«Нева» № 7, 2021

«Свободы сеятель пустынный...». Свобода личности дороже комфорта и благополучия

(о журнале «Нева», № 7, 2021)

«Нева» – элитарный литературно-художественный и научно-публицистический журнал. Критерий отбора публикаций для журнала, избранный редколлегией, содержит и компоненту особого петербургского снобизма (в отчётливо позитивном смысле этих слов). Научные публикации журнала академически выверены и в то же время они содержат открытия (или хотя бы новые тезисы), а не просто трансляцию или перегруппировку в принципе известных фактов. Художественные публикации журнала, с одной стороны, обнаруживают житейскую понятность, естественную читаемость, а с другой – загадку, литературно-ребусное начало. Так, например, в повести Сергея Коростелева «Втайне» (7 выпуск «Невы» за 2021 год) описывается идеальное литературное произведение, которое отвечает двум требованиям: абсолютная простота и бесконечная загадка.

В целом же классическая ясность и бездонная глубина – суть параметры идеального текста, которые соответствуют культуре Петербурга – города, с одной стороны, геометрически правильного, рационального, а с другой – содержащего свою особую мистику. В означенном смысле название журнала – «Нева» – метафизически не случайно, хотя публикации журнала «Нева» охватывают далеко не только круг невских или петербургских реалий, они подчас выходят далеко за пределы петербургского тематического поля. «Нева» не является местным или краевым изданием.

Одна из основных тем 7 выпуска «Невы» за нынешний год это коронавирус и борьба с ним. Означенной теме посвящены опубликованные в журнале роман Оксаны Солопко «Green card» и рассказ Гулноз Таджибаевой «Обида» (рубрика «Проза и поэзия»). Вопросы жизни и смерти, которые неизбежно возникают в связи с распространением коронавируса, влекут за собой религиозную тему в журнале. Она присутствует в публикациях Александра Рыбина «Древнее христианство на Ближнем Востоке» (рубрика «Публицистика»), Веры Харченко «Проповедник, священномученик учёный» (рубрика «Петербургский книговик. Территория памяти») и мн. др.

Основные публикации 7 выпуска «Невы» за нынешний год: Оксана Солопко «Green card», Гулноз Таджибаева «Обида», Илья Прозоров «Пузырьки», Александр Рыбин «Древнее христианство на Ближнем Востоке», Вера Харченко «Проповедник, священномученик, учёный».

Роман Оксаны Солопко «Green card» фактически открывает текстовый корпус публикаций прозы в 7 выпуске журнала. Произведение Солопко содержит узнаваемые признаки классического романа-антиутопии. Действие романа происходит в далёком (или сравнительно недалёком) будущем, когда всё человечество страдает от глобальных катаклизмов в природе, например, осень стоит круглый год. Климатическая катастрофа сопровождается и появлением таинственного вируса, грозящего человечеству. (В романе возникает узнаваемая отсылка к нынешним дням). В результате совокупности медицинских и климатических аномалий люди на земле распределены по двум территориям. Большинство из них находятся в малоприспособленном для жизни гетто, где царят переселение и антисанитария. Однако некоторые счастливчики на основе жёсткого отбора попадают в таинственный Дом, где относительный комфорт фактически сопровождается тотальным контролем за каждым из жильцов. Обладатели Зелёной карты, позволяющей проникнуть в Дом, платят за обретенные блага цивилизации тотальной несвободой; поэтому наиболее умудрённые персонажи романа предпочитают гетто подозрительному Дому. Но многие соблазняются возможностью обитать в комфортных условиях и всеми силами стремятся попасть в Дом. Напрашивается параллель с романом Кафки «Замок».

