О. Генри: «Истории скрыты во всём». 160 лет знаменитому американскому писателю

О. Генри (настоящее имя – Уильям Сидни Портер) родился 11 сентября 1862 года в американском Гринсборо, штат Северная Каролина, в семье врача.

Окончив школу, переехал в город Остин, штат Техас. Работал в аптеке, получил диплом фармацевта. Также был ковбоем на ранчо, клерком, продавцом. Затем служил кассиром и бухгалтером в Первом национальном банке, в это же время занялся журналистикой – издавал для жителей Остина еженедельную юмористическую газету «Роллинг стоун». Дохода предприятие не приносило. В 1895 году издание было закрыто.

В 1896 был обвинен в растрате, бежал в Гондурас, но вернувшись в Остин (его жена Атол Эсте умерла от туберкулёза, в США осталась их маленькая дочь), был осужден на пять лет. Провёл в тюрьме 3,5 года.

Был тюремным фармацевтом. Также занялся сочинительством, печатался под псевдонимом О. Генри. Первая публикация состоялась в 1899 году – это был рассказ «Рождественский чулок Дика-Свистуна». На гонорар писатель смог приобрести подарок для дочери.

История о том, что банковская ревизия, разумеется, выявляет недостачу, но в ней не всегда виноват кассир, неоднократно прозвучит на страницах произведений О. Генри. Самая известная новелла с этим сюжетом – «Друзья из Сан-Розарио».

Когда в 1901 году писатель был досрочно освобождён, у него уже были читатели. Его произведения были интересны самым простым, неискушённым в чтении американцам.

Переехал в Нью-Йорк, быстро приобрел большую литературную известность. Однако жил не по средствам, постоянно был должен своим издателям.

Чтобы отдавать долги, в 1904–1905 годы О. Генри писал по рассказу в день, для издания «Sunday World». Рассказы должны были быть развлекательными, и он писал именно так.

Из сборников писателя выделяют книгу «Четыре миллиона» (1906), куда вошли рассказы «Дары волхвов» (The Gift of the Magi), «Комната на чердаке» (The Furnished Room), «Золото и любовь» (Mammon and the Archer).

За первые десять лет XX века (вся его творческая жизнь) О. Генри написал 287 рассказов, которые вошли в сборники, сгруппированные по тематическому принципу (о Нью-Йорке, о Техасе и др.) – «Четыре миллиона» (1906), «Горящий светильник» (1907), «Голос города» (1908), «Дороги судьбы» (1909) и «На выбор» (1909), «Деловые люди» (1910).

Рассказы О. Генри о похождении двух дружков-авантюристов составили книгу «Благородный жулик» (1908). Писал фельетоны.

В 1904 году была создана авантюрно-юмористическая повесть (роман в новеллах) «Короли и капуста» (1904), действие в которой происходит в Латинской Америке, в вымышленной стране, где хозяйничает фруктовая монополия из США.

В 1907 писатель женился во второй раз, но был уже серьёзно болен, страдал алкоголизмом. Брак оказался недолгим. О. Генри умер в Нью-Йорке 5 июня 1910 года.

После смерти писателя были выпущены сборники «Коловращение жизни» (1910), «Шестерки-семерки» (1911), «Под лежачий камень» (1912).

В поисках идей для своих журнальных публикаций, а затем и для рассказов, О. Генри много времени проводил в холле отеля, общался с незнакомыми людьми, присматривался к ситуациям. «Истории скрыты во всём, – делился своими наблюдениями писатель. – Скамейки, фонарные столбы, стойки для газет – некоторые из лучших моих рассказов начинались с подобных вещей…».

О. Генри выработал свой собственный литературный стиль, в том числе считаясь с запросами редакторов журналов. Необходимым условием была благополучная концовка, а также в целом идеализированный настрой, позитивное отношение к жизненным реалиям. Сила О. Генри в том, что он искренне верит в то, что его герои, простые люди (клерки, продавцы, конторщики, ковбои, фермеры) действительно могут обрести счастье.

Есть у О. Генри и другие герои – жулики, обманщики, нищие.

Юмор писателя добрый, он пишет о своих героях с теплом. Он рассказывает «истории, взятые из жизни», но в комическом ключе, остроумно и увлекательно. Интрига захватывает, композиция мастерски выстроена.

Фирменный знак О. Генри – неожиданные парадоксальные развязки историй. В его языке много словесной игры, активно используется американский слэнг.

