Создавая новое на обломках постмодернизма

Наилия Винсент – это новое имя, заявившее о себе в поэзии и явившееся в ту эпоху, когда ещё живы старые смыслы. Мы доживаем эпоху постмодернизма, эпоху тотального текста и, не побоимся этих слов, тотального мифа. Его можно обозвать как угодно – например, объявить вторичной реальностью в противовес реальной жизни. Как бы мы его ни называли, любимое занятие постмодернистов – прежде всего, Пригова и Рубинштейна, русских восьмидесятников, – это деконструкция, попросту разрушение мифа и, конечно, литературная игра с ним. «Мама мыла раму» – пишет Рубинштейн, подвергая незлобной пародии некую коллективную норму и своего рода трогательный штамп. Ибо кто из людей, заставших СССР, не помнит этого нехитрого слогана (про маму)? И кому он не разбередит сердце даже сегодня?..

Но времена меняются. Вместе с ними меняются читательские ожидания и читательские запросы. Сегодня мир вращается по-иному и живёт иными ценностями, нежели вчера. Буквально в наши дни (а не вчера и не позавчера) входят в силу такие явления как женская поэзия и новая искренность. Яркой и новой провозвестницей этих явлений является Наилия Винсент. Человечество устало от литературной игры с языком, от пародирования социальных мифов; стала востребованной предельная искренность в поэзии. Она является исподволь, обнаруживает себя поэтапно и приходит в поэзию ощупью, а не маршем. Тем не менее, она ощущается…

Расскажи все то, что в судьбе набежало,

– пишет Наилия Винсент в стихотворении «Давай помолчим». Осуществляя исповедь сердца (выразимся на старинный лад), Винсент предоставляет читателю и её внутреннюю мотивацию:

Кричать о больном – совсем не позорно.

Почему не зазорно и не позорно? Потому что, говоря о себе стихами, Винсент выплёскивает в стихах вселенскую боль, а не просто говорит о себе. Поэтическое откровение в отличие просто от слёзных излияний человека внутренне альтруистично. Говоря о себе, Винсент страдает вместе с Божественной вселенной.

Напрашивается неожиданная религиозная параллель. К одному православному старцу пришёл человек, переживший величайшее несчастье и спросил, как ему быть. Старец ответил: скорби и молись вместе со всей вселенной.

Однако, быть может, не каждому дан этот дар воспринимать себя как не себя, быть зеркалом страждущей вселенной. Наилии Винсент это удаётся благодаря поэтической харизме. Ранимость и чувствительность женской натуры пробуждает поэтический плач Наилии. Вот почему мы говорим не только о новой искренности, пришедшей на смену постмодернизму – этому полигону для литературной игры. Мы говорим и об особой женской поэзии наших дней.

Давай поговорим как подружка с подружкой,

– пишет Винсент, и читатель, вопреки поверхностной логике, не чувствует себя человеком, невольно подслушивающим чужой разговор. Поэзия Винсент обжигает читателя своей болью, которая внутренне чиста и космически масштабна.

Примечательно также то, что сокровенный шёпот Винсент приравнивается к некоему всеохватному крику…

Ему соответствует подчас безыскусная рифма, которая (уверяем в этом читателя) является у Наилии Винсент сознательным авторским приёмом. В стихотворении «Дорогому другу» она пишет:

(ага, сейчас бы глаголы рифмовать)

Хочется настоятельно заметить, что мнение о бедности или неполноценности глагольной рифмы является коллективным предрассудком. Глаголы нередко рифмуются у самого Пушкина. Так, Цветаева в эссе «Мой Пушкин» (любое издание) акцентирует рифму в стихотворении Пушкин «К морю»: не забуду – буду. Эта, на первый взгляд, простая рифма бездонна, потому что в ней является бесконечный смысл таких стихий, как бытие и забвение (не-забвение). Истинный поэт, будь то хоть сам Пушкин, рифмует в немалой степени смыслы, а не звуки как таковые (в языке они беднее, нежели в музыке). Зато в языке живут смыслы… И они рождают рифму в творческом процессе. Иначе, лавровые венки пришлось бы вручать не поэтам, но авторам словарей рифм, и чем вычурнее была бы рифма, тем она бы считалась художественнее.

