Возможность воскреснуть. О поэзии Тимура Хугаева

Состоялась встреча с подлинной поэзией.

Блестящая, виртуозная вербальность – коварная вещь, ещё более коварна версификация: если она умелая, мастеровитая, за этим роскошным, расшитым словесными стразами ковром может запросто скрыться художественная беспомощность. Однако в наше время многие авторы весьма техничны, и часто перенимают технические ухищрения, удачно копируют чужие находки из Интернета и используют в собственных словесных упражнениях.

Тимур Хугаев не таков. Более того, он далеко стоит от всяческих языковых и стилистических технологий. Литература – живое искусство, и литература требует от автора прежде всего не столько освоенного поля изысканного художества, но «полной гибели всерьёз», по Б.Л. Пастернаку. Чем привлёк внимание, чем подкупил читательские сердца в своё время поэт Борис Рыжий? Неподдельностью реального существования. Жизнью, напрямую перелитой в сосуд стихотворения.

Да, это самое мучительное действие, которое, в результате, и совершает с самим собой художник: ты или живёшь, или не живёшь, ты или любишь, или не любишь. Третьего не дано.

Море становится у Тимура Хугаева символом-знаком Времени. Мы отплываем из временно́й гавани. Есть люди, что там, на берегу, будут ждать нашего возвращения.

За ним встают погибших тени. (...)

Кто эти погибшие? Наши предки? Воины, защищавшие нас, нашу землю? Безвинно замученные, позорно казнённые?.. И что за «тихий призрак» глядит с мачты на нас, вечных странников по дорогам судьбы? В финале стихотворения звучит ясно слышимая нота Танатоса, который находится, по всем древним мифологическим установкам, слишком близко к Эросу; Эрос продолжает жизнь, а Танатос, обнимая, отбирает её.

– В объятья смерти, капитан!..

Тимур Хугаев мешает реалии и символы, что ещё вчера для народа были святы и непогрешимы. Преступление ныне находится болезненно-рядом с наивностью детства, а политические идолы незаметно и обречённо становятся самим тобой.

Прощальную оду годам. (...)

Поэт хочет постигнуть непостижимое, необъяснимое. И хочет он это сделать посредством необъяснимых, порою откровенно отчаянных и загадочных поэтических ходов. Что же, вся поэзия, в совокупности всех её текстов, может быть, есть одна гигантская историческая, культурная мiровая загадка, и она не столько даёт ответы на вопросы, сколько сама эти вопросы задаёт: себе, Времени, современникам.

А после – без скорби убей.

Тимур Хугаев с виду, по первоначальном прочтении, предстаёт стилистически суровым, в иных стихотворениях даже грубым; где пролегает граница между грубостью – чертой характера и грубостью-самозащитой, никто не может точно определить. Но в любом душевном, духовном, сердечном человеке живёт простая человеческая жалость. Участие к ближнему своему. Возможность пожать руку, поднять с земли упавшего, униженного, того, кто измучен, кто сполна вкусил страданий... Как хочется это сделать! Поступить именно так! В этом и заключена тайна соборности, тайна единения живого с живым. Но, увы, в реальности бывает совсем иначе. Человек идёт мимо страдающего человека, отворачивается от мученика, ибо страдание, схватка, война, проявление зла и ненависти есть опасность; а тебе опасность не нужна, ты тянешься к безопасному бытию, к защищенному уюту, ты приказываешь себе не жалеть ближнего, ведь при этом можешь пострадать ты сам, а быть бесстрастным. И эта мимохожесть, это простое наблюдение страдания – возможно, тяжкий грех, но сам человек никогда не узнает об этом. Он об этом – при помощи биения, в рифму, сердца поэта – может только горько догадаться:

Мимёха кипиша иду.

Тимур Хугаев – поэт мира, в котором царствует релятивизм. Ориентиры поменялись местами. Ничего нельзя объяснить. Ничему нельзя поверить. Раньше мiр был пространством возможностей, полем нереализованных планов, и человек, архитектурно выстраивая свою судьбу, страстно и энергично пытался планы эти осуществить, и в том преуспеть, а значит, хоть на кроху приблизиться к сладкому обману бессмертия. Что сейчас? Сшибка, столкновение противодействующих ма́ксим, противостояние мировых констант.

В этом счастье, которого нет.

Поэт свободно и легко может живописать и жизненные этюды. Вот банный набросок, с виду разудалый и горячий, а чуть глубже копни – и из глубины весёлого быта проглянет огонь вечно горького бытия. Парни отдыхают, парятся и ныряют в бассейн, пьют-закусывают, наливают девчонкам... а кто такие эти девчонки? Откровенным прозваньем поименованы они в конце стихотворного этюда, написанного широкой вольной кистью.