Отдельная интересная тема, связанная с писателем, – происхождение его псевдонима. Пишется он именно через точку – О. Генри, а не на ирландский манер.

Версий множество, и все они имеют право на существование.

Сам автор объяснял, что однажды выбрал первое попавшееся имя в газетной статье, прибавив к нему «самую простую букву О».

Есть версия, что Henry – фамилия известного фармацевта того времени, автора медицинского справочника.

Некто Эл Дженнингс, который находился в заключении с О. Генри и позднее написал книгу «Сквозь тьму с О. Генри» (или «С О. Генри на дне»), в своих воспоминаниях рассказывает, что псевдоним взят из ковбойской песни, известной в те годы: «Вернулся любимый в 12 часов. Скажи мне, о Генри, какой приговор?».

Существуют и другие версии.

О. Генри – один из самых читаемых американских писателей XX века, поскольку мастерски сочетал в своих новеллах глубокий психологизм, подлинное знание человеческой души с добрым, неподражаемым юмором.

Больше о творчестве О. Генри можно узнать прочитав статью Ирины Оснач «Троица на «О», устрицы без устриц, и чем ошарашить читателя», опубликованную на нашем портале.

Авторы короткой прозы могут принять участие в конкурсе на соискание Премии О. Генри, основанной в 2010 году в Нью-Йорке. Автору-соискателю премии следует прислать ссылку на публикацию рассказов в изданиях с сайтов «Журнальный зал» и «Журнальный мир» организаторам Премии. Лауреат премии объявляется ежегодно 25 декабря. Фонд премии пополняется за счет частных пожертвований и составляет 1000 долларов. 

О. Генри. Дары волхвов. Новелла

Один дол­лар восемь­де­сят семь цен­тов. Это было все. Из них шесть­де­сят центов монет­ками по одному центу. За каж­дую из этих моне­ток при­шлось торговаться с бака­лей­щи­ком, зелен­щи­ком, мяс­ни­ком так, что даже уши горели от без­молв­ного неодоб­ре­ния, кото­рое вызы­вала подоб­ная бережливость. Делла пере­счи­тала три раза. Один дол­лар восемь­де­сят семь цен­тов. А зав­тра Рождество.

Един­ствен­ное, что тут можно было сде­лать, это хлоп­нуться на ста­рень­кую кушетку и заре­веть. Именно так Делла и посту­пила. Откуда напра­ши­ва­ется фило­соф­ский вывод, что жизнь состоит из слез, вздо­хов и улы­бок, при­чем вздохи преобладают.

Пока хозяйка дома про­хо­дит все эти ста­дии, огля­дим самый дом. Меблирован­ная квар­тирка за восемь дол­ла­ров в неделю. В обста­новке не то чтобы вопи­ю­щая нищета, но ско­рее крас­но­ре­чиво мол­ча­щая бед­ность. Внизу, на парад­ной двери, ящик для писем, в щель кото­рого не про­тис­ну­лось бы ни одно письмо, и кнопка элек­три­че­ского звонка, из кото­рой ни одному смертному не уда­лось бы выда­вить ни звука. К сему при­со­во­куп­ля­лась карточка с над­пи­сью «М‑р Джеймс Дил­лин­гем Юнг». «Дил­лин­гем» разверну­лось во всю длину в недав­ний период бла­го­со­сто­я­ния, когда обладатель ука­зан­ного имени полу­чал трид­цать дол­ла­ров в неделю. Теперь, после того как этот доход пони­зился до два­дцати дол­ла­ров, буквы в слове «Диллин­гем» потускнели, словно не на шутку заду­мав­шись: а не сокра­титься ли им в скром­ное и непри­тя­за­тель­ное «Д»? Но когда мистер Джеймс Диллингем Юнг при­хо­дил домой и под­ни­мался к себе на верх­ний этаж, его неиз­менно встре­чал воз­глас: «Джим!» и неж­ные объ­я­тия мис­сис Джеймс Диллингем Юнг, уже пред­став­лен­ной вам под име­нем Деллы. А это, право же, очень мило.

