Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»

Творить невозможную красоту: Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»

Уильям Сомерсет Моэм (1874–1965) – английский писатель, литературный критик, драматург. За лаконичность стиля, точность и ироничность формулировок, занимательность новеллистических сюжетов, лёгкий налёт натурализма его называли «английским Мопассаном». Является автором таких талантливых произведений, как «Бремя страстей человеческих», «Луна и грош», «Театр», «Узорный покров». В романе «Луна и грош», вышедшем в 1919 году, получил отражение жизненный и творческий путь гениального художника-постимпрессиониста Поля Гогена (1848–1903).

Наверное, хотя бы раз в жизни у каждого из нас возникал неодолимый соблазн: взять и шагнуть из рутины обыденности навстречу ошеломительно прекрасной неизвестности. Поддаться секундному порыву и совершить Нечто, опрокидывающее стандарты, условности, да и самих нас. Но, как правило, подобные желания исчезают так же быстро, как и появляются.

Однако есть и исключения. Наиболее показательный пример – Чарльз Стрикленд, главный герой романа Сомерсета Моэма «Луна и грош». Вот уж, воистину, его история уже сто лет продолжает скандализировать адептов законопослушного существования!

Только вообразите такой жизненный кульбит! Вполне себе верноподданный господин, образцовый семьянин вдруг ни с того ни с сего бросает налаженную спокойную жизнь и уходит буквально в никуда, чтобы заняться... живописью. И действительно в конце концов становится выдающимся художником.

Сразу же стоит сказать, что у Чарльза Стрикленда имеется прототип – гениальный французский художник Поль Гоген. Вообще, может показаться, что герой Моэма – абсолютный литературный двойник великого постимпрессиониста. Но так ли это?

Начнем с внешности. В сохранившихся портретах Гогена мы без труда угадываем описание Стрикленда: крепкий, сильный мужчина, с резкими и надменными чертами лица, отражающими необузданные страсти души и целеустремленный характер.

Дальше сходств еще больше.

Например, выясняется, что и герой Моэма, и Поль Гоген пренебрегли карьерой и семьей ради богемной жизни. Оба нигде профессионально не обучались живописи. Также роднит этих гениальных самоучек нерушимая вера в свой талант и бесконечная преданность искусству. Источник вдохновения у них, кстати, тоже общий – «золотое царство фантазии – Таити».

И Стрикленд, и Гоген абсолютно равнодушны к мнению окружающих («Я знаю, что люди будут понимать меня всё меньше и меньше. Но разве это может иметь значение?» – признавался Гоген. Своего героя Моэм также характеризует как человека, «которого нимало не тревожило, что о нем думают»).

Малозначим и бытовой комфорт. Стоит только вспомнить завидную стойкость духа Стрикленда в невыносимых условиях марсельских трущоб и малочувствительность Поля Гогена к тяготам убогого существования на островах.

Главное же, что сближает этих удивительных персон, – художественная концепция их творчества и впечатление, которое производят их творения. Стоит только взглянуть на гогеновские полотна (особенно таитянского цикла), как тотчас вспоминаешь выразительные и точные характеристики произведений Стрикленда. Моэм на протяжении всего романа подчеркивает, что эти картины способны вызывать разнополярные чувства. Они то «приводят в замешательство», то влекут «неодолимо притягательной силой». Они и неизъяснимо чувственны, и «чреваты всеми возможностями Неведомого». Они целомудренны «таинственным трепетом жизни» и одновременно дурманят тревожной непристойностью слепящей до эпатажа цветописи. Удивительная и недоступная красота этих произведений рождена «в тяжких душевных муках ... из хаоса мироздания» и «не всякому дано её узнать...». И именно поэтому, как мы знаем, и картины героя романа «Луна и грош», и произведения Поля Гогена при жизни художников не оценивались по достоинству, а после смерти творцов были провозглашены шедеврами.

Все это так. Однако отождествлять Стрикленда с Гогеном было бы опрометчиво. Да, беглый взгляд выявляет несколько поверхностных сходств. Но стоит присмотреться, и становится ясно: перед нами два совершенно разных человека.

Начнем с того, что Поль Гоген, несмотря на незаурядность натуры, все же во многом напоминает добропорядочного обывателя. Например, он в случае необходимости готов выгодно продать свои картины (в отличие, кстати, от Стрикленда, которому расчетливость чужда вовсе). Гоген открыт к взаимодействию с коллегами по цеху: известно о его дружбе с Камилем Писсарро, Ван Гогом. (Стрикленд, к слову сказать, – угрюмый и нелюдимый волк-одиночка). Даже поездка Гогена на сказочный остров Таити, как выясняется из воспоминаний современников, является не просто порывом души, а официальной миссией, ради которой художник готов выпросить у начальства деньги. (Поступок абсолютно невозможный для мятежного и совершенно оторванного от «мира сего» героя Моэма). А самое главное, что под маской напускного цинизма Поля Гогена таится душа ранимая и чувствительная. Несмотря на то, что художник оставил свою семью, он позднее искренне раскаялся в этом, пытался воссоединиться с родными. И неизбывная тоска из-за ранней смерти сына и дочери значительно сократила дни великого постимпрессиониста... (К слову сказать, ничего подобного не наблюдается в Стрикленде. Мысли о покинутых супруге и детях даже не посещают его).