Работая в русле классической антиутопии, Солопко привносит в неё художественную новизну. У Солопко источником подавления воли человека становится не государственная машина, не имперский механизм, а... само людское сообщество. Без воздействия извне, без вторжения в частную жизнь властных рычагов оно изнутри своей собственной структуры продуцирует жёсткую коллективность. Сплочённая структура социума в свою очередь отчётливо базируется на психологическом вуайеризме и психологическом эксгибиционизме. Так, квартиры обитателей привилегированного Дома напоминают прозрачные аквариумы – напрашивается параллель со скандально известной телепередачей Дом-2, где излишне натуралистически показывается частная жизнь. При всём том, в Доме коллективными усилиями его жителей создаётся прочная иллюзия всеобщего счастья, поэтому эксгибиционизму и вуайеризму как психологическим константам жизни Дома причудливо сопутствует всеобщее лицемерие. Так, например, преуспевает в коллективе Дома или фактически в составе единой разросшейся семьи лишь тот, кто набирает в фейсбуке максимальное число лайков. Добиться их не кривя душой, разумеется, невозможно, ибо малодушные слёзы, сожаления об утраченной свободе, настроения тоски по гетто, где остались родственники (с точки зрения «позитивного» социума) не представляют интереса и даже являются зазорными, они только мешают функциям коллектива.

Пародия на нынешний интернет в романе Солопко сопровождается и пародией на нынешний социум. Так, в романе Солопко фигурирует и некий представитель власти, который является фактически фиктивной фигурой. Он общается с жителями Дома лишь в режиме online (он всегда говорит приблизительно одно и то же и является безальтернативным лицом на выборах, которые, тем не менее, номинально проходят для поднятия настроения у жильцов Дома). В качестве виртуальной фигуры представитель власти является не столько носителем государственной воли, сколько виртуальной проекцией всё того же устойчиво сплочённого социума. Официальное лицо появляется в романе как некий продукт интернета...

Действие в романе развивается чуть замедленно и как бы теряется в немного тавтологических диалогах, что впрочем, соответствует настроениям всеобщей апатии в пресловутом Доме. В то же время финал романа несколько скомкан – он содержит не столько развязку действия романа, сколько переход действия романа в некую иную плоскость. Однако многие великие произведения – например, «Онегин» Пушкина или «Обломов» Гончарова не вполне завершены в сюжетном смысле. И главное, некоторые особенности действия романа (оно то замедляется, то ускоряется) не перечёркивают художественного открытия Оксаны Солопко: она создаёт не столько политическую, сколько социальную антиутопию – конечно, далеко не беспрецедентный, но свежий литературный факт.

Тема коронавируса, намеченная в романе Солопко, отчётливо присутствует в рассказе Гулноз Таджибаевой «Обида». В рассказе Таджибаевой психологически тонко, психологически убедительно показано как распространение коронавируса обостряет и подчёркивает личностные свойства персонажей, не имеющие отношения к собственно медицинской сфере. Так, сторонники борьбы с коронавирусом обнаруживают некоторую суетливость и даже неизбежную в случае эпидемии панику. Однако эта суетливая паника является в рассказе как бы обратной стороной альтруизма – стремление к тому, чтобы близкие люди (в том числе и даже в первую очередь те из них, кто коронавируса не боятся и как бы не замечают) не заразились бы опасным заболеванием. В том же рассказе фигурирует пожилая женщина, умудрённая жизнью узбечка (весь рассказ является переводом с узбекского и написан на узбекском материале) обнаруживает благородную отрешённость от всеобщей озабоченности коронавирусом. Со своих личностных высот героиня рассказа считает борьбу с коронавирусом делом меркантильным, не понимает вообще, отчего люди так беспокоятся и суетятся. Подумаешь, какой-то коронавирус? Главное – вечное, а не эта поспешная злоба дня. При всём том, величавая статика героини рассказа, её обаятельная созерцательность и отрешённость от злобы дня является как бы обратной стороной её глубокого эгоцентризма, нежелания вникать в жизнь окружающих. (Персонажи Таджибаевой понятны и многомерны).

Интенсивная динамика действия в рассказе Таджибаевой позволяет персонажам меняться в ту или иную сторону под воздействием новых впечатлений, под влиянием жизненного опыта. В рассказе нет непосредственной дидактики, однако, художественными средствами показано, что автор понимает обе конфликтующие стороны, но находится преимущественно на стороне борцов с коронавирусом.