Делла кон­чила пла­кать и про­шлась пухов­кой по щекам. Она теперь сто­яла у окна и уныло гля­дела на серую кошку, про­гу­ли­вав­шу­юся по серому забору вдоль серого двора. Зав­тра Рож­де­ство, а у нее только один дол­лар восемьдесят семь цен­тов на пода­рок Джиму! Дол­гие месяцы она выга­ды­вала буквально каж­дый цент, и вот все, чего она достигла. На два­дцать дол­ла­ров в неделю далеко не уедешь. Рас­ходы ока­за­лись больше, чем она рас­счи­ты­вала. С рас­хо­дами все­гда так бывает. Только дол­лар восемь­де­сят семь цен­тов на пода­рок Джиму! Ее Джиму! Сколько радост­ных часов она про­вела, придумывая, что бы такое ему пода­рить к Рож­де­ству. Что-нибудь совсем особен­ное, ред­кост­ное, дра­го­цен­ное, что-нибудь, хоть чуть-чуть достой­ное высо­кой чести при­над­ле­жать Джиму.

В про­стенке между окнами сто­яло трюмо. Вам нико­гда не при­хо­ди­лось смотреться в трюмо вось­ми­дол­ла­ро­вой меб­ли­ро­ван­ной квар­тиры? Очень худой и очень подвиж­ной чело­век может, наблю­дая после­до­ва­тель­ную смену отражений в его узких створ­ках, соста­вить себе довольно точ­ное представление о соб­ствен­ной внеш­но­сти. Делле, кото­рая была хруп­кого сложе­ния, уда­лось овла­деть этим искусством.

Она вдруг отско­чила от окна и бро­си­лась к зер­калу. Глаза ее свер­кали, но с лица за два­дцать секунд сбе­жали краски. Быст­рым дви­же­нием она выта­щила шпильки и рас­пу­стила волосы.

Надо вам ска­зать, что у четы Джеймс Дил­лин­гем Юнг было два сокро­вища, состав­ляв­ших пред­мет их гор­до­сти. Одно — золо­тые часы Джима, принадлежав­шие его отцу и деду, дру­гое – волосы Деллы. Если бы царица Сав­ская про­жи­вала в доме напро­тив, Делла, помыв голову, непре­менно просу­ши­вала бы у окна рас­пу­щен­ные волосы – спе­ци­ально для того, чтобы заста­вить померк­нуть все наряды и укра­ше­ния ее вели­че­ства. Если бы царь Соло­мон слу­жил в том же доме швей­ца­ром и хра­нил в под­вале все свои богат­ства, Джим, про­ходя мимо, вся­кий раз доста­вал бы часы из кар­мана – спе­ци­ально для того, чтобы уви­деть, как он рвет на себе бороду от зависти.

И вот пре­крас­ные волосы Деллы рас­сы­па­лись, бле­стя и пере­ли­ва­ясь, точно струи каш­та­но­вого водо­пада. Они спус­ка­лись ниже колен и пла­щом окутывали почти всю ее фигуру. Но она тот­час же, нерв­ни­чая и торо­пясь, принялась снова под­би­рать их. Потом, словно зако­ле­бав­шись, с минуту стояла непо­движно, и две или три сле­зинки упали на вет­хий крас­ный ковер.

Ста­рень­кий корич­не­вый жакет на плечи, ста­рень­кую корич­не­вую шляпку на голову – и, взмет­нув юбками, сверк­нув невы­сох­шими блест­ками в гла­зах, она уже мча­лась вниз, на улицу.

Вывеска, у кото­рой она оста­но­ви­лась, гла­сила: «M‑me Sophronie. Всевозможные изде­лия из волос». Делла взбе­жала на вто­рой этаж и останови­лась, с тру­дом пере­водя дух.

– Не купите ли вы мои волосы? – спро­сила она у мадам.

– Я поку­паю волосы, – отве­тила мадам. – Сни­мите шляпу, надо посмотреть товар.

Снова застру­ился каш­та­но­вый водопад.

– Два­дцать дол­ла­ров, – ска­зала мадам, при­вычно взве­ши­вая на руке густую массу.

– Давайте ско­рее, – ска­зала Делла.

Сле­ду­ю­щие два часа про­ле­тели на розо­вых кры­льях – прошу про­ще­нья за изби­тую мета­фору. Делла рыс­кала по мага­зи­нам в поис­ках подарка для Джима.