Наша современница интуитивно угадывает, чувствует особую высоту простой  глагольной рифмы. Она ведёт литературную игру и одновременно – работает с рифмой, мнимо банальной. Превращая рифмуемые глаголы в изображаемый (а не только изображающий) текст, Винсент отдаёт должное коллективному (и часто ошибочному) представлению о предмете. Самоиронией она защищается от надуманных упрёков и самоотверженно утверждает право глагольной рифмовки на существование.

(привычка глаголы рифмовать)

В этих строках по смыслу особо подчёркнуто слово «друг». Очевидно, друг – есть тот, кто может протянуть вам руку в глухонемой и часто неуютной вселенной. Вот почему означенное слово особо подчёркнуто и обособленно от других слов. И вот почему чересчур сложная рифма была бы в данном случае, в данном контексте неуместной; своим приторным блеском она бы заслонила самое сокровенное, самое главное. И напротив, глагольные рифмы в своей безыскусности являют нам великое значение слова «друг».

Видимая простота поэзии Винсент не противоречит некоторой её подчас парадоксальности. В стихотворении «Не взаимно» Наилия пишет:

А быть может это не любовь?

Благодаря двойному отрицанию или точнее – второму «не» на коротком отрезке текста в стихотворении «Не взаимно» возникает картина некоего небытия, которое внутренне плодотворно. Оно исторгает из себя всё наносное, всё ненужное, всё мнимое и тем самым ведёт к бытию. В результате и одиночество поэта выступает как не-одиночество, как причастность к ходу мироздания.

В сходном ключе построено стихотворение «Мечтатель». Поэт пишет:

Такой колючий, словно ёж.

Казалось бы, мечта связывается скорее с изнеженностью воображения, нежели с колкостью, свойством ежа. Однако в авторском контексте мечтатель – тот, кто противостоит обывательской стезе и потому бывает неудобным для окружающих.

Винсент – мастер такого словоупотребления, которое способно в корне, до неузнаваемости изменить исходное, словарное значение той или иной единицы языка. Как сказано у Наилии Винсент, и мечтатель порой вынужден уподобляться ежу.

А что делать и куда деваться? Жизнь жёсткая штука – интуиция поэта непременно улавливает тревожные сигналы, то и дело поступающие извне. В стихотворении «Тревожное одеяло» поэт пишет:

Вернулась ко мне.

Одеяло, предмет, казалось бы, убаюкивающий и мягкий, в авторском контексте несёт в себе нечто вязкое и навязчивое. Одеяло чуть ли ни с головой накрывает человека подобно не названной, но в принципе подразумеваемой крышке гроба. Случайно ли в опыте человечества существует параллель смерти и сна?

Почему поэт чувствует себя закрепощённым под тяжестью одеяла и чего он хочет, мы узнаём из стихотворения «Мысли под тревожным одеялом». Поэт пишет:

Я боюсь взрослеть, боюсь огромной жизни.

Одеяло в авторском контексте предстаёт как некая навязчивая опека. При своей внешней роли спасительной тени, куда можно укрыться, одеяло внутренне отягощает и по-своему требует от поэта ответного внимания:

Я жизни боюсь…

В данном случае потеря девственности рифмуется с ответственностью. Перед нами рифма совсем не простая, но выше и не было заявлено, что простые рифмы имеют некое исключительное право на существование – иногда они оправданны и необходимы, а иногда избыточны. И вот что примечательно! В данном случае сложная и даже немного экзотическая рифма необходима, потому что она выражает сложную мысль: бремя ответственности по-своему тяжелее внешних бедствий, которые и сотрясая человека не лишают его свободы, не посягают на его сокровенную сущность, тогда как тревожное одеяло подчас чересчур плотно облегает человека и словно пытается задушить его. И напротив, бедствие, идущее извне, например, величественная буря, по-своему раскрепощает душу.

Едва ли мир, окружающий нас, предоставляет нам уютную и гармоничную нишу для нашего частного бытия. Мотив некоего внутреннего убежища от мира, который часто нам враждебен, этот мотив особо значим в стихах Винсент.

В стихотворении Наилии Винсент «Тяжёлый день» читаем:

Тишина шепчет нам: «Потухни!»...

Подразумеваемый огонёк сигареты и чай, который теплится в кружке, в совокупности противостоят деструктивному фону:

День напряжный – вдалеке.

Поэт не борется с житейской рутиной, которая порождает напряжный день, но уходит от неё в альтернативную нишу – туда, где можно спокойно побыть.

Новый чай налитый, в темноте.