Показательно, что рассказ Гулноз Таджибаевой, в тематическом смысле не имеющий никакого отношения к Петербургу, соответствует таким параметрам петербургского дискурса, петербургского текста, как повествовательная ясность и психологическая загадка.

Примечательно также то, что в смысловом поле журнала выдержан некоторый общественный плюрализм. Так, рассказ Таджибаевой соответствует официальной конъюнктуре (например, официальным призывам к массовой вакцинации), а роман Солопко не соответствует, но и не противоречит официальной линии.

Солопко по-иному, нежели Таджибаева освещает современную ситуацию с коронавирусом. Например, в романе Солопко несколько сатирически показана почти бесконечная очередь в МФЦ, в организацию, которая ведает разными документами, включая справки о прививке, без которых граждан не пускают в Дом. В контексте романа «Green card» справка о вакцинации относится к числу канцелярских фетишей или удобных фикций, принятых в инертном социуме.

Этическая оценка борьбы с коронавирусом (или равнодушия к нему), которая присутствует в романе Солопко и ещё более отчётливо проявляется в рассказе Таджибаевой, согласуется с религиозными публикациями выпуска.

Так, в рассказе Никиты Немцева «Чёрная-чёрная шляпа» посредством почти гоголевских гротескных приёмов показано религиозное кликушество как опасное заблуждение человека. (Рассказ содержит некоторые аллюзии на гоголевский «Нос»). В рассказе Немцева «Чудеса на продажу» показан пагубный характер неких блокбастеров, подчас заменяющих людям истинную веру, которая тиха и не нуждается во внешних эффектах, внешних мотивациях.

Прозе Немцева тематически, а отчасти и по смыслу вторит рассказ Ильи Прозорова «Пузырьки». В отличие от Солопко Прозоров показывает в своей прозе государственную машину – в рассказе «Пузырьки» ей соответствует Нью-Йорк, бесчеловечный мегаполис. На его пугающе монументальном фоне герои рассказа не более чем пузырьки от Колы или другого подобного напитка. В своей неспособности вписаться в жизнь урбанистического монстра персонажи рассказа, нормальные люди, предстают как положительно окрашенные антигерои. Среди них позитивно выделяется Элис, которая, при внешнем прозябании, по сути, в наибольшей степени сохранила трогательно-человеческие черты.

Однако она неприкаянна в Нью-Йорке не только социально, но даже отчасти и религиозно. Местный православный священник за некие оставшиеся в прошлом грехи не допускает её до причастия. На контрастном фоне священника Элис показана способной заблуждаться и падать, но при всём том живой и динамичной. Священник, напротив, упомянут в рассказе не вполне лицеприятно, что в свою очередь не вполне типично для современной клерикальной конъюнктуры. В противоположность ей Прозоров описывает священника не в сусально благополучном, а в религиозно проблемном ключе.

С одной стороны, православное учение отчётливо подразумевает, что нет греха, который был бы сильнее милосердия Божия, и человек, глубоко искренне кающийся допускается к причастию. С другой же стороны, мы все – даже и те, кто не имеют на душе смертных грехов – причащаемся недостойно, вопрос о допуске к страшному таинству никак не может решаться упрощённо-автоматически и остаётся открытым. Поэтому Прозоров не решает, а осторожно ставит религиозную проблему, не зазирая священника, но с религиозным сочувствием относясь к Элис.

Тем не менее, точек над i в трагических религиозных вопросах Прозоров не ставит. Не потому ли священник упоминается автором мимоходом и в безымянном ключе?

Рассказ заканчивается трагически, но при всём том свидетельствует: Элис, которая многое делает «неправильно» и живёт неприкаянно, по-своему ближе к Богу, чем иные ревнители клерикальных правил, обитающие в благополучии.

Помимо произведений Солопко, Таджибаевой, Немцева, Прозорова в рубрике «Проза и поэзия» опубликованы рассказы Елены Тулушевой «Козлы-провокаторы», «Посмотри на меня». У Тулушевой на современном материале показана древняя инициация, иначе говоря, совокупность жизненных испытаний, которые проходит личность по мере своего становления.

Рассказ Марианны Рейбо «Бикфордов шнур», опубликованный в той же рубрике, воссоздаёт хрупкость и ненадёжность человеческого существования.

В рубрике «Вселенная детства», композиционно примыкающей к рубрике «Поэзия и проза», опубликованы рассказы Ариадны Эйзенхарт «Чтение вслух», «Проверка», «Подкидыш», «Весенний праздник», «Выше ноги от земли», «Как сестра меня из школы забирала».

Рассказ Эйзенхарт «Выше ноги от земли» косвенно перекликается с романом Солопко, опубликованном в журнале. В рассказе Ариадны Эйзенхарт фигурирует некий таинственный кирпичный дом, с которым связаны леденящие кровь предания. Этот стоящий на отшибе дом и отталкивает, и привлекает впечатлительных отроков.

Рубрику «Проза и поэзия» завершает повесть Сергея Коростелева «Втайне». Как уже частично отмечалось, повесть Коростелева содержит почти детективную психологическую интригу. Она заключается в том, что некий гениальный писатель принципиально не желает знакомить человечество со своим гениальным произведением. Любой интерес извне к безупречному тексту его автор воспринимает как неправомерное вторжение в частную жизнь частного человека, каковым продолжает себя считать безвестный, но выдающийся писатель. Причём даже деньги, которые он мог бы получить за публикацию рукописи, его не интересуют... Безумец продолжает стоять на своём...

Сокрытие от людей, а возможно и последующая гибель выдающейся рукописи (не пожелает ли писатель пойти по пути Гоголя и сжечь своё творение?) будоражит умы ещё и потому что литературный шедевр явлен в контексте сетований автора-повествователя на нынешний упадок всякой литературной продукции. (Угадывается всё тот же здоровый максимализм редколлегии журнала «Нева»).

При всём том, в повести имеется некое вызывающее неизбежное недоумение смысловое зияние. В повести не только не цитируется изображаемый литературный шедевр (пусть выборочно), но также критерии, по которым он создан, или, проще выражаясь, причины, по которым он восхищает повествователя в произведении, последовательно не указаны. И читателю остаётся смутно догадываться, чем же так замечателен упомянутый в произведении, но ни разу не процитированный и почти никак не обозначенный литературный текст.

В повести Коростелева присутствует некий до конца не разрешимый литературный ребус...

В журнале «Нева» прослеживается взаимосвязь различных рубрик. Так, религиозная тема, которая в рубрике «Проза и поэзия» освящается художественно, в иных рубриках журнала освещается научно. В статье Александра Рыбина «Христианство на Ближнем Востоке» (рубрика «Публицистика») говорится о древних ассирийцах. На основании тщательных научных изысканий, а также собственных поездок по Ближнему Востоку Рыбин утверждает, что проживавшие там в VI веке ассирийцы исконно были христианами. Многие из них пали мученической смертью в результате вторжения на Ближний Восток радикального иудея, царя Зу Нуваса.

Значительно позднее одним из боковых ответвлений христианства становится ислам, вследствие распространения которого христиане, некогда замученные Зу Нувасом, были посмертно объявлены служителями Аллаха – объясняет Рыбин. Тем не менее, в наши дни христианство возрождается на Ближнем Востоке. Туда пребывают христиане-ассирийцы, некогда изгнанные из своих исконных земель. Однако и они подобно своим древним ближневосточным предкам претерпевают гонения – на этот раз со стороны террористических организаций. Рыбин свидетельствует: «террористические группы снова набирают силу в Ираке. В том числе в провинции Ниневия, в окрестностях Мосула и Бахдиды» (С. 178).