Нако­нец она нашла. Без сомне­ния, это было создано для Джима, и только для него. Ничего подоб­ного не нашлось в дру­гих мага­зи­нах, а уж она все в них пере­вер­нула вверх дном. Это была пла­ти­но­вая цепочка для кар­ман­ных часов, про­стого и стро­гого рисунка, пле­няв­шая истин­ными сво­ими каче­ствами, а не показ­ным блес­ком, – такими и должны быть все хоро­шие вещи. Ее, пожа­луй, даже можно было при­знать достой­ной часов. Как только Делла уви­дела ее, она поняла, что цепочка должна при­над­ле­жать Джиму. Она была такая же, как сам Джим. Скром­ность и досто­ин­ство – эти каче­ства отли­чали обоих. Два­дцать один дол­лар при­шлось упла­тить в кассу, и Делла поспе­шила домой с восе­мью­де­ся­тью семью цен­тами в кар­мане. При такой цепочке Джиму в любом обще­стве не зазорно будет поин­те­ре­со­ваться, кото­рый час. Как ни вели­ко­лепны были его часы, а смот­рел он на них часто украд­кой, потому что они висели на дрян­ном кожа­ном ремешке.

Дома ожив­ле­ние Деллы поулег­лось и усту­пило место преду­смот­ри­тель­но­сти и рас­чету. Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и при­ня­лась исправлять раз­ру­ше­ния, при­чи­нен­ные вели­ко­ду­шием в соче­та­нии с любовью. А это все­гда тяг­чай­ший труд, дру­зья мои, испо­лин­ский труд.

Не про­шло и сорока минут, как ее голова покры­лась кру­тыми мел­кими локон­чи­ками, кото­рые сде­лали ее уди­ви­тельно похо­жей на маль­чишку, удрав­шего с уро­ков. Она посмот­рела на себя в зер­кало дол­гим, внимательным и кри­ти­че­ским взглядом.

«Ну, – ска­зала она себе, – если Джим не убьет меня сразу, как только взглянет, он решит, что я похожа на хористку с Кони-Айленда. Но что же мне было делать, ах, что же мне было делать, раз у меня был только дол­лар и восемь­де­сят семь центов!»

В семь часов кофе был сва­рен, и рас­ка­лен­ная ско­во­рода сто­яла на газо­вой плите, дожи­да­ясь бара­ньих котлеток.

Джим нико­гда не запаз­ды­вал. Делла зажала пла­ти­но­вую цепочку в руке и усе­лась на кра­е­шек стола поближе к вход­ной двери. Вскоре она услы­шала его шаги внизу на лест­нице и на мгно­ве­ние поблед­нела. У нее была при­вычка обра­щаться к Богу с коро­тень­кими молит­вами по поводу вся­ких житей­ских мело­чей, и она тороп­ливо зашептала:

– Гос­поди, сде­лай так, чтобы я ему не разонравилась!

Дверь отво­ри­лась, Джим вошел и закрыл ее за собой. У него было худое, озабо­чен­ное лицо. Нелег­кое дело в два­дцать два года быть обре­ме­нен­ным семьей! Ему уже давно нужно было новое пальто, и руки мерзли без перчаток.

Джим непо­движно замер у две­рей, точно сет­тер, учу­яв­ший пере­пела. Его глаза оста­но­ви­лись на Делле с выра­же­нием, кото­рого она не могла понять, и ей стало страшно. Это не был ни гнев, ни удив­ле­ние, ни упрек, ни ужас – ни одно из тех чувств, кото­рых можно было бы ожи­дать. Он про­сто смот­рел на нее, не отры­вая взгляда, и лицо его не меняло сво­его стран­ного выражения.

Делла соско­чила со стола и бро­си­лась к нему.

– Джим, милый, – закри­чала она, – не смотри на меня так! Я остригла волосы и про­дала их, потому что я не пере­жила бы, если б мне нечего было пода­рить тебе к Рож­де­ству. Они опять отрас­тут. Ты ведь не сер­дишься, правда? Я не могла иначе. У меня очень быстро рас­тут волосы. Ну, поздравь меня с Рождеством, Джим, и давай радо­ваться празд­нику. Если б ты знал, какой я тебе пода­рок при­го­то­вила, какой заме­ча­тель­ный, чудес­ный подарок!

– Ты остригла волосы? – спро­сил Джим с напря­же­нием, как будто, несмотря на уси­лен­ную работу мозга, он все еще не мог осо­знать этот факт.

– Да, остригла и про­дала, – ска­зала Делла. – Но ведь ты меня все равно будешь любить? Я ведь все та же, хоть и с корот­кими волосами.

Джим недо­уменно огля­дел комнату.

– Так, зна­чит, твоих кос уже нет? – спро­сил он с бес­смыс­лен­ной настойчивостью.