Между адом и раем... (...)

Обратим внимание на точные эпитеты. «Стёртые плечи» татарки – дешёвой «ночной бабочки», «кривые тосты», «молочный туман» – сдержанно, скупо, скорее графично, нежели ярко-живописно, обозначены штрихи вырванного из контекста судьбы житейского эпизода. Это веселье – печально. Внутри разудалой банной пирушки, царства голых тел и пьяного смеха – неизбывная боль жизни, где за любое наслаждение всё равно придется отвечать.

И, оказывается, слишком много весят внутри человека и чувство родства, и чувство одиночества:

Остались – люди! – на земле. (...)

А там, где одиночество, там, где приближение к всемiрному, каждому свойственному предчувствию своего ухода с этой земли, – там и раздумья о Времени, о его всесокрушающей мощи, о лютой боли, которую причиняет человеку его осмысление, раздумья о нём:

Я могу уместить в две строки.

В том же ритме, внутри этого, быть может, стихийно сложившегося стихотворного цикла высвечивается строфа, которая, возможно, является ментальным ключом ко всем трагическим лейтмотивам поэтики Тимура Хугаева:

чёрный пепел на белом снегу.

Всплывает у Хугаева удивительная тема, характерная для существования в русской культуре феномена дурака и юродства: дурак в русских народных сказках на поверку оказывается самым умным и сметливым, а юродивый – святым, юродивым Христа ради. Дурак и юродивый наиболее близки в русском культурной, фольклорной традиции Мiру Иному, Мiру по ту сторону добра и зла; дурак почти физически, кожей, нюхом ощущает Иномiрие, а юродивый не просто его видит, слышит и осязает – он ещё может, благодаря ему, предчувствовать, провидеть. Дурак, поэт, пророк – явления одного порядка.

Лишь один нескончаемый бег.

Впечатления мiра новые, изменения наступают неотвратимо, мiр всякую секунду становится другим – а ты, дурак, ты, юродивый, бесконечно бежишь по белу свету, вдоль по нему и поперёк, а чаще кругами, и эти твои круги по бытию есть наиболее явное доказательство твоей огненной вечности. Всё меняется, а твой бег в мире, во Вселенной, в Космосе – неизменен.

Неизменно и страдание одиночества. Ты живёшь среди людей. А как будто в одиночной тюремной камере. Мало кто до тебя может достучаться. И ты не достучишься до чужого сердца, да и до родного тоже: чаще всего именно родные люди причиняют тебе невыносимую боль. Философема одиночества в поэзии Хугаева есть философема тотальной непонятости другим (другими).

ведь никто ничего не поймёт.

Образным контрапунктом к стихотворениям последних лет звучат стихи, которые нельзя тут не привести полностью. Это некая квинтэссенция одинокости, боли, надежды, дум о будущем, неубитой веры, неуничтоженной любви. Здесь, в этом стихотворении, поэт слеп. Он слеп не столько в реальности, сколько внутри метафизики; эта незрячесть метафизична, она есть проверка на крепость духа, на мужество сердца, что знает всё о своей судьбе:

Устремлённая к снегу душа.

В этом с виду трагическом «не верит теплу» на самом дне, как полночная звезда на дне колодца, таятся и вера, и надежда. А обращение к незримой возлюбленной в самом зачине стиха предъявляет нам возможность любви как мотива умирающего и воскресающего Бога: смерть и возрождение природы каждый год, весной – это символика возрождения человека, что познал смерть при жизни, и вот, благодаря живительной силе любви, воскрес. Или может воскреснуть. Наличие такой возможности – уже победа жизни над смертью.

И в этом – магистральная оптимистическая эмоция поэзии Тимура Хугаева.

Крюкова Елена: личная страница.

Тимур Хугаев. 24 года, родился во Владикавказе. В 2023 году окончил факультет журналистики Северо-Осетинского государственного университета имени К.Л. Хетагурова. На сегодняшний день получает второе высшее образование в Литературном институте имени А.М. Горького в Москве. Публиковался в журнале «Дарьял», в газетах «Слово» и «Фидиуæг» («Глашатай»). В 2024 году стал серебряным призёром Всероссийского фестиваля молодых поэтов «Мцыри».

Стихотворения Тимура Хугаева

Кораблик

"…И кораблик жизни нашей мимо
Прямо в гавань смерти поплывет"
(с) Борис Рыжий

Сложу в кораблик нашей жизни
Больной рукой помятый лист,
Пускай под ветра гулкий свист
Помчится он, и мягко брызнет

Вода морская на причале,
И мы взойдём на белый борт.
Пылает красный горизонт
В глазах у нас огнём печали.

