Музыка жизни и смерти

И. В. Гёте

Несчастен тот художник, что не прикасается к теме Времени.

Время – это слишком остро и больно, и Время – это так торжественно-спокойно, неколебимо, потому что оно впрямую соотносится (образно рифмуется) с Вечностью.

Наша жизнь – наилучший пример временно́го течения, жалкого и скорбного непреодоления Времени. То, что мы рождаемся, вырастаем и старимся, ничего не доказывает в рукописной незримой Книге судеб, Книге времен. Однако жизнь, ее ход и ее обреченность – прекрасное и неопровержимое предъявление той временно́й необратимости, что сопровождает поколения и народы в виде вечной, неизбывной трагедии УХОДА с этой земли.

Куда? То-то и оно. Никто из нас не может точно этого сказать. Хотя догадок масса.

Верующий человек догадывается об одном; атеист о другом; агностик о третьем.

И все они не знают истины.

Время – само по себе истина. Только мы не знаем его языка и не можем ту истину назвать по имени.

И тут, внутри философских раздумий о Времени, у Николая Егорова продолжает звучать музыка, его возлюбленная музыка:

впереди Высокий Порог.

Два «Наброска автобиографии» – как два эскиза жизни; одна промчалась и вправду «как экспресс», и скушен человеку «заслуженный отдых», а другая чует Вечность отнюдь не умозрительно, а страстно, живо, даже, как ни странно, романтично: на фоне постбытийного, предсмертного ландшафта на лирического героя наплывает:

как цвет яблони юная, Вечность.

Портрет Вечности сочетает в себе и ужас седовласой старости, и аромат цветущей юной яблони. Смешались времена! Их уже невозможно разделить, разорвать.

И что остается смертному человеку перед лицом богов, мифического Харона? Только ожидание. «Пригвожден ожиданьем к причалу...».

А ждать-то чего? Мы, люди, прекрасно знаем: смерти.

Но никто и никогда не рассказал нам о посмертии, хоть каждый из нас видел (или еще увидит) матерь Смерть в лицо.

Поэт печально спрашивает – даже не людей (о, как далеко ушли от него, одинокого, люди, которые так густо и огненно толпились вокруг него, рядом с ним в молодости!..), а самого себя:

коль нет ни ожиданий, ни свеченья?

Оправдана ли эта печаль неизбежным прощаньем с милой Землей? Или душа живая уже не ждет никакого оправданья, и вопрос этот скорее риторический, чем насущный: поэт все равно поет, он ведь и рожден на свет, чтобы петь... И тайна поэтова бытия пронзает стрелой всепожирающее, хищное Время.

Музыка, прежде бередившая живой воздух вокруг автора, теперь звучит лишь в памяти.

Память – таинственная шкатулка с драгоценностями, многие из которых человеку лучше не хранить, не перебирать и не видеть. Память безжалостна. Она – кровь Времени. Больно, когда она льется, когда открываются старые раны. Время течет в человеке кровью, течет в нем музыкой:

покрываются щеки и совесть.

Но что есть жизнь? Разве она лишь воспоминания, лишь умолкнувшая музыка, лишь тайные слезы сожаленья? Разве жизнь – это, в лучших традициях и античной, и современной философии, не борьба, не сражение, разве она не укладывается в формулу «действие равно противодействию», в жажду выжить и победить во что бы то ни стало?

напружиненных хрупких плечах.

Почти традиционная метафора ухода, увядания, предсмертия – осенние листья. Поэт и ее касается нежной мыслью, перелитой в слова болью, холодным ветром осеннего стиха. Себя поэт ассоциирует с палой листвой, усеявшей холодеющую землю. И тут опять появляется любимое поэтом волшебное слово «память»; но на сей раз этот вербальный символ-знак становится вровень с любовью:

их сочувствием обогреет?

Времена года равны временам жизни. Мы, каждый, проживаем на земле свой личный, индивидуальный год. Он наш и только наш, и больше ничей. Человек рождается один и уходит одиноким. Эту мудрость знали древние. Знаем ее и мы.

И так же, как осень стала в русской и мировой поэзии метафорой умирания, как зима стала олицетворением стагнации, вселенского молчания, смерти, так лето становится мегаметафорой целой жизни, и его уход, его финал – это, по сути, финал отзвучавшей в полную силу великой симфонии:

лето тоже.

***

Николай Егоров – поэт-музыкант, поэт-философ. Оба определения правдивы, и оба для поэта лестны, и оба требовательны – такие формулы-портреты толкают творческого человека к новым поискам, побуждают к художеству. Земного времени у человека все меньше, а Божией творческой силы все больше. Она воистину бесконечна. Поэту нет выгорания, нет иссыхания. Его мысль свежа, как в юности, только вот чувство насыщено всею скорбью Мiра, всем его старинным и неистребимым страданием.

Но ведь никто еще, ни в жизни, ни в искусстве, не отменял этих бессмертных слов Людвига ван Бетховена из письма к графине Марии Эрдеди: «Через страдания к радости».

Стихотворения Николая Егорова можно прочитать здесь.

Крюкова Елена: личная страница.

Егоров Николай Егорович. Родился в середине прошлого века. Первое неуклюжее стихотворение создал в восьмилетнем возрасте. Писал исключительно для себя, никому не показывая. С годами (точнее – десятилетиями) вдохновенное сочинительство трансмутировало в поиск, освоение и переработку «единого слова ради – тысячи тонн словесной руды», а потом оба эти метода сплавились вместе. Никогда не публиковался. По профессии – пенсионер. И как констатировал кто-то из античных авторов: «А время идет и идет и уж близко к тому, чтоб уйти от меня совершенно».