«Дружба народов» № 2, 2021

Пандемия и русская женщина

(о журнале «Дружба народов» № 2, 2021)

Больше года мы живем бок о бок с коронавирусом – и следом за пестрыми новостями в ленте возникают и попытки художественного осмысления новой, ковидной реальности.

Один из таких опытов – прозаический цикл Алены Жуковой «Смертные грехи вещей. Притчи эпохи пандемии».  Каждый из смертных грехов писательница осмысляет посредством предмета быта  – печи,  холодильника, двери, тапок и других наших спутников в замкнутом карантинном пространстве.

При этом не все они напрямую перекликаются с пандемией – притча «Стулья (гордыня)» отсылает к первой половине прошлого века: антикварные стулья родом из XIX века, празднование Рождества, упоминание войны.

Однако конфликты большинства притч рождены или усилены ковидом. Пара хипстеров, потолстевшая и разонравившаяся друг другу на карантине («Холодильник (чревоугодие)»); бабник, резко соскучившийся во время пандемии по своей бывшей подружке («Телефон (прелюбодеяние)»); сын, осознавший ценность мира за окном, лишь после того, как его мать подключили к аппарату ИВЛ («Окно (Уныние)»).  Часть сюжетов выглядит тенденциозно, как высказывание ради высказывания на актуальную тему («Холодильник (чревоугодие)»), а часть показывает ту боль, что приносит вирус – «(Тапки (зависть)» и «Окно (Уныние)».

Интересно в притчах и соприкосновение предметного и людского мира. Бытовые предметы одновременно и отражают пороки хозяев, и имеют свои собственные «грешки».

Также пандемийная тема появляется в литературных итогах года, озаглавленных: «Жизнь в он-лайн вакууме: пир кончился, а чума осталась», где Николай Александров, Ольга Брейнингер, Константин Комаров, Елена Лепишева и Алексей Саломатин отвечают на вопросы про главные литературные события и тенденции ушедшего года, запомнившееся им книги писателей «ближнего зарубежья» и размышляют о «векторах выживания» в век «социальной дистанции».

Впрочем, куда больше в номере осмысления не современности, но детства, опыта взросления, а также судьбы «простой русской женщины».

К первой категории относится роман Алины Гатиной «Саван. Второе дыхание», по объему приближенный скорее к повести. Писательница рисует мрачные картины детства мальчика по имени Роллан, или Ролик, живущего в Казахстане в конце 90-х.

В начале романа обозначено, что отец мальчика мертв – и он проводит ночь с покойным родителем. Ретроспективно в тексте разворачиваются взаимоотношения Ролика с друзьями и соседями, его школьные впечатления и трепетная (кажется, невзаимная) любовь к отцу.

В романе есть шероховатости: неожиданные и не слишком уместные подражания Платонову («Когда ушел отец, Ролик перестал понимать ход вещей и бродил до темноты по улицам, вышагивая свое одиночество»), местами чрезмерно пафосные и нарочито философские диалоги. Но в то же время текст живо описывает скудное, лишенное маленьких радостей детство жителей периферии – не зря, словно некрасовские мужики, мальчики Гатиной ходят по людям и вопрошают: «Что такое счастье?».

В подборке Юлии Кулешовой «Два разных рассказа» также возникает образ голодных 90-х. В основе рассказа «Кость в горле» лежит, на первый взгляд, совершенный пустяк: семиклассница из 90-х купила себе «Твикс», не стала делиться с сестрой и родителями, застыдилась и в итоге купила всей семье сладостей. В эпоху изобилия (правда, относительного и таящего буквально на глазах) муки по поводу жалкой шоколадки выглядит как свидетельства страшной бедности и неблагополучия.

Другой рассказ из подборки, «Не благими намерениями», – это, наверное, сильнейший текст номера. Жестокая история об отце-алкоголике и домашнем насилии, в которой тысячи россиян и жителей СНГ узнают свою судьбу или судьбы своих знакомых и соседей.

Главный герой, Максат, ненавидит своего папу и тяготится мыслями об отцеубийстве. В детстве ему нравилось, когда отец пьяный – потому что тот был веселый и играл с ним. Но с годами парень ожесточается, таская домой мокрого от собственной мочи отца. Максат пытается спастись от ругани родителей наушниками и рисунками в скейчбуке, но ему приходится раз за разом вмешиваться в их конфликты, чтобы спасти мать.

«В седьмом классе Максат ещё верил в пятилепесточники и написал письмо тому, кого называл отцом. Так, мол, и так сказал: делай выбор — бутылка или я. Отец продержался неделю, а потом выбрал. Не его».

Кулешева насыщает рассказ страшными в своей правдоподобности деталями. При отце-пьянице даже готовка превращается в рисковое предприятие – закатит скандал, все разобьет и раскидает. Максат любит яичницу – и маме приходится тщательно прятать яйца, предназначенные для него.

Насилие в рассказе – явление всеобщее. Однажды герои прячут у себя дома соседку с детьми – муж кидался на нее с ножом, а в прошлый раз, когда его закрыли на трое суток, он вернулся еще злее.