– Не ищи, ты их не най­дешь, – ска­зала Делла. – Я же тебе говорю: я их продала – остригла и про­дала. Сего­дня сочель­ник, Джим. Будь со мной поласковее, потому что я это сде­лала для тебя. Может быть, волосы на моей голове и можно пере­счи­тать, – про­дол­жала она, и ее неж­ный голос вдруг зазву­чал серьезно, – но никто, никто не мог бы изме­рить мою любовь к тебе! Жарить кот­леты, Джим?

И Джим вышел из оце­пе­не­ния. Он заклю­чил свою Деллу в объ­я­тия. Будем скромны и на несколько секунд зай­мемся рас­смот­ре­нием какого-нибудь посто­рон­него пред­мета. Что больше – восемь дол­ла­ров в неделю или миллион в год? Мате­ма­тик или муд­рец дадут вам непра­виль­ный ответ. Волхвы при­несли дра­го­цен­ные дары, но среди них не было одного. Впро­чем, эти туман­ные намеки будут разъ­яс­нены далее.

Джим достал из кар­мана пальто свер­ток и бро­сил его на стол.

– Не пойми меня ложно, Делл, – ска­зал он. – Ника­кая при­ческа и стрижка не могут заста­вить меня раз­лю­бить мою девочку. Но раз­верни этот свер­ток, и тогда ты пой­мешь, почему я в первую минуту немножко оторопел.

Белые про­вор­ные паль­чики рва­нули бечевку и бумагу. После­до­вал крик восторга, тот­час же – увы! – чисто по-жен­ски сме­нив­шийся пото­ком слез и сто­нов, так что потре­бо­ва­лось немед­ленно при­ме­нить все успо­ко­и­тель­ные сред­ства, имев­ши­еся в рас­по­ря­же­нии хозя­ина дома.

Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор греб­ней – один зад­ний и два боко­вых, – кото­рым Делла давно уже бла­го­го­вейно любо­ва­лась в одной витрине Бро­д­вея. Чудес­ные гребни, насто­я­щие чере­па­хо­вые, с вде­лан­ными в края бле­стя­щими камеш­ками, и как раз под цвет ее каш­та­но­вых волос. Они сто­или дорого – Делла знала это, – и сердце ее долго изны­вало и томи­лось от несбы­точ­ного жела­ния обла­дать ими. И вот теперь они при­над­ле­жали ей, но нет уже пре­крас­ных кос, кото­рые укра­сил бы их вожде­лен­ный блеск.

Все же она при­жала гребни к груди и, когда, нако­нец, нашла в себе силы поднять голову и улыб­нуться сквозь слезы, сказала:

– У меня очень быстро рас­тут волосы, Джим!

Тут она вдруг под­ско­чила, как ошпа­рен­ный коте­нок, и воскликнула:

– Ах, боже мой!

Ведь Джим еще не видел ее заме­ча­тель­ного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на рас­кры­той ладони. Мато­вый дра­го­цен­ный металл, казалось, заиг­рал в лучах ее бур­ной и искрен­ней радости.

– Разве не пре­лесть, Джим? Я весь город обе­гала, покуда нашла это. Теперь можешь хоть сто раз в день смот­реть, кото­рый час. Дай-ка мне часы. Я хочу посмот­реть, как это будет выгля­деть все вместе.

Но Джим, вме­сто того чтобы послу­шаться, лег на кушетку, под­ло­жил обе руки под голову и улыбнулся.

– Делл, – ска­зал он, – при­дется нам пока спря­тать наши подарки, пусть полежат немножко. Они для нас сей­час слиш­ком хороши. Часы я про­дал, чтобы купить тебе гребни. А теперь, пожа­луй, самое время жарить котлеты.

Волхвы, те, что при­несли дары Мла­денцу в яслях, были, как известно, мудрые, уди­ви­тельно муд­рые люди. Они-то и завели моду делать рождествен­ские подарки. И так как они были мудры, то и дары их были мудры, может быть, даже с ого­во­рен­ным пра­вом обмена в слу­чае непригодно­сти. А я тут рас­ска­зал вам ничем не при­ме­ча­тель­ную исто­рию про двух глу­пых детей из вось­ми­дол­ла­ро­вой квар­тирки, кото­рые самым немуд­рым обра­зом пожерт­во­вали друг для друга сво­ими вели­чай­шими сокро­ви­щами. Но да будет ска­зано в нази­да­ние муд­ре­цам наших дней, что из всех дари­те­лей эти двое были муд­рей­шими. Из всех, кто под­но­сит и принимает дары, истинно мудры лишь подоб­ные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы.