Самая необыкновенная и удивительная страна на свете. О книге А. Иконникова-Галицкого «Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина»

30.01.2025 28 мин. чтения
Янг Гедеон
Книга журналиста А. Иконникова-Галицкого «Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина» – это и иллюстрированный дневник путешественника, и фотоальбом-травелог. Богатый туристский опыт и яркие путевые заметки автора книги впечатляют, а мысли и воспоминания рецензента Г. Янга побуждают больше узнать о необъятной и уникальной стране. И – больше путешествовать…

Интересно, а к какому жанру можно отнести книгу, что я держу в руках и о которой собираюсь рассказать, – иллюстрированный дневник путешественника? Или, может быть, наоборот – фотоальбом с комментариями? Или вовсе путевые заметки целенаправленного туриста с визуальным рядом? Или просто-напросто травелог? Впрочем, не так уж важно, главное, что красиво, интересно, познавательно и наглядно. (Да, фотографий здесь премного, более четырех сотен, и черно-белых и цветных).

Это я о роскошном издании подарочного уровня от издательской группы «Азбука-Аттикус» «Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина». Отмечу, что это второе издание, выпущенное через 10 лет после первого, автор внёс в него небольшие изменения по разным причинам.

Вот как сам автор пишет об этом: «Россия – самая необыкновенная и удивительная страна на свете. Это не формула официального патриотизма, это сущая правда. Необыкновенная, потому что бесконечно разнообразная. Удивительная, потому что всегда непредсказуемая».

Здесь есть благоговение перед удивительным Божьим творением – природой: «Нежное и ласковое весеннее солнце за десять минут тонет в смертоносном снежном буране, а вслед улетевшей черной туче светит яркая тройная радуга. Тундры Заполярья сочетаются с пустынными барханами, болотистая тайга сменяется муссонными лесами, а необозримые равнины плавно переходят в столь же безграничные горные массивы».

Автор восторгается и многообразием культур и традиций: «Под стать географическому изобилию – разнообразие народов, их обычаев, религий, культур. Оленеводы-ненцы ставят свои чумы рядом с благоустроенными многоэтажками. Тувинцы и буряты кочуют со стадами и юртами вдоль федеральных трасс. В Казанском Кремле большая новая мечеть соседствует со старинным православным собором; в городе Кызыле буддийский субурган белеет на фоне златоглавой церкви, а неподалеку от них ветерок треплет разноцветные ленточки у входа в шаманскую юрту».

Но более всего автор восхищается самими россиянами: «И самое неожиданное в этой загадочной стране – люди. Умеющие жить в самых трудных, даже невозможных условиях: в комариной тайге, в безводной степи, на высокогорьях и в затопляемых долинах, при 50-градусной жаре и 60-градусном морозе… Создавшие на этих болотах, в лесах, в степях и на горах неповторимую культуру, вернее, множество неповторимых культур».

Итак, книга эта – о человеке, божьем творении на богом данной ему земле. В основном – об архитектурных памятниках разных регионов и эпох, преимущественно церквях и монастырях, но также и о «светских» постройках и чудесных явлениях природы. Теперь полистаем её.

География книги обширна, но далеко не всеохватна – автор честно признается, что «рассказать в одной книге обо всех замечательных местах России – природных, исторических, поэтических, промышленных, мемориальных – просто невозможно. Для этого не хватило бы и двадцати таких книг. Я буду писать только о тех местах, где бывал сам, которые видел собственными глазами». Поэтому он не просто озвучивает, каких мест и памятников не будет в книге, но даже извиняется перед жителями Петропавловска-Камчатского, Таймыра, Вологды, Воронежа «и других прекрасных градов и весей» за то, что «их родные и любимые места не попали под эту обложку», ведь нельзя объять необъятное, а Россия необъятна!

Зато в книге подробно описаны и наглядно представлены Северо-Запад России и Север, Московские земли и исток Волги, центр Азии и Байкал. Отдельной главой – архитектурные памятники обеих столиц.

Отмечу кое-что интересное в книге, о чем никогда не слышал ранее, или освежу в памяти любопытные факты. Так, если кто ещё, кроме меня, не знал, Нева называется по имени озера, из которого проистекает, то есть из Ладожского, «исконное название Ладоги – Нево. Петербург живет ладожской водой, и древнее Нево для него в прямом смысле – источник жизни». Автор не случайно озаглавил эту главу «Сотворение Руси», ведь именно «Ладожское озеро сделалось перекрестком путей, ареной мирного и немирного взаимодействия народов.

Здесь, в Приладожье, зарождалась Древняя Русь.

Одиннадцать столетий. С Рюриковых времен до Великой Отечественной войны, шла борьба за Ладогу».

Или, к примеру, такой любопытный факт из раздела «Новгородские главы», то бишь церкви: по мнению автора, которое созвучно и с неоднозначной филовеевской концепцией Москвы как третьего Рима, но само по себе вполне логично, «Божественная душа» константинопольского собора Святой Софии «преодолела время, трижды отразившись в древнейших храмах Руси». А именно в Киеве, Полоцке и Новгороде, и все они связаны с Ярославом Мудрым – в Полоцке он родился, в Новгороде начал царствовать, в Киеве княжил 33 года.

Ещё забавное из этой части – автор рассказывает, как он сотоварищи на Ижоре искал, и нашёл цветок папоротника: «Помнится, как-то в ночь на Ивана Купалу мы искали в этих былинных местах волшебный цветок папоротника. И что самое интересное, нашли. Мистики в этом нет никакой. Дело в том, что на лугах по опушкам этого леса водится редкий вид папоротника Botrychium lunarium (ужовник полулунный). Раз в год, в середине лета, этот папоротник выбрасывает вверх высокий спороносный колосок, на котором сидят спорангии – мешочки красного цвета, очень похожие на мелкие цветочки. Через два-три дня споры рассыплются, колосок отомрет и диковинное растение затеряется в густой траве». Вот уж, воистину, не знаешь, то ли радоваться подтверждению легенды, то ли печалиться её «естественнонаучному» разоблачению…

Но Иконников-Галицкий не только восторгается свершениями предков и природными чудесами, у него болит душа за небрежение современников памятниками культуры. Так, в главке «Усадьбы в окрестностях Петербурга» он сокрушается об упадочном состоянии одного из старинных строений: «Усадьба Тайци – одна из самых представительных усадеб Петербургской губернии. Она имеет всевозможные статусы и регалии – охраняемый государством памятник, объект, находящийся под эгидой ЮНЕСКО. И тем не менее она бесхозна, никому не нужна и потому разрушается. Огромный дом на высоком цоколе, украшенный колоннами и увенчанный ротондой, мрачновато глядит сквозь заколоченные окна. Львы, охраняющие лестницу перед главным входом, с удивлением смотрят на гранитные ступени, потрескавшиеся и заросшие травой. Вокруг – романтический в своей запущенности парк. Готическая арка стоит в окружении деревьев, как рыцарь, заснувший навеки волшебным сном. Руины конюшен дополняют грустно-величественную картину». Автор завершает главку криком души: «Усадьба Тайцы, бесспорно, шедевр. Но почему же этот шедевр в наше время оказался никому не нужен?».

Часть вторая, «Свет Севера», интересна не только живописаниями общеизвестных монастырей и обителей, но и почти чудом выживших коренных обитателей этих мест – вепсов, известных из «Повести временных лет» как весь. Автор не поленился и включил в книгу целый рассказ об общении с ними: «очень хорошо и надолго запомнилась своеобразная неповторимая красота этих мест и этих людей. Я бы сказал, их скрытая яркость.

Скрытая яркость – это очень по-вепсски. Тут ничто не бросается в глаза, на первый взгляд все кажется приглушенным, обыденным. И небо, то серое, то блекло-голубое; и леса, и реки, и разбросанные между ними деревушки. Тут нет швейцарских пейзажей и итальянских красок, все тихое, спокойное. Поэтому и рассказывать об этих местах трудно: о чем, собственно? Жизнь и характеры людей – под стать природе: люди как люди. Самый общий признак вепсов (не всех, но подавляющего большинства) – светло-серый цвет глаз. Но как в течении реки Оять на ее изгибах вдруг появляется неостановимая сила, так и в здешних людях неожиданно открываются горячий темперамент, поэтичность, песенный дар. И упрямое умение во всем оставаться собой. Огонь под слоем пепла».

Следующая и очевидно одна из интереснейших глав – «Сказание в дереве. Деревянная архитектура Русского Севера». Автор уверенно отмечает, что «нигде в мире деревянная архитектура не достигала такого эстетического совершенства и таких духовных высот, как в России, особенно на Русском Севере». Не будучи профессиональным архитектором, как и культурологом, не берусь оспаривать это утверждение. Да и два других, пожалуй, столь же убедительны – «не изба послужила прообразом деревянного храма, а, наоборот, храм стал ценностным ориентиром при строительстве «изукрашенной» избы». А особенно вот это: «самый главный принцип деревянной архитектуры – «одухотворение окружающего мира. Деревянная церковь не просто вписана в ландшафт – она делает его осмысленным, озаряет землю и поднимает ее к небу».

Глава «Столпы Северной Руси» посвящена ещё нескольким разрозненным монастырям и обителям Севера, начиная с легендарных Соловков. Их история общеизвестна, поэтому процитирую лишь небольшой фрагмент оттуда: «Подвиг соловецких преподобных – не только в преодолении собственной греховной природы, но и в преображении природы окружающей. Но не меньшим подвигом, не меньшим преодолением наполнено бытие Соловецкого монастыря в XX столетии. Пожалуй, за всю историю христианского мира трудно найти пример такой концентрации мученичества и исповедничества, как на Соловках в 1920-х–1930-х годах, в период существования здесь тюрьмы и лагеря особого назначения».

Отдельная глава посвящена памятникам зодчества двух столиц. Процитирую кое-что из введения в «Архитектурные лики Москвы и Петербурга».

«Сколько в России столиц? Мы уже убедились, что много. Каждый город хоть чуточку, да столица. Над всеми сими столицами-птенцами возвышаются две головы имперского орла: Москва и Петербург. Они смотрят в разные стороны, но они едины в своем неизбывном противостоянии.

Эти города – сгустки истории. Нигде в России время не спрессовано так плотно, как в Москве и Петербурге. Здесь каждый камень что-нибудь помнит из исторического прошлого, каждый закоулок прячет следы судьбоносных событий: величественных и мерзких, светозарных и кровавых, трагических и забавных. Рассказать об этих городах невозможно: в них нужно жить» (курсив мой – Г.Я.).

Или вот такой вдохновенный пассаж, воспевающий церковь Вознесения в Коломенском – и вряд ли кто-то, воочию лицезревший её, осмелится что-то возразить автору: «Космическая эра началась не тогда, когда первый человек полетел в космос, а тогда, когда была построена церковь Вознесения в Коломенском. В своей устремленности к небу она не имеет себе равных. Ни башни готических соборов, ни небоскребы XXI века не могут догнать эту небольшую церковь в ее дерзновенном полете. (…)

Её облик с изумительной точностью соответствует её названию и символике. Вознесением Христовым земное соединилось с небесным, смертное с вечным. Крест на куполе церкви в Коломенском удаляется в небо, как Христос, возносясь, удалялся от своих учеников – и в то же время приближался, входил в сердца их».

За эпохой барокко следует классицизм с подобающим заголовком «Под имперскими орлами». Вот как автор характеризует его во введении: «Классицизм – стиль абсолютной монархии, опирающейся на армию и бюрократию. Его кредо – устойчивость и ясность. Три его внешних признака: строгая симметрия целого и деталей; обязательное использование античного ордера в том виде, в каком его утвердили теоретики архитектуры эпохи Ренессанса; минимальный декор, в котором преобладают античные мотивы».

Чтобы особо не увлекаться пересказом, процитирую лишь немного из описания самого яркого и знаменательного строения этой эпохи и стиля – Исаакиевского собора. Его создание длилось полтора столетия, будучи начато ещё Петром. «В 1707 году близ Адмиралтейства была наскоро выстроена церковь преподобного Исаакия Далматского. Царь Петр родился в день памяти этого святого, жившего в IV веке в Константинополе. Петербург – русский Константинополь. Святой Исаакий стал покровителем царя и основанной им столицы. (…)

Исаакиевский собор – самый большой храм России. Это постройка-эпоха, памятник-итог. В нем нашла свое логическое завершение архитектура имперского классицизма. В истории русского храмостроительства, от Десятинной церкви до наших дней, Исаакиевский собор – последняя точка роста. После него – неумолимый спад. За последующие полтора столетия в России не появилось ни одного храма, который мог бы соперничать с Исаакием в грандиозности масштабов и совершенстве стиля».

Глава про эпоху классицизма в архитектуре – «Изгиб модерна». И вновь цитата из введения: «Полвека потребовалось, чтобы архитектурное мышление смогло освободиться от догм симметрии, иерархичности, ордерной тектоники, стеновой конструкции. Эти полвека породили эклектизм – архитектуру смешения стилей и беспорядочного поиска новых форм. Затем рождается модерн».

И ещё один интереснейший памятник из эпохи модерна – Петербургская соборная мечеть. Возведенная к 21 февраля 1913 года – 300-летию династии Романовых, «как и Спас на Крови, мечеть противостоит всему окружающему пространству, существует вопреки ему как яркое контрастное пятно на фоне строгого мундира петербургской застройки. Она, казалось бы, не может гармонировать со шпилем Петропавловского собора, с невской ширью, с классическими колоннами стрелки Васильевского острова. Однако именно со стороны Невы, с Дворцового и Троицкого мостов, она лучше всего вписывается в этот грандиозный ансамбль, вплетает в симфонию Петербурга чудную, забытую и почему-то щемящую мелодию».

И в этом месте мне хочется удивиться и попенять автору на то, что он не упомянул в этом разделе появившийся примерно в это же время Петербургский буддийский храм. Конечно, памятником архитектуры его сложно назвать даже с натяжкой, а вот памятником эпохи, вызывавшим такие же возражения против его строительства, как и мечеть – вполне.

И завершает архитектурную часть глава об архитектуре советской эпохи – «Звезды на башнях». «В смысле идейно-эстетическом советская архитектура на протяжении этих семи десятилетий мало-помалу деградировала. Деградация была обусловлена и скудостью материальной (вечной нехваткой средств), и скудостью духовной: давлением тоталитарной идеологии, бредовыми «руководящими указаниями», технократическими установками, сводившими к минимуму роль творческой личности архитектора. При масштабах строительства поистине колоссальных советская эпоха оставила после себя мало построек, которые можно назвать не то что памятниками, а просто произведениями архитектуры», сетует автор.

Второй этап «бытия» советской архитектуры, неофициально именуемый «сталинским ампиром», проиллюстрирован в книге двумя характернейшими его примерами – станциями метро и высотками. «Стиль великодержавный, помпезный, громоздкий, неуютный и до предела насыщенный идеологическими символами. (…) Стиль этот на два с половиной десятилетия стал единственно дозволенным».

В первую очередь это относится к станциям московского метро, построенным в 1930-х–1940-х годах. Все ранее созданные памятники мировой архитектуры, как бы разнообразны они ни были, стоят на земле. Станции московского метро, пожалуй, первый в истории шедевр подземного зодчества». Автор не сильно углубляется в эту тему, сообщив лишь общие сведения о начальном этапе строительства да рассказав немного о своей любимой станции – «Маяковская». Не буду углубляться и я, тем более что уже рассказывал на портале о целой книге, посвящённой одной-единственной станции – «Площадь Революции».

Что же до высоток, то и в них автор усматривает глубинный смысл: «Их устремленные ввысь шпили, предвестники полетов в космос, воплощают давнюю мечту русского зодчества о небе – мечту, которая полтысячелетия назад породила дивную архитектуру шатровых церквей. Впрочем, те были украшены христианским смирением, а эти – горды.

В соответствии с постановлением Совмина предлагалось построить восемь однотипных небоскребов; девятым должен был стать Дом Советов. Но два самых близких к Кремлю здания – Дом Советов и высотка в Зарядье – так и не были возведены. И очень хорошо: число семь точнее соответствует тому былинно-мистическому смыслу, который в них вложен. Стоящие на некотором расстоянии от Кремля, они смотрятся как великаны-стражи, охраняющие цитадель российской государственности».

Завершает эту последнюю главу части маленький, но логически обязательный рассказ про ВДНХ. И начинает его автор с исторического анекдота: «Рассказывают, что, когда знаменитый итальянский кинорежиссер Федерико Феллини побывал на ВДНХ, он якобы воскликнул: «Великолепно! Бред пьяного кондитера!». Если это и выдумка, то в ней – правда. Комплекс ВСХВ – ВДНХ создан с таким размахом, с таким могучим пафосом преодоления природы, с такой уверенностью в лучезарно-светлом будущем, какие редко бывают у людей в трезвом уме. А та несколько слащавая легкость, с которой соединены объемы, стили, архитектурные и изобразительные мотивы, заставляет подумать, что все это слеплено из песочного теста, крема, цукатов и разноцветной глазури».

Как и в самом начале книги, в главе «Сотворение Руси», где автор полагал зарождение Древней Руси в Приладожье, в главе «От истоков к разливам» он прописывает водные истоки России на Валдайской возвышенности: «На Валдае скрестились водные пути, давшие жизнь Древнерусскому государству. Во времена ещё более незапамятные, чем Несторовы, царствовал здесь ледник. Он исчез, оставив после себя живописные холмы и таинственные озера, уходящие под землю, вширь. Земля здесь как бы плавает на воде, а воды выходят из-под земли неожиданными родниками. Первые поселенцы этих мест, племена угро-финского корня, дали этим местам имя Валдай, которое чаще всего переводят как «живая вода». В самом деле, валдайскими водами жива вся Европейская Россия».

Маленькая главка рассказывает умилительную историю об озере Селигер и городе Осташкове, что на нём. Мне она интересна потому, что много лет назад я и сам бывал там с одной важной миссией, и к счастью застал город и озеро задолго до того, как последнее было «облюбовано туристами и отдыхающими» и даже стало «одним из символов России». Озеро, или, как уточняет автор, система озёр действительно впечатлила меня своим поистине морским всеохватом, а вот Осташков, напротив, оставил удручающее впечатление – всё сплошь какие-то однотипные не очень старинные дома вдоль ровно расчерченных сеткой улиц.

До истоков же Волги, описанных в следующей главе, добраться не довелось, потому почерпну интересные сведения у автора, не скупящегося на дифирамбы: «Волга. Название-символ. Главная улица России. Опорный столб и великий водоносный сосуд России. В каком-то смысле имя Волга – синоним имени Россия.

Эта река протекает через множество земель и времен. И названий у неё много. Татарское Идель, чувашское Атал, казахское Едил, калмыцкое Иджил восходят к средневековому хазарскому названию Итиль. Ещё более древнее имя сохранилось в языке мордвы-эрзя – Рав. Почти так же – Ра – именуют великую реку античные историки и географы. В марийском языке существует имя Юл. Русское название иногда производят от праславянского корня, сохранившегося в слове «волглый» – влага. Но, возможно, имя Волга было заимствовано славянами из какого-то угро-финского языка».

Следующая, предпоследняя и лично мне особенно интересная и важная часть книги – «От Урала к центру Азии». Сначала цитата из введения, уже по традиции, а потом поясню свой личный интерес.

Иконников-Галицкий по-прежнему не скупится на славословия, и в этот раз специально оговорюсь – вполне заслуженные. «Россия от Урала к Востоку – особый и великий мир. Здесь есть все: мощнейшие в мире реки и обширнейшие горные страны, глубочайшие озера, просторнейшие степи, безграничная тайга… А самое главное – невероятные, ни с чем не сравнимые расстояния и масштабы. (…)

Где сегодня середина нашей страны, точка, на которой она держит равновесие? Где-то в этой прозрачной необозримости, на пересечении широт и долгот между тундрами и пустынными барханами, горными ледниками и таежными буреломами, нефтяными вышками и древними рудниками, промышленными гигантами и юртами кочевников. Где-то на не пройденном пути от Урала к центру Азии».