В рубрике «Петербургский книговик. Территория памяти» опубликована статья Веры Харченко «Проповедник, священномученик, учёный», посвящённая житию епископа Никодима (Кононова). Харченко прослеживает подвижнический путь епископа Никодима от его молитвенных подвигов и деяний христианского святителя до его мученической смерти. Епископ Никодим пострадал за веру, был расстрелян в период нашествия большевизма. Помимо уникальных сведений о житии святого статья содержит литературный портрет епископа Никодима. Он явлен как православный пастырь, который вёл проповедническую деятельность на Севере и для того, чтобы быть понятым своей паствой специально выучивал ненецкий язык. Святой, по свидетельству Веры Харченко, никогда не относился к своим пастырским обязанностям формально, являл пример христианской самоотверженности в христианской проповеди.

В публикации говорится также о том, что святой был милосерд, отзывчив и сострадателен к чужому горю, а не только твёрд в делах проповеди.

Статья Харченко уникальна тем, что житийные компоненты обретают в ней житейскую достоверность, житейскую узнаваемость.

Завершает 7 выпуск журнала работа по истории Церкви – статья архимандрита Августина Никитина «Монастырь Святого Креста и Россия» (Часть 2).

Научные публикации на религиозные темы в текстовом корпусе журнала соседствуют с литературной критикой и академическим литературоведением. Так, в рубрике «Критика и эссеистика» опубликована статья Сергея Страшнова «Послевоенные социально-бытовые реалии и поэтические стили». Страшнов утверждает, что в послевоенный период официально насаждался и официально доминировал так называемый Большой стиль. Он предполагал литературный показ праздника жизни, иначе выражаясь, он требовал оптимистического воссоздания советской действительности в её независимости от житейских неурядиц и бытовых неудобств. Большой стиль стремился от них эстетически абстрагироваться. Однако едва ли не вопреки сталинской лакировке пробивал себе пути «суровый» стиль в литературе. Он был фактически ориентирован на суровую правду социалистических будней. Слуцкий, Твардовский, Исаковский, тогдашние поэты, относительно признанные официально, работали в «суровом» стиле. Они иногда и выборочно показывали «неудобную» правду. Более радикальная версия «сурового» стиля заявляет о себе в неофициальной поэзии – в так называемой лианозовской школе, которую представляют Холин, Сатуновский, Кропивницкий. Они создают так называемую «барачную» поэзию, которая открыто свидетельствует о нищете, пьянстве и других ужасах коммунального быта послевоенной поры.

Однако, к началу хрущёвской оттепели «суровый» стиль даже в неофициальной поэзии понемногу сходит на нет, поскольку в социуме наступают относительно либеральные перемены, и послевоенная разруха понемногу уходит, становится историческим прошлым. Поэтому в литературу несколько парадоксально (в переиначенном виде) возвращается всё то, что ранее связывалось со сталинской лакировкой. И даже неофициальная поэзия тех лет понемногу уходит от «барачной» темы, вступая в некое неоромантическое русло, сопряжённое с традиционно советской мифологемой светлого будущего.

В текстовом и смысловом спектре журнала наблюдается историко-литературная ретроспектива, она простирается от начала оттепели до времён дореволюционных. Так, в рубрике «Петербургский книговик. Искусство чтения» опубликовано литературоведческое эссе Елены Айзенштейн ««Каминные» стихи в русской поэзии». В контексте статьи (и в контексте русской поэзии) о камине речь идёт не столько как о предмете быта, сколько как об особой эмблеме уютной домашности, свободной, однако, от признаков мещанства и сопряжённой с романтической мечтательностью. В работе Айзенштейн скрупулёзно упоминается камин у Пушкина, Батюшкова, Баратынского, Фета и других русских поэтов; говорится о том, как они варьировали смысловое поле камина – этого сопряжённого с огнём, а значит немещанского домашнего очага.

