«Наш современник» № 3, 2021

НЕУБИВАЕМОЕ

(о журнале «Наш современник» № 3, 2021)

«Наш современник» – журнал столь же основательный, сколь и непредсказуемый. Принято считать, что он всецело ориентирован на русские традиции, на опору на культурный русский фундамент. С этим положением не поспоришь. Внутри концепции возникают и творческие сюрпризы, и неожиданные культурные повороты, и это тоже пространство журнала; тем ценнее полет, погружение в созвездия опубликованных текстов.

Встреча с искусством Дианы Кан – встреча со степной разудалостью, с безоглядной свободой, странно (и прекрасно!) заключенной в четкие, чеканные катрены; это сочетание жаркого ветра вечной русской воли, простора с гранитным руслом русского слова и концентрацией музыки – рифмы и ритмики – есть отличительная особенность поэтики Дианы Кан, и в подборке она явлена во всей красе:

Дух бердяшей, яицких казаков
Здесь умывался кровушкой бунтарской.
Здесь Емельян Иваныч Пугачев
Озоровал воистину по-царски.

Рубил сплеча он, а любил дотла...
Императрица умная недаром
Яик-реку строжайше нарекла, –
Чтоб с глаз долой, из сердца вон, – Уралом.

Могучая степная земля дает поэту силы жить, дышать, петь. Песню Дианы Кан издали слышно. И в ней соединены мощь многолюдья, дыхание народа и пронзительная, очень интимная нота. Исторический взгляд крепко переплетается с личным, страстным, выстраданным. Путешествие во времени предполагает наличие у поэта объемной оптики, совокупного внутреннего видения проблем, странностей, трагедий, болевых точек. И этим видением обладает Диана Кан в полной мере.

Такой же взгляд на время, использование темы времени как необходимой материи стиха – у Зои Колесниковой:

Отрывной календарь уменьшается вновь.
Вот уже и февраль устремился в отлет.

Холодеет душа. И мятежная кровь
Начинается здесь, но замедлила ход.

Это стихотворение о любви начинается с ноты всевластного времени – и неслучайно: в ассоциативном ряду, напрямую связанном с мотивом времени, в финале стихотворения появляется имя царя Соломона, и это библейское эхо призвано напомнить нам о вечной любви, о древнем царе и его бессмертной возлюбленной Суламифи:

Даже царь Соломон говорил про любовь,
Утверждая твои надо мною права, –

и здесь это «даже» звучит как «еще», как возможность заглянуть в глубокие колодцы тысячелетий.

Художник, вкусивший мощи Сибири, не теряет память о ней, живет внутри не только ее географических просторов, но и ее образной системы, символики, ориентации на ее сильную колористику. Такова поэзия Екатерины Блынской. И здесь, при сравнении родины с иными краями, возникает ассоциативный ряд Священного Писания:

В лугах еще не начался покос...
Моя земля, что Господом хранима,
Прекраснее Иерихонских роз,
Блаженней храмов Иерусалима.
Мы в жизни то бегом, то кувырком
Спешим, летим... Но есть ночная морось,
Когда неповторимым ветерком
Весна от тела отделяет голос.

И вот уже исторические регионы, своды и пространства иных знаменитых культур становятся всего лишь бликом в перевитых веселых струях родного ручья:

Когда по устью прыгает ручей –
Мне каждый камень памятен до дрожи,
Дороже всех персидских крепостей
И золота царьградского дороже...

Одним штрихом обозначена связь времен и безмерная любовь к родине.

Удивительно, но то же сочетание – личного и всеобщего, чувства общей трагедии и своей, горячей мольбы о рождении и возрождении, нежного шепота о любви к родному, неубиваемому – в стихах Ивана Переверзина; поэт постоянно, упорно утверждает силу любви и волю к любви, борясь с врагом видимым и невидимым; эта древняя «заряженность» русской натуры на сопротивление, восстание, победу заключена в самой упругой энергетике строк Переверзина:

Мой век уходит, словно Каин,
Рукой сурово сжав топор.
В твое сознанье словно впаян
Его горящий, ярый взор.