И действительно, вряд ли кто-то, покинув европейскую Россию и перевалив за Урал, не увидит и не почувствует кардинальной перемены во всем – от неба и земли до самих людей. Мне, в отличие от автора, мало где довелось побывать в России, но вот с Сибирью повезло – проехал однажды туристско-музыкальным круизом через Хакасию, Туву, Алтай и Красноярский край. Не скажу пафосно и по-дурацки «влюбился», скажу иначе – почувствовал себя лучше, чем где бы то ни было, в самом лучшем смысле слова «дома».

Вот общая характеристика алтайского мира: «Как Катунь, сливаясь с Чуей, образует мощный и бурный поток, прорывающий насквозь горные породы, так и Алтай с древних времен был тем местом, где ручейки повседневности сливались, рождая потоки исторических явлений. Мир древних кочевников складывался здесь в I тысячелетии до н.э. Эта своеобразная горно-степная цивилизация не оставила письменных памятников, поэтому нам неведомы имена создавших ее народов. С легкой руки Геродота этот исчезнувший мир стали называть скифским. Древние скифы, саки, массагеты, савроматы, загадочные юечжи, более поздние сарматы, тюрки, хунны и другие народы и племена распространили традиции кочевой культуры от Китая до Балкан. Материальные памятники этой культуры – погребальные комплексы, курганы. Их очень много на Алтае».

В рассказе об Алтае невозможно умолчать о Белухе – наибольшей высоте в физическом мире Алтая и мировой горе в мире духовном. «Жители Алтая всегда особо почитали эту гору. Здесь обитают могущественные духи. Умай – мать-родоначальница тюрков – бывает, является человеческому взору: на отвесной скале одного из ледников много раз видели образ женщины огромного, почти тысячеметрового роста, в развевающихся одеждах. Говорят, что каждые два года у нее на руках можно видеть новорожденного младенца. В ледяных пещерах под горой, наверное, живет Эрлик – дух смерти, владыка подземного мира. Он может жестоко покарать всякого, кто ступит на склоны великой горы с гордым сердцем, не совершив очистительных жертвоприношений».

К сожалению, в Алтае мне не довелось увидеть ни одну из описанных автором достопримечательностей – ни Пазырыкские курганы, ни Телецкое озеро, ни саму Белуху. Около недели я провёл на берегу Катуни на фестивале этнической музыки, где с одной стороны была турбаза, а с другой буддийский центр. И между ними бурная молочно-белая Катунь, из которой там и сям вздымались синие камни…

В подглаве «Каменное сердце Азии», посвящённой Туве (своеобразное авторское видение, конечно) в рассказе о реке и перевале Бугузун есть и упоминание оваа, у которого они сделали подношение духам, чтобы их «приняла великая Монгун-Тайга»: «Оваа (монг. вариант – обо) – святилище, которое может представлять собой шалаш из жердей, или жерди, обложенные камнями, или горку камней, или довольно сложное сооружение типа хижины из жердей и камней. Около оваа совершаются символические жертвоприношения, а иногда – шаманские камлания. Такие сооружения распространены у народов Центральной Азии. Они устанавливаются, как правило, на перевалах, вершинах или водоразделах и считаются местами обитания духов. Ведь через перевал пролегает невидимая граница миров».

Маленькая подглавка «Шушенское» в главе «Енисейские просторы» напомнила мне о посещении этого исторического села более 20-ти лет назад – там на стадионе проходил фестиваль этнической музыки «Саянское Кольцо», завершившийся гала-концертом в Красноярске.

В главе о Байкале, до которого, к сожалению, пока я тоже не добрался, прочёл следующее, помимо прочего интересного: «Когда-то здесь переплывал «священное море» великий страдник за старую веру протопоп Аввакум. И не мог не прославить Бога, озирая эти берега. «Около его горы высокия, утесы каменныя, и зело высоки… На верху их полатки и повалуши, врата и столпы, и ограда – все богоделанное… Птиц зело много – гусей и лебедей – по морю, яко снег, плавает. Рыба в нем – осетры и таймени, стерледи, омули и сиги, и прочих родом много… А все то у Христа наделано человека ради, чтобы упокояся хвалу Богу воздавал».