Любопытно, что искренность и сердечная открытость Наилии Винсент подчас располагают её к эстетической условности, казалось бы, заранее не равной «жизни как она есть». Тем не менее, – внушает нам текст Наилии, – там, где речь идёт об интимно-психологическом состоянии человека, измаянного ходом напряжного дня, невозможно избежать некоего бытового иносказания, поскольку есть вещи, о которых невозможно заявить нахрапом, невозможно сказать «прямым текстом». В данном случае пишется про чашку чая и сигарету, а подразумевается некое таинственное отдохновение или даже малое (но от того не менее трогательное) блаженство.

Скажем более. Воссоздавая некую урбанистическую вселенную, Винсент почти не узнаваемо вторит Маяковскому – поэту-футуристу, который знал цену слову как таковому, а не только кипел сильными чувствами и ходил в эпатажной жёлтой кофте. Однако отдалённо через столетие перекликаясь с Маяковским, этим поэтом-гигантом наша современница противопоставляет его эстетике женственно окрашенный минимализм и тем самым счастливо избегает эпигонства (попросту подражательности). Пример не вполне свойственной Маяковскому тихой домашности обнаруживаем в стихотворении «Будни»:

А все хорошее – внутри.

Здесь угадывается не столько даже аллюзия на Маяковского, сколько почти не завуалированная цитата из него: «Я сразу смазал карту будня…» – пишет Маяковский в хрестоматийно известном стихотворении «А вы могли бы?..». Наша современница перифразирует классика в минималистическом ключе («Я смою краску чёрных будней») и обретает неизъяснимое блаженство под душем.

Поиск гармоничной ниши в непредсказуемо огромном бытии Наилии Винсент порой ведёт совместно с человеком, сердечно близким:

И весело что-то обсуждали,

– читаем в стихотворении Винсент «В облаках». Он и она высоко парят и, чтобы не упасть, вынуждены держаться друг за друга.

И крепко душами держались.

Перед нами своего рода параллелизм тела и души. Иносказательная фигура параллелизма нужна автору там, где речь идёт о душах – ведь их трудно физически осязать или тем более описывать в материальных единицах. Поэтому, говоря порой о сокровенном, Наилия Винсент нуждается в эстетической условности или художественном иносказании.

Выше был обозначен своего рода межевой столб между русским постмодернизмом (его нередко именуют термином концептуализм) и новой искренностью. По одну сторону межи – литературная игра с социальными мифами, по другую – сердечный трепет – этот другой, не менее глубокий источник поэзии.

Однако поэт волен свободно перемещаться, переходить с одной территории на другую или прохаживаться по границе двух территорий. Путь поэта невозможно предугадать; сказанное, разумеется, относится к Наилии Винсент, не только к поэту вообще. У Пушкина имеются особые слова, завершающие его стихотворение «Осень»: куда ж нам плыть?

Куда двинется далее в поэзии Наилия Винсент? Нам предстоит пристально следить за её последующим путём, последующим движением в поэзии. И, разумеется, речь совершенно не идёт о том, будет она писать в оценочном смысле «лучше» или «хуже». Вопрос заключается в том, каким будет её дальнейший путь в поэзии, по каким тропинкам она будет путешествовать. Внутренний ответ на этот вопрос зависит не только и, может быть, не в первую очередь от того, какой будет литературная программа Наилии Винсент – не меньшее значение будет иметь её жизненный имидж и жизненный выбор. Ведь в поэзии силён элемент бессознательного.

Дальнейший выбор поэтического маршрута – или скорее маршрутов – выбор, который осуществит Наилия Винсент, сопряжён с ответом на вопрос, которым мы все так или иначе задаёмся: какой будет поэзия нового поколения?

---

Василий Геронимус: личная страница. 

Наилия Винсент. 21 год. С малых лет любила сочинять истории и разыгрывать их с игрушками. Учится в университете на кафедре «Издательское дело», работает в IT-компании. С 13 лет пишет стихи, с 17 лет выкладывает их на платформе Стихи.ру. В 2022 году совместно со старшей сестрой выпустила первый сборник стихов, сейчас он доступен в электронном виде. В процессе второй сборник уже с пятью авторами. Ведет Творческое объединение «Для души» во ВКонтакте. Пишет прозу. На Литрес опубликован рассказ «Осень грохочет», ставший началом большой идеи для романа про московское метро. С рассказом можно ознакомиться тут. В Телеграме публикуется закулисье создания романа.

---

Стихотворения Наилии Винсент

(04.07.2023)