Ты не остыл еще от битвы,
И ни на пядь не отступил,
И защитил свои молитвы,
Сестер и братьев защитил.

Морщины радости и горя
Ползут, как лава, по лицу,
Со смертью в неуемном споре
Нет передышки молодцу!

В разделе «Поэтическая мозаика» – перекличка авторов из разных городов России: перед нами Орел, Волгоград, Москва, Санкт-Петербург, Воронеж...

Татьяна Батурина начинает свою поэтическую исповедь с драматической метафоры-жеста:

Любовь меня приблизила к земле,
О солнце мне теперь не уколоться...

Людмила Кудлова от сугубо личного движется к великому всеобщему чувству, к осознанию памяти рода:

...На стене любимые иконы –
Два портрета, где отец и мать.

Валентина Беляева называет одно из стихотворений символом-знаком – «Глаза солнца», и мечта заглянуть в сияющие глаза светила охватывает своею дерзкой музыкой все сущее, весь любимый поэтом мир:

...Потому и безумно, и страстно мечтала
Поглядеть восходящему солнцу в глаза...

Марина Лисовец тоже глядит в небеса. И это, возможно, симптоматично для нынешней поэзии, слишком хорошо и близко знакомой с трагическими ситуациями земли:

Огромный древний маятник небес
Сегодня я качну неосторожно...

И у Андрея Фролова мы встречаем эти же небесные мотивы: «светлая небесная слеза» просвечивает сквозь вербальную ткань – и это дождь, что наполнил печальные выбоины земли... Небо – рядом:

...А небо готово на землю свалиться,
И первыми это почуяли птицы
И, вскинувшись, высь надо мной раскачали,
И сердце застыло в предзимней печали...

Птица здесь – вестник ангельских небес и обещание жизни в неизреченной высоте: извечное устремление человека, тайный вектор его судьбы, обреченной на планетное притяжение.

Обратимся к прозе. «ЦДЛ» – документальный роман Александра Проханова – изобилует подлинными наблюдениями ситуаций и настоящими реконструкциями того, что возможно за далью лет и подзабыть, а восстановить уже потом, закрывая глаза и предаваясь не всегда радужным воспоминаниям. Егор Исаев, Александр Твардовский, Георгий Марков, Сергей Михалков, Юрий Трифонов, Юрий Бондарев, Вадим Кожинов, Юрий Кузнецов, Николай Тряпкин – с самого начала девятнадцатой главы, открывающей вторую часть прохановского романа, на нас обрушиваются водопадом имена, сделавшие, собственно, историю русской литературы второй половины двадцатого столетия. И какие живые диалоги! Речи, разговоры – ощущение, что не воссозданы, а рождаются здесь и сейчас. По когтям узнают льва, а по точнейшим штрихам узнают время. И здесь мощная тема времени, портрет времени в полный рост – без него никуда, оно лейтмотив всякой жизни, в особенности – судьбы художника:

 «– Ничто, Антоша, не кончено. Нервные писатели убегут, но армия с боевыми офицерами останется.

– Армии приходит конец. В Афганистан ушла армия, а назад вернутся наркоманы и мародеры. Начнут друг друга стрелять.

– Оставим это, Антон. Сейчас в актовом зале выступают поэты. Пойдем-ка послушаем русских поэтов».

И не то чтобы вдруг – хорошо понятно, куда катится воля сюжета и воля истории, – вспыхивают в романе трагедия ГКЧП и трагедия навалившейся на вздыбленную Россию «демократии», где «защита прав и свобод» обернулась непостижимым ни людьми, ни целокупным временем, волчьим политическим оскалом... Лишь теперь мы можем это осознать. И представить. И пережить еще раз. Александр Проханов помогает нам в этом.

