«Про вчера»: хорошо, странно, забавно и удивительно. О книге С. К. Шойгу «Про вчера»

«Про вчера»: хорошо, странно, забавно и удивительно

Обзор книги С. К. Шойгу «Про вчера» (М., АСТ, 2020)

Когда впервые видишь перед собой сборник рассказов министра обороны РФ Сергея Кужегетовича Шойгу, сразу задумываешься о нескольких вещах: как он при столь плотном графике нашёл время для прозы; что может написать человек при исполнении – не про службу же свою, правильно? – значит, это книга вроде «Детства, отрочества, юности»; он сам всё это написал или нанял литературного негра, который, сидя за чайком или чем покрепче, слушал бывалого человека, записывал, а позже «окультурил» всё это до полноценной публикации?

С некоторыми из этих вопросов попробуем разобраться в данном обзоре.

Проблемы авторства и поэтики

Как можно проверить, сам Шойгу это написал или нет?

С одной стороны, никак, если нет прямых доказательств.

С другой стороны, можно попробовать провести лингвистический анализ речи Шойгу, произнесённой во время какого-нибудь выступления (желательно не слишком официального, где ему не пишут заготовки спичрайтеры), и собственно читаемого текста. Конечно, произносимое может резко отличаться от написанного. Тем не менее, грех не попробовать.

Возьмём интервью, данное телеканалу «Звезда»[1]. Шойгу выстраивает свою речь грамотно, однако, как и у любого человека, у него есть несколько важных речевых особенностей: лексические повторы, граничащие с тавтологией («Это сложная техника, разная техника. (...) Сегодня это контракты, когда мы закупаем крупные серии, когда мы закупаем там 50-70 самолётов – одним контрактом, или 100-150 вертолётов – одним контрактом. Контракт на самолёты СУ-157 – самые последние, новые – долгосрочный контракт сразу на 76 машин»); интонация военного человека, который дробит предложения (делает парцелляцию там, где надо и где не надо), акцентируя внимание чуть ли не на каждом слове; особое внимание к деталям и попытка не растекаться мыслью по древу; отсутствие каких-либо тропов и фигур речи; использование штампов; единственное, что оживляет речь, – внезапно появляющаяся пословица или цитата из классики.

Попробуем найти всё это в книге?

Вот вам внимание к деталям и лексический повтор на грани тавтологии: «В предчувствии других подарков, дома, ёлки и того, что еду не на один день, а на целых два, прижимая к груди дольку картонного арбуза, я ехал в автобусе...» («Куда приводят мечты»);

Или ещё один такой же пример: «Скажем, было время, как и в Советской России, разрушения храмов. В нашем, тувинском случае – буддийских храмов. Я не знаю, причастны они к этому или нет, но ощущение, что могли быть причастны, меня не оставляет. Поэтому я помогал и продолжаю помогать в возрождении нескольких храмов. Главного храма, недалеко от того места, где я родился» («После вождя»).

Вот совершенно военные логика и интонация: «На вид была самостоятельная страна Тува до октября 1944 года, но нравы и режим были похожи на советские. Судить мне об этом сложно, да и не нужно, и понятно почему» («После вождя»).

Если бы работал литературный негр, он бы строил предложения иначе. Хочется сказать – ложноклассически, как учат в общеобразовательной школе при написании сочинений и изложений. А тут видно, что Шойгу записывает точно так же, как говорит, не особо различая, где главная информация в предложении, где второстепенная, которую можно вынести в скобки, плюс опять-таки фирменное спотыкание на каких-то словах и, наконец, всюду однородные синтаксические конструкции: «Когда шло развенчание культа личности Сталина, а я помню, как у нас в парке стояли памятники Ленину и Сталину, а потом, в один из выходных, я заметил, что памятника Сталину нет, снесли, – я не понимал, почему снесли» («После вождя»).

Появляются достаточно шаблонные тропы и фигуры речи: «Вся жизнь оборвалась» («Запорожец»).

Возникают непонятно откуда взявшиеся цитаты и местечковые пословицы и поговорки: «По гастрономической части у нас был такой гротескный период, который можно охарактеризовать как «блеск и нищета куртизанок»» («Ирония судьбы»); «На стройке есть поговорка: «Чем меньше начальник, тем больше машина»» («Ирония судьбы»).

Что можно сказать?