В пореволюционную пору, как показывает Айзенштейн, камин связывается со старым миром, с недостижимым при большевизме уютом былых дворянских гнёзд. Своего рода интеллектуальная «интрига» эссе связывается, однако, не столько со сменой общественного строя в стране, сколько с индивидуальными вариациями камина как устойчивой поэтической эмблемы в русской поэтической традиции. Так, Николай Гумилёв едва ли не первым из русских поэтов соотнёс камин с четырьмя стенами, с семейным закрепощением творческой личности. Едва ли не с женским чутьём автор эссе говорит о том, что для Ахматовой, успевшей в своё время побывать замужем за Гумилёвым, его версия камина едва ли была лестной. Ахматова пыталась себя убедить, что стихи не о ней...

Гумилёвскую версию камина в Библейском русле переосмысляет Марина Цветаева. Далее, как показывает Елена Айзенштейн, Иосиф Бродский лично дружил с Ахматовой, но своей поэтической наставницей, поэтической матерью полагал, прежде всего, Цветаеву. У Бродского, как считает Айзенштейн, имеются Библейские цветаевские аллюзии, и в то же время пророчица Анна из стихотворения Бродского «Сретенье» поэтически ассоциируется с другой Анной – с Ахматовой. Соотнесение Ахматовой с пророчицей Анной остаётся у Бродского биографически завуалированным, сложным и опосредованным, но исподволь прочитывается автором эссе. «Две» Анны взаимно соотносимы в зыбком ассоциативном поле – не более того.

При всём таланте, остроумии, изяществе эссе Айзенштейн, при всей проделанной автором колоссальной текстологической работе, эссе вызывает, впрочем, уважительные вопросы и некоторые дополнительные соображения.

Во-первых, комплексное синтетическое понимание камина, из которого не вычленяется собственно лирическое творчество, у Елены Айзенштейн подчас приводит к тому, что русская поэзия о камине предстаёт как единый гипертекст со множеством вариаций. Причём в этот гипертекст причудливо привходят биографические составляющие – например, рождение сына у Ахматовой и Гумилёва или рождение дочери у Цветаевой (и эти факты пунктуально упоминаются в эссе). Возникает неизбежный вопрос: где семиотическая и смысловая граница между деторождением и лирическим творчеством? Этот вопрос тем более неизбежен, что автор эссе отчётливо связывает личные и биографические сведения о русских поэтах собственно с их текстами.

Во-вторых, Иосиф Бродский по логике Елены Айзенштейн занимает в русской поэзии особое место (при всём, казалось бы, равноправии различных вариаций камина у различных авторов). Бродский – поэт почти современный и в то же время преемственно связанный с классикой – с поэтическими небожительницами, Ахматовой и Цветаевой. Однако если мы последовательно отнесём Бродского к ушедшей литературной плеяде, мы поневоле отнесём Бродского к кругу эпигонов классики (и тем самым едва ли его возвеличим). Если же мы как-то противопоставим Бродского Ахматовой и Цветаевой, мы будем вынуждены изъять его из некоего поэтически священного круга. Вопрос о месте Бродского в литературе, о нюансах его пребывания между классикой и современностью – это второй вопрос, который хотелось бы задать автору эссе именно в связи с камином – поэтической эмблемой, которая ретроспективно связывает Бродского с трагической, но вместе с тем и сладостной поэзией минувшего.

Собственно литературоведческие работы в текстовом корпусе журнала дополнены мемуарными свидетельствами о русских поэтах и писателях. Так, в рубрике «Критика и эссеистика» опубликовано мемуарное эссе Владимира Алейникова «Воспомню и воспою». (В 7 выпуске журнала помещено окончание эссе, начало в 5-6 выпусках за нынешний год). Алейников с лирической теплотой вспоминает ныне ставшее легендарным кафе «Сайгон», связанное со многими литературными знаменитостями: с Кривулиным, Довлатовым, Битовым, Эрлем и другими. В эссе Алейникова содержится ярко-выраженная автобиографическая компонента, неотделимая от некоторого неизбежного нарциссизма. Например, в эссе сообщается о постоянных финансовых проблемах русских литераторов, причём означенные проблемы неизбежно возрастали по мере необходимости купить спиртное. Однажды Кривулин, опытный в употреблении алкоголя, но бросивший пить (или хотя бы уменьшивший масштабы пития), посоветовал друзьям-литераторам купить недорогой вермут, чтобы хватило на всех. Как показало дальнейшее развитие событий, выбор Кривулина был безошибочен (в ином случае спиртного бы не хватило, на что едва ли не прозорливо указал Кривулин), однако дешёвенький вермут на сленге литературной компании, описанной Алейниковым, именовался не иначе как «сквермутом». Меж тем, «сквермут» скорее факт быта, нежели факт литературы. Помимо «сквермута» в эссе Алейникова упоминаются и другие внеэстетические факты. Например, автор письменно сообщает, что один из его литературных знакомых до сих пор должен ему денег.