Рассказ «Фотограф» Светланы Лучкиной, дебютанта в журнале, весь – одна мегаметафора: смелость в мире приличий. Смелость всегда не комильфо. Старый фотограф Яков Ильич, что снял эстонскую девушку Эрну обнаженной и выставил эту фотографию-ню в витрине на всеобщее обозрение, здесь не только явился живой символикой поздней влюбленности в красивую натуру: это – жест, отражающий и выражающий любую храбрость художника, приличиями обреченного на сокрытие, утаивание от мира слишком откровенной красоты. Яков Ильич сознательно идет на этот шаг – он прекрасно знает, что его ждет:

«Он достал из шкафа чистую белую рубашку с коротким рукавом, отыскал темно-синюю бабочку, отложил и без того идеальные парадные брюки. Оделся и принялся ждать. По его расчетам, прийти за ним должны были через час-полтора. Пока все соберутся. Пока отправят милицию изъять Эрну из витрины. Пока вынесут решение».

Рассказ «Гель-Гью» Евгении Самаи, тоже дебютанта «Нашего современника», – это и зарисовка одного проведенного в Крыму отпуска, и лирический женский портрет, и загадки обыденных человеческих отношений (в том числе и отношений «хозяин – работник»), и то, что рассказ из изображения отдельно взятой, неприметной женской судьбы «выруливает» на обещание радости, на возможность счастья, превращает его если не в сказку со счастливым концом, то в сценарий с открытым финалом:

«– Не хотите вина, давайте кофе.

– Да, от кофе я бы не отказалась.

– Пойдемте, я видел, где уже открыто.

– Хорошо, пойдемте.

И чемоданчик весело покатился вслед за ними».

В повести Натальи Стяжкиной «Птичка моя» – панорама дел, событий, поездок, встреч, выступлений, взаимоотношений в мире ученых-филологов; главная героиня, Анастасия, едет в Питер на презентацию книги искусствоведа Глеба Стогова, живущего в Италии. Симпатия, что вспыхивает между мужчиной и женщиной, естественна, как воздух. Речь, говоримая Анастасией на питерской презентации книги Глеба, достаточно программная, если не сказать концептуальная; в этой речи позиции своего мировоззрения высказывает, вместе с героиней, и сам автор:

«Не надо моделировать мир апокалипсиса. И не надо изображать искусственную преждевременную агонию, боясь и кликушествуя на ровном месте. Надо ответить на вопросы о любви. Как нам не утратить ее?»

Двое влюбленных хотели от Бога знака – серьезно ли у них все, благословлен ли будет их союз небесами. И они получают этот знак: Анастасия – фигурку блаженной матери Наталии в дар, Глеб – скульптуру птички, легкокрылого стрижа. Драгоценная птичка – в руках влюбленного Стогова, статуэтка блаженной Наталии в руках Насти – как материнское благословение на союз... Они становятся участниками и свидетелями подлинной благодати.

Повесть Светланы Замлеловой «Поэт» – традиционное для всей прозы, и русской и мировой, обращение к драматической судьбе художника. Только взят срез не современной судьбы, а жизни, что по макушку окунули в обжигающее варево революции и послереволюционных лет. Поэзия во время социальных потрясений не прекращается, продолжают бить из-под окровавленной земли поэтические родники. Алексей Машкин и его жена, художница Любочка, большеносая и большеротая, вместе переплывают это бурное мое времени. Опять общественный катаклизм – он, пожалуй, и есть главный герой повести. Именно время, вывернутое наизнанку, из не лишенного таланта маленького человека делает компилятора и бойкого переработчика чужих текстов – переводов французских классиков, сделанных другими писателями, – а его вдову, после его не известной никому кончины, превращает в автора пустых и пафосных мемуаров, где Машкин подается как гениальнейший поэт века, а все его гонители – сущими бездарностями:

«Все, кого вспоминала Любочка, оказались мразями, идиотами и бездарностями. (...) Но Лёсика в книгах не оказалось. Вернее, торчал из нескольких щелей его длинный некрасивый нос, а больше ничего. И понять, каков же был этот человек, в чем заключались его слабости, а в чем сила, так никто и не смог».