Но страшнее всего – реакция окружающих. Незнакомец на улице жалеет не сына, «транспортирующего» невменяемого отца, а самого забулдыгу. Учительница в школе учит школьников азам социал-дарвинизма, рассказывая, что дети – все равно похожи на своих родителей, как ни крути, против чего решительно восстает герой.

О взрослении и рассказ Анны Шипиловой «Пересортица». Главную героиню Марину завскладом называет «пересортица» — «что-то между переростком и сортом груш или яблок». Жизнь ее складывается «обычно» — пошла в милицейский колледж, сделала аборт после первого курса, в вуз поступать не стала – папа сказал, что это ей ни к чему, после учебы пошла в отдел по работе с несовершеннолетними. Ординарная, не очень счастливая судьба, но однажды Марина берет и пишет рапорт на увольнение – всему виной увиденная ей девочка-подросток... Что означает этот шаг: усталость, бегство или надежду на новую жизнь – конец остается открытым.

От «Пересортицы» можно перейти к «женской теме», пронизывающей большую часть прозы февральского номера «Дружбы народов». Особенно ярко она проявляется в цикле Лидии Григорьевой «Термитник new (роман в штрихах)». Цикл состоит из множества разных прозаических миниатюр, но доминирует в них образ забитой русской женщины, преимущественно средних или старших лет.

Героини Григорьевой символизируют уходящую эпоху «удобных женщин», делающих своим богом мужчину, обычно какого-нибудь непримечательного Васю, и покорно обслуживающих его всю жизнь. Безымянная некрасивая жена, которую муж винит в том, что она не сделала его академиком («Чашка чая»); медсестра Люся, всячески обхаживающая героя взамен нерадивой жены-ЗОЖницы («Из жизни троллей»), Аня, попавшая в больницу из-за влюбленности в редактора-гея («Пойми меня»), героиня, всю жизнь принимавшая неприятных ей друзей и родственников мужа из-за «неземной любви» («Чемодан без ручки») и так далее.

Похожий типаж героини появляется и у Жени Декиной в рассказе «Баг». Ее Таня вечно влюблена: то в физрука, то в профессора, задвигающего тирады об инстинктах в духе одиозного женоненавистника Олега Новоселова, то в его сына-бабника. Но внезапно среди любовных переживаний героини появляется линия маньяка, которая, впрочем, уж слишком вкрадчиво разжевывается в конце.

Таким же патриархальным сознанием наделена героиня рассказа Александра Гальпера «Побег из зимы» Кассандра. Кассандра – хоть и не россиянка, но точно так же делает божка из своего мужчины, так и норовящего улизнуть от нее и возможной ответственности.

Важное место в номере занимают тексты на китайскую тему. Очерк Анатолия Цирульникова «Белые журавли на серой земле. Взгляд из Росси на китайскую деревню» несет скорее этнографическую и познавательную, нежели художественную ценность. Автор рассказывает, что в Китае многие родители уезжают на заработки в город, а дети остаются на попечении бабушек и дедушек, а еще в Поднебесной десятки тысяч школ в сельской местности, в которых менее пяти учеников – и много других любопытных фактов.

Дневниковые записи Кирилла Кобрина «Второй китайский дневник» полны описаний китайских трущоб, деталей китайского быта, а также литературно-культурных ассоциаций и рассказов о круге чтения самого автора. Кстати, к материалу приложены и любительские фотографии, сделанные Кириллом Кобриным.

Тему КНР завершает статья Александра Люсого и Чжоу Ли «Сам себе китаист: исследовательское шоу» о проникновении и трансформации «китайского» в русской культуре.

Говоря о поэзии номера, стоит отметить ее предельную интертекстуальность. Стихотворения Олеси Николаевой пестрят упоминания поэтов, писателей и художников  Серебряного века – Блок, Гиппиус, Врубель, Чехов.

Подборка Ивана Купреянова «Хороший год, хороший год, хороший» «отдает» Мандельштамом – повторяющиеся образы века, древа и т.д.

Поэт обманчиво начинает свои стихотворения строками, отсылающими к «Мы живем под собою не чуя страны», вот только конкретно-политический смысл стихотворения Мандельштама заменен на общефилософское: «Безусловно, страшно умирать. / Но, возможно, воскресать страшнее».

Заканчивается номер статьей Евгения Абдуллаева «Просто такой постмодернизм», отвечающей критикам, которые повторяют друг за другом клише про умирающую литературу и про полное отсутствие иерархии в художественном мире, а также очерком Бориса Минаева «Большой маленький Успенский» – дань памяти почившему Эдуарду Успенскому.

Дискуссия вокруг толстого литературного журнала есть одна из задач проекта «Русский академический журнал». После публикации отзыва Аллы Войской на портале мы получили отклик на него от Лидии Григорьевой, в котором она не согласилась с некоторыми доводами нашего критика и даже решила поспорить. Читайте отклик по ссылке и присоединяйтесь к дискуссии.

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

1490