Кто нам пророчит возвращенье,
Пусть верит в сладостный обман,
Но вот расходится туман,
За ним встают погибших тени.

Зловещий дух предельно близок,
Смиренно бродит по воде,
Не устает на нас глядеть
С обломка мачты тихий призрак.

Холодный ужас впрыснув в вены,
Мелькнет на глади чья-то тень,
Прольется в черной пустоте
Манящий голос – зов сирены[1].

Замедлив ход свой от испуга,
Корабль крадется по волнам
– Куда с тобой несет нас, юнга?
– В объятья смерти, капитан!..

2021

Новогоднее

Соседи взорвали петарды –
Встречает страна новый год,
У елки из ТЮЗа пираты
Играют с детьми в хоровод.

И памятник медный над светом
Седой, как пасхальный кулич,
И ты с одиноким приветом, -
Ульянов Владимир Ильич, -

Откроешь бутылку чего-то,
Приложишь к бледнющим губам,
Из пьяного вынешь чертога
Прощальную оду годам.

Противно хмельная обида
Засядет в продрогшей груди –
За всё, что от Зевса к Аиду
Отмерят нам Мойры[2] пройти.

И кажется: больше не будет
Момента печальней сего,
Покинешь проспект многолюдный,
Вернешься в родное село:

На утлой замене Парнаса
Жрут гадость друзья-подлецы –
Им это пилоты из NASA
Шлют пробы астральной пыльцы.

2022

***

И только в стихах, мне казалось,
Есть некий сакральный секрет,
И мне к нему — самую малость —
Спирали космических лет.
Откроешь неспешно глаза им,
Покажешь забвенный восход,
Отныне ты — друг — не хозяин,
Что кровлю и пищу даёт.
Что ноет в лопатках фантомной,
Притупленной болью корней,
Пригрей нас любовью огромной,
А после — без скорби убей.
Ведь это — одна раболепность,
Тосклив её полый скелет.
И только в стихах, я надеюсь,
Есть некий сакральный секрет.

2022

***

А.К.

Лишь негромкое слово, и только
Нежных чувств чуть заметная нить,
Я сумею собрать все осколки,
Что сломалось – смогу починить.

Это можно считать панацеей –
Человека согрел человек,
И, доверившись мне полноценно,
Ты увидишь чудесный эффект:

И несмело дрожащей рукой
Я касаюсь намокших листов…
Как давно мне наскучило то,
Что привык называть я собой.

Время мчится над устьем реки
Кавалькадой бессонных ночей,
Память тает, и лучшее в ней
Я могу уместить в две строки.

2023

***

Ди

на двоих мы курили одну, -
расходилось по швам это "мы" -
ты хотела устроить весну
посреди беспросветной зимы.

И проходят безрадостно дни,
Ты бежишь и не слышишь весну –
Над тобой безобразно звенит
То, на что променял тишину.

В этом шуме всё движется вспять,
И так страшно, в начале пути,
Обернуться, себя не узнать,
И дорогу домой не найти.

Всё по новой на новом кругу,
И повсюду подтаявший снег…
Что осталось тебе, дураку? –
Лишь один нескончаемый бег.

Март, 2024

***

Никому ничего не сказав,
ни о чём ничего не поняв,
на минуту закрою глаза
и представлю, что нету меня в
этом мире; холодные дни –
что они без меня утекут;
что друзьям не меня хоронить
на бугристом речном берегу, –
может, так успокоится боль,
что засела занозой в груди,
что полжизни ношу я с собой,
сам в себе находясь взаперти;
и к разверзнутой бездне скользя,
я ногтями царапаю лёд,
никому ничего не сказав, –
ведь никто ничего не поймёт.

2024

***

Омывай моё тело весенней росой,
Белый саван зимы размотав,
И глаза, что не видят, рукою накрой –
В них, как прежде, стеклом пустота;

Сотни тысяч ночей и негаданных лун
В пустоте той теперь мельтешат.
И покинула плен, но не верит теплу,
Устремлённая к снегу душа.

2024

***

Так пуста жизнь ещё не казалась,
Так ещё не штормило меня,
Может быть, это просто усталость
И осадок тяжелого дня.

Может быть, чересчур много вмятин
На душе от случайных обид,
И теперь мне никто не приятель,
И в себя я, как в землю, зарыт.

Оттого ли так сыро и затхло?
Оттого ль надо мной пустота?
Может быть, всё наладится завтра,
А быть может – уже никогда.

2024