Главка про Транссиб сравнивает постройки дореволюционные с советскими – не в пользу последних: «Всё, что построено на Трассибе до революции, имело, помимо практического, и эстетическое значение. Станционные здания, тоннели, даже водонапорные башни – все оформлено, все очерчено, все со вкусом. Не знаю, что поражает больше: архитектура вокзалов или же эстетика технических сооружений. (…)

И вот поэтому всё, ими сданное, получилось крепко, прочно, надежно. Чего не скажешь про постройки советского времени: они голофункциональны, уродливы и потому разваливаются. Разрушаются железобетонные и силикатные коробки советских вокзалов, водокачек, пакгаузов».

Вот такой получился развёрнутый обзор книги, который, надеюсь, не слишком озадачил читателя, но напротив, заинтересовал его богатствами и красотами Родины.


«Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина». Анджей Иконников-Галицкий. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024.

386
Автор статьи: Янг Гедеон.
Журналист, публицист, книжный и кинообозреватель, религиовед и эзотериолог. Публикуется в «Независимой газете» (приложения НГ-Религии и НГ-Exlibris), «Книжном Обозрении», на Портале Кредо.пресс, в некоторых религиоведческих изданиях и ресурсах («Буддизм России», «Религиоведческие исследования», «Алитер», Colloquim Heptaplomeres).
Пока никто не прокомментировал статью, станьте первым

ПОПУЛЯРНЫЕ БЛОГИ

Сычёва Владислава
«Поэзия Афанасия Фета как канон «чистого» искусства. Противостояние современности»
В эпоху, когда злободневность и натурализм надёжно фиксируются в литературных тенденциях на первом месте, Фет, будто нарочно, продолжает воспевать природу, любовь и мимолётные впечатления, уходя от насущного в «мир стремлений, преклонений и молитв» и оставаясь равнодушным к насмешкам современников. Эта верность убеждениям и становится основополагающим звеном нового направления – «чистого» искусства.
43190
Кравченко Марина
Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»
В романе Сомерсета Моэма «Луна и грош» отражен творческий путь французского художника Поля Гогена. В книге он зовётся Чарльзом Стриклендом. У героя и его прототипа много общего. Но есть и различия. Чем готов пожертвовать творческий человек ради реализации своей миссии на земле? Жизненный выбор Гогена и Стрикленда сходны, главное различие между реальным человеком и литературным персонажем – в отношении к людям, собственным поступкам и окружающей действительности.
18737
Долгарева Анна
«Живым не прощают ничего». О книге Захара Прилепина «Ополченский романс»
В книге «Ополченский романс» собраны правдивые, трогательные, а порой и шокирующие истории о простых людях из Донбасса, отказавшихся бросить свои дома и прошедших через множество трудностей в попытках научиться жить по-новому, в совсем других условиях. А еще это книга о любви – той, которая не просто возникает на обломках прошлого, но оказывается жизненно необходимой для того, чтобы суметь сделать шаг в будущее.
11151
Кравченко Марина
Максим Горький: история успеха, или как все начиналось
Максим Горький (1868-1936) – русский и советский писатель, основоположник литературы социалистического реализма. Настоящее имя писателя – Алексей Максимович Пешков. Устоявшимся является употребление настоящего имени писателя в сочетании с псевдонимом – Алексей Максимович Горький. Полное собрание сочинений Горького составляет 60 томов. Наиболее известные его произведения – «На дне», «Песня о Буревестнике», «Жизнь Клима Самгина», «Мать». С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город — Нижний Новгород.
10378

Подписывайтесь на наши социальные сети

 

Хотите стать автором Литературного проекта «Pechorin.Net»?

Тогда ознакомьтесь с нашими рубриками или предложите свою, и, возможно, скоро ваша статья появится на портале.

Тексты принимаются по адресу: info@pechorin.net.

Предварительно необходимо согласовать тему статьи по почте.

Вы успешно подписались на новости портала