исторических фактов поднял – не басни-сказки, а проверенные вещи, и аккуратно все записал - о космосе, о полетах и так далее. Можно эту книгу почитать – всем рекомендую.

Хочет ли дважды Герой Советского Союза еще раз в космос? В третий раз?

Да, хочет! И в третий, и в четвертый раз!

На фото: Владимир Алексеевич Соловьев.

Еще раз спасибо, Владимир Алексеевич. За время, за труд. Мы очень вас поздравляем с праздником, с Днем космонавтики! И очень гордимся! Когда мы видим ваши успехи, то и наша жизнь преображается. Мы начинаем дышать по-другому, вздыхаем, как и прежде, о своих проблемах и невзгодах, но уже победно! Ведь жизнь – это не то, как мы жили - с комфортом или без, а то, чем мы будем гордиться в самом ее конце. Слаще жить, мягче спать, – все это игра в жизнь. Как говорил Андрей Болконский в романе «Война и мир»: «Если мне суждено умереть, то я сделаю это не хуже других». И мы, засыпая каждый день, помним о великой принадлежности к русскому народу, к его успехам, к вашим достижениям. И пусть этот наш общий успех и дальше продолжается!