Чарльз Стрикленд – вообще своего рода уникум. Поневоле удивляешься, насколько ярко и убедительно получился у Моэма, в целом, сторонника умеренной жизненной позиции, образ такого ницшеанского размаха.

Герой романа «Луна и грош» – человек баснословной силы и масштабных страстей. Как и положено гению бунтарства, он имманентно, фатально одинок. Его мятежность отметает все человеческие привязанности и добровольно обрекает душу на вечное изгнание. Именно поэтому Стрикленд ничего не хочет знать ни о родственных обязательствах, ни о дружеской преданности и уж тем более – о человеческой благодарности. Чего хотя бы стоит вероломство по отношению к спасшему ему жизнь хорошему человеку Дирку Стреву! И уж совсем убивает наповал история с Бланш. Стрикленд не просто внушает пустые надежды несчастной влюбленной женщине, с полнейшим равнодушием доводит до самоубийства, но и сразу же выбрасывает ее из памяти, как досадный и малозначительный эпизод. Поучиться бы каноническим демонам книжного романтизма, всем этим Клодам Фролло, Хитклиффам, Дорианам Греям и Печориным...

Словом, Чарльз Стрикленд – настоящий социопат. Безжалостный, циничный и непреклонный.

Однако когда читаешь «Луну и грош» с предельной внимательностью, начинаешь понимать, насколько все непросто. Ведь Моэм замышлял посвятить свое произведение не описанию патологий нравственности, а осмыслению возможностей созидания человеческого духа. Иначе он не характеризовал бы своего героя как «подлинного идеалиста», «фанатика и апостола».

В образе Стрикленда писатель художественно исследует очень занимательную для него проблему – природу Творчества. И оно предстает в романе не как осознанное ремесленничество, а как «пламенный, мученический» экстаз.

Дело в том, что, по мнению Сомерсета Моэма, Чарльз Стрикленд – образчик первозданного, возможно, идеального состояния Творца. Того, о ком писал несравненный Платон. Творца – избранника всемогущих богов. Проводника высших идей. А как иначе объяснить то, что «биржевой маклер», «скучнейший малый» вдруг как от удара молнии преображается, становится провидцем великих тайн искусства?

«Каждый должен следовать за своей страстью», – утверждал Поль Гоген. Вот и Стрикленд, храня в душе божественное озарение, наслаждается процессом творчества, поиском подлинной красоты, существующей независимо от признания и чужого мнения. Его лихорадочная, почти неосознанная погоня за непостижимым идеалом напоминает безумие героя рассказа Стефана Цвейга «Амок». И точно так же, как и цвейговского персонажа, Чарльза Стрикленда ждет трагический финал.

Обуянный гордыней, убежав на край света, Стрикленд создает в полинезийском эдеме сверхчеловеческий шедевр, способный перевернуть сознание человечества. А сам умирает от проказы. (По слухам, этой страшной хворью заразился на островах и Гоген). А созданное им на стенах туземной хижины гениальное полотно (по описанию Моэма, в нем отдаленно просматривается эпическая картина Поля Гогена «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?») погибает в огне...

Если стремиться во всем искать высший промысел, то можно говорить о расплате Чарльза Стрикленда за попрание нравственных законов, за его неуемную гордыню бескомпромиссного Люцифера от искусства. А можно еще увидеть метафору бессилия человеческого духа перед несгибаемой мощью течения жизни. Как тут не вспомнить еще один превосходный образ, созданный Теодором Рошаком в романе «Киномания», где спрятавшийся от всего мира на безлюдном острове гениальный режиссер Макс Касл лихорадочно монтирует заведомо обреченные на гибель безумные кино-шедевры...

И все же не покидает смутное чувство, что роман «Луна и грош» представляет собой не только произведение «о трагической судьбе гениального художника, о неизъяснимой тайне его личности».

Все дело в семантике названия. Ночное светило и мелкая монета (в оригинале – sixpence, шестипенсовик). Эта антитеза хоть и незатейлива, но символична и актуальна до сих пор. Искони луна в культурной традиции многих народов, и британской в том числе, означает субстанцию фантазийную, связанную с высокодуховными сущностями. А вот грош, понятное дело, олицетворяет материальную суть нашего бренного мира, причем с негативным оттенком. И получается моралите куда шире рассказа о творчестве и творце. Очень вероятно, что Сомерсет Моэм предлагает нам также поразмыслить о вечном конфликте духовного и материального, достижимого и невозможного. О выборе, который возникает в связи с этим конфликтом. И в этом смысле, безусловно, роман Моэма «Луна и грош» – о каждом из нас.