Журнал № 3 за 2021 год богат на повести; вот еще одна повесть перед читателем – «Путешествие к чудесному полю» Натальи Лесцовой. Есть одна мечта у Катерины Егоровны Крошкиной – героини повести: попасть на любимую телепередачу «Поле чудес». Ей хочет помочь подруга, пенсионерка Веруня – она сочиняет и отправляет на Центральное телевидение письмо. И вот, о чудо, получает Катяня – наша Егоровна – телеграмму, в которой приглашают ее на «Поле чудес», к самому знаменитому Якубовичу! И едут подруги в Москву. И выигрывают Катяня и Веруня игру, угадав слово «БАНЯ»! И такое – до слез – возвращение старух в родную деревню, к родным теляткам... А Веруни вскоре не стало. Схоронили ее. И «Катяня эту передачу больше не смотрела никогда...» Повесть, с виду простая и непритязательная – и по сюжету, и по стилистике, – обращает живую душу человека к самому живому, живейшему и насущному, что есть в мире: к земле и к любви.

Публицистика в «Нашем современнике», как всегда, острая и нелицеприятная, глубоко копающая, обнажающая тайны явлений. «К предательству таинственная страсть...» Станислава Куняева – текст, обращенный к архетипическим событиям двадцатого столетия. Во главе угла здесь – фигура Евгения Евтушенко. И Станислав Куняев показывает всю трагедию поэта без прикрас, бесстрашно срезая целые пласты нравственных вертикалей – единственно для того, чтобы, перед ликом наших дней, углубилась перспектива прошедшей драмы. У истории, как у жизни, нет сослагательного наклонения. Это документальное исследование о Евтушенко – попытка обозначить то и дело нервно рвущийся вектор, который взял на вооружение поэт в страшные годы ломки страны.

Сергей Шаргунов так прямо и называет свое небольшое социальное эссе – «Стоны страны»; работая в Государственной думе, молодой писатель видит, слышит, осознает много всего, в том числе и печального, и непоправимого; пропускает через свое сердце множество человеческих судеб – и, несмотря на частую (с виду!) безвыходность, старается, пытается им помочь. На то мы и люди среди людей. И, протягивая другому руку помощи, выполняем, быть может, важнейшую христианскую заповедь: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Мысль Сергея Шаргунова проста, внятна каждому, и звучит сильно, как все простое и непреложное: «...побольше бы отзывчивых людей на всех уровнях и поменьше тех, кому наплевать на других».

Очерк Тамары Куприной «Даритель» – акт памяти: он посвящен ушедшему в мир иной книголюбу-экслибристу Николаю Петровичу Трунину, и это одновременно и жизнеописание, и раздумье над творческим бытием Николая Петровича. Нина Крейдич размышляет «О русском языке и нынешнем его бытовании». В заметках Татьяны Плосковой «О том, о сем...», жанрово наследующих астафьевские «Затеси», разворачивается веер наблюдений, раздумий, воспоминаний, впечатлений, а лейтмотивом к этим зарисовкам может послужить одно из авторских высказываний: «Человек, испытавший все радости жизни, хочет одного – чуда». В разделе «Память» Григорий Калюжный вспоминает об ученом Михаиле Яковлевиче Лемешеве («Любящий вас Михаил Лемешев...»). Сергей Куняев продолжает публицистическую эпопею о великом литературном критике Вадиме Кожинове и людях его времени («Вадим Кожинов»). Владимир Крупин обращается к незабываемому образу Валентина Распутина («Вот взять и остаться...»). Владимиру Юдину в очерке «Необъяснимым чудом меня потянуло писать...» доставляет радость рассказать нам о Вячеславе Шишкове. Наталья Шубникова-Гусева представляет «Есенинскую энциклопедию» («Между «Вселенной» и «Афониным перекрестком»). Валентина Семенова анализирует литературу о войне, возникшую в Советском Союзе уже по прошествии Великой Отечественной войны («Дух Победы, цена Победы»). Валентина Ефимовская исследует повесть Игоря Изборцева «Чудеса болотные» («Повесть – быль, да в ней намек...»). И опять перед нами – соцветие имен, каждым из которых может гордиться Русская земля...

В бытовании «Нашего современника» внутри русской культуры счастливо соединяются фундаментальность и смелость, следование традиции и движение к новым горизонтам. Есть преходящее, и есть бессмертное. И есть святость вечности. Таков и этот, третий номер 2021 года.

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

1048