При всём том, эссе Алейникова уникально воссоздаёт обстановку творчества многих ныне прославленных писателей и содержит их глубокие литературные портреты. Внимания заслуживает, например, проницательное свидетельство Владимира Алейникова о том, что Довлатов был человек внешне компанейский, но внутренне одинокий.

Литературоведческие публикации журнала завершает книжное обозрение. Так, в рубрике «Петербургский книговик. Книжный остров» под названием «Без заголовка» опубликованы рецензии Елены Зиновьевой на недавно вышедшие книги.

В рецензии на книгу Марека Шинделки «Карта Анны» (Марек Шинделка. Карта Анны. Пер. с чешского А. Агаповой. СПб.: Симпозиум, 2019 - 172 с.) сообщается: «Тридцатилетний, уже именитый (европейские критики сулят блестящее будущее) чешский писатель Марек Шинделка создает картину современной эпохи, эпохи победившего Интернета» (С. 227). В произведении Шинделки, согласно данным Зиновьевой, затронута тема среды обитания, которая присутствует и в вышеупомянутой журнальной публикации Солопко, также посвящённой эпохе Интернета. В рецензии на книгу «Я - птица» Ли Цинчжао (Я - птица. Лирика Ли Цинчжао. СПб.: Нестор-История, 2020 - 116 с.) рассказывается о знаменитой китайской поэтессе ХI века, которую её соотечественники читают до сих пор. Автор рецензии удостаивает Ли Цинчжао наименованием китайской Сафо.

Как свидетельствует Зиновьева, первая половина жизни поэтессы была безмятежный, однако в 1127 году её семья пострадала от иноземного нашествия на столицу Сун, где обитала Ли Цинчжао. В 1129 году вследствие трагических событий умирает муж поэтессы. Овдовев, она живёт бедственно и оплакивает своё прошлое. Елена Зиновьева показывает, как биографические факторы влияют на творчество Ли Цинчжао: «Утрата родного крова, невзгоды и скитания, смерть мужа наложили отпечаток на дальнейшее творчество поэтессы, наполнили его горем и болью. В поэзию Ли Цинчжао на смену романтической приподнятости приходят строгость и сдержанность» (С. 230).

В рецензии на книгу эссе Евгения Лукина «Милый друг Змей Горыныч» (Евгений Лукин. Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе. СПб.: Алетейя, 2021 - 286 с.) говорится о связи различных мифологем в мировой культуре, в мировом опыте. Так, например, Зиновьева пишет о книге Лукина: «Змей Горыныч оказывается символом русского Эроса» (С. 234).

Также в книжном обозрении, осуществлённом Еленой Зиновьевой, фигурируют следующие книги: Валентин Янин. О себе и других. М.: СПб., Нестор-История, 2021 - 368 с.; Льюис Бегби. Первые слова. О предисловиях Ф.М. Достоевского. СПб.: Academic Studies Press/БиблиоРоссика, 2020 - 272 с.

В книжном обозрении петербургская тема отнюдь не доминирует или вовсе отсутствует. Однако многообразный охват литературы в рубрике «Петербургский книговик. Книжный остров» указывает на столичный масштаб и столичный статус «Невы», а значит и не некое творческое состязание Петербурга с Москвой.