Либо литературного негра нет, либо он старался максимально точно воспроизвести стиль речи Сергея Кужегетовича Шойгу – и тогда его можно только похвалить. Но, скорей всего, просто был в меру толковый редактор, необходимый любому автору и любому тексту.

Проблемы жанра, тематики и главного героя

С проблемой авторства разобрались – едем дальше. Поговорим, как устроена эта книга.

«Про вчера» можно воспринимать как сборник рассказов или как нелинейные мемуары, поделённые на главки. И в том, и в другом случае есть свои минусы.

Если это рассказы, то они рассыпаются прямо на глазах. Нет в них стержня – за исключением ностальгической нотки. Но ведь на одних чувствах далеко не уедешь, особенно когда отдельные эпизоды одного маленького текстика сбегают друг от друга в неизвестном направлении.

Если это мемуары, то такой человеческий документ – на любителя. С одной стороны, не могут не импонировать аскетизм, простота и советскость. С другой стороны, герой всех зарисовок зауряден, скучен и абсолютно не любопытен. Судите сами: «Мы тогда очень любили слушать Жанну Бичевскую, у нас были две её первые пластинки. В промежутках ставили монологи Жванецкого, мы собрали тогда огромное количество его записей. И конечно, слушали (в который раз) рок-оперу «Юнона и Авось»» («Ирония судьбы»).

Бичевская, Жванецкий, «Юнона и Авось» – это многое о человеке говорит. Вы скажете: вся страна плюс-минус этим и жила. Ну, жила. И что с того? Должен задаваться другой вопрос: насколько интересно читать про человека с таким бэкграундом?

Вот описывает Шойгу общение с грузинскими боевиками – в частности с Джабой Иоселиани. Так всё, что он может рассказать, – как грузинской делегации, приехавшей в 1990-е годы на совещание ООН в Токио, не хватило денег на проституток и пришлось занимать доллары у русских коллег («Миротворец»).

О Ростроповиче приводит пару воспоминаний. Одно – о том, как великий музыкант пожертвовал деньги МЧС, второе – как ходили на спектакль Галины Вишневской и Ростропович «очень изящно, чуть картавя и совершенно не вульгарно матерился» («Великий музыкант»).

То есть видно, что человек через многое прошёл. Он закалён самым жутким в истории России временем – девяностыми. Ему есть, что рассказать. Но он этого не умеет. Не его профиль. Он либо подчёркивает какие-то несущественные детали, либо погружается в ностальгию.

Действительный интерес возникает, когда заходит речь о стране, её тяготах и больших стройках, о народах, её населяющих. Вот, например, в рассказе «Волочанка» Шойгу описывает одноимённую деревню долган и нганасанов. Северные народы очень интересны – о них бы писать и писать! – только бы нашёлся человек с недюжинным талантом.

У нганасанов, например, миф о сотворении земли вмещает в себя русских людей. Бог-олень говорит своему сыну-человеку: вот с моего каменного рога посыплется руда, её ты сможешь продавать русским. Как это так? Мир только сотворяется, а в нём уже есть русские? Вот такие кунштюки бы разобрать!

Шойгу при описании нганасанов даёт такой эпизод: «Собрал оленеводов с семьями, поставил диапроектор, повесил простыню, начал. В момент показа картины «Переход Суворова через Альпы» в зале загудели. И вдруг один из, видимо, уважаемых людей и, видимо, под действием «пятницы» громко закричал: «Видите! Злые люди идут на нас, надо защищаться!» Все разбежались, кинулись к своим упряжкам, схватили карабины, встали вокруг села» («Волочанка»).

Хорошо-то как! Вот в таких эпизодах и прорывается жизнь.

Или вот отличное начало рассказа «Предприимчивый механизатор»: «Он через каждые два-три слова произносил «сука-на», и получалось это у него очень гармонично и для райцентра Новосёлово вполне себе естественно». Но это скорее случайность. Остальные-то тексты достаточно шаблонны.

Вот и получается, что читаешь «Про вчера» то с недоумением, то с любопытством. Но оба чувства вызваны исключительно фигурой Сергея Кужегетовича Шойгу, а никак не содержанием книги.

***

Что остаётся сказать? Хорошо, что такая книга появилась. Это – какой-никакой человеческий документ. Чем больше чего-то подобного у нас будет, тем свободней будет дышать страна.