В журнале опубликован также ряд стихотворных подборок, все они относятся к рубрике «Проза и поэзия». В стихах Дарьи Ильговой присутствует некоторая парадоксальность. Она неожиданно (и в то же время по-своему мотивировано) сочетается с элементами сонетной структуры. Не соблюдая полностью правила построения сонета, Ильгова склонна к типичной для сонета сентенции или к своего рода умозаключению в лирическом финале. У Ильговой финальные лирические сентенции несколько парадоксальны, например:

Друг мой, в нашем райском огороде
О свободе мысли и свободе
Лучше и не думать вообще.

В стихах Владика Батманова классический метр сочетается с элементами дидактики, например:

Не в силах что-то сделать –- не берись,
Гораздо хуже – взяться и не сделать!
Не презирай других... Будь честен!

В стихах Артура Сквабченкова трагизм несколько парадоксально сочетается с игрой звуков или игрой топонимов, например:

Смерть вместительна, как коммуналка,
Смерть таинственна, как Колыма.

Игра звуков [к-л-м] в словах Колыма и коммуналка сопровождается ребусным началом.

В стихах Натальи Михайловой форма верлибра служит к воссозданию современных реалий. Так, например, вторя Солопко и Таджибаевой, Михайлова прозрачно указывает на современный коронавирус:

Когда мы будем ходить по улицам?
В груди шевелится боль,
словно та змея,
которую кто-то съел.

И почему она вдруг здесь -
в сердце, и я страдаю?
Как близко оказалось до Китая.

Одна из тем 7 выпуска журнала – современная среда обитания. На страницах журнала данная тема предстаёт в контексте истории. Проблемы современности – например, коронавирус – являются в потоке исторического времени. Настоящее иногда по сходству, чаще по контрасту в текстовом корпусе журнала соотносится с прошлым. Например, современной среде обитания противопоставляется старинный камин, средоточие домашнего уюта.

Как принадлежность былых дворянских гнёзд камин приобщён к истории. Однако поток истории в журнале «Нева» контрастно сопряжён с частным бытием, в каких бы условиях оно ни возникало – в условиях прошлого, и в условиях настоящего. История на страницах журнала, в конечном счёте, остаётся лишь фоном, на котором выявляется (или намеренно не выявляется), что такое человек.

Тайна и неприкосновенность частного бытия – одна из внутренних презумпций, которыми руководствуется коллектив журнала «Нева».

Частный человек – есть загадка. Он не сводится к своим социальным функциям. Антропный характер многих публикаций журнала «Нева» определяет их намеренную лирическую недосказанность или ребусную составляющую. Авторы публикаций «Невы» подчас не столько решают, сколько ставят те или иные проблемы современности. В то же время публикации журнала в своём абсолютном большинстве соответствуют критерию понятности.

Понятность и тайна – суть постоянные параметры публикаций «Невы», которые согласуются с культурой Петербурга – города настолько же геометрически правильного, насколько и мистического, не сводимого к своим внешним очертаниям.

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Родился в Москве 15 февраля 1967 года. В 1993 окончил филфак МГУ (отделение русского языка и литературы). Там же поступил в аспирантуру и в 1997 защитил кандидатскую диссертацию по лирике Пушкина 10 - начала 20 годов. (В работе реализованы принципы лингвопоэтики, новой литературоведческой методологии, и дан анализ дискурса «ранней» лирики Пушкина). Кандидат филологических наук, член Российского Союза профессиональных литераторов (РСПЛ), член ЛИТО Московского Дома учёных, старший научный сотрудник Государственного историко-литературного музея-заповедника А.С. Пушкина (ГИЛМЗ, Захарово-Вязёмы). В 2010 попал в шорт-лист журнала «Za-Za» («Зарубежные задворки», Дюссельдорф) в номинации «Литературная критика». Публикуется в сборниках ГИЛМЗ («Хозяева и гости усадьбы Вязёмы», «Пушкин в Москве и Подмосковье»), в «Учительской газете» и в других гуманитарных изданиях. Живёт в Москве.