Мое знакомство с поэзией Наталии Тарковской произошло в юности, когда мне довелось рецензировать в качестве оппонента одну из ее подборок на литинститутском семинаре. Возможно, в силу консервативных постсоветских представлений о том, какими должны быть стихи (с гражданским оттенком, понятные каждому, классической образности и ритмики), мир поэзии Наташи ошеломил меня своим несовпадением со стандартом внутри меня. Оказывается, есть такая лирика – и так можно! Тогда я была не готова, что поэзия может быть такой, не похожей на все то, «чему учат в школе». Но, несмотря на мои узкие представления о том, каким должно быть стихотворение, поэт отнесся ко мне с теплом и вниманием.
С тех пор прошло много лет, но несколько встреч с автором до сих пор хранятся во мне как нежное, теплое и музыкальное воспоминание. Не часто бывает, что создатель похож на свое творчество, но здесь это так. Арт-терапевт, теоретик восточного театра, поэт, наследница известной династии, Наталия – «сама по себе мальчик», она имеет свой мир, свою «Индию духа», не продолжающую откровенно кого-либо, кровно близкого ей, а произрастающую на иной почве. Роднит ее с «деревом» предков только сам факт схожего дара – не его природа и не его традиция.
(«Странствие сквозь сны»)
Сборник религиозно-философской поэзии «Странствие сквозь сны», куда вошли тексты 2018–2021 годов и миры Ришикеша и Ганга, – сказка Шахразады, обращенная к своему другу. За магическим узором скрываются чувства девушки к покинувшему ее спутнику. В какой бы традиции это ни было изложено, канва диалога очень простая. Некто подарил героине целый мир – и затем исчез из него. Светла ее печаль богоискания и богопознания, но это все равно не радование. В психологии есть такое наблюдение: чем больше радужных и богатых оттенков в творчестве или внешнем облике человека, тем больше в нем скорби. Не знаю, насколько это верно, но здесь духовные поиски выглядят следствием мирской потери, а не чем-то самостоятельным. Усложнение простого, затейливый орнамент привлекают специалиста (например, эту грань книги раскрывает Г.И. Седых в своем предисловии), суть – обычного читателя, но ничего принципиально нового в самом переживании оставленности нет. Другое дело, каким удивительным образом «вечные темы» воплощаются у Наталии. Например, в стихотворении-медитации «Ветер», предваряющем лирическую историю героини, тема полилога со стихией интересна авторской трактовкой.
Как и в новой книге Стефании Даниловой «Недолю…», героиня стремится с помощью своего чувства согреть ушедшего, устремившегося к другим берегам, и послать ему удачу. Но, в отличие от ситуации в лирике Даниловой, где имеет место подростковое «преследование» героя, здесь мы, напротив, встречаем зрелое напутствие хотя и скорбящей, но мудрой женщины, лишенное юношеского эгоизма («Звездотканный узор»). Некоторая традиционность, даже ритмическая старомодность формы стиха, без «шокирующей» лексики и «раскрепощенной» строфики – приметы времени, достояния метареализма, – приводит нас в другую, сакральную реальность, где поэзия – по-прежнему высокое искусство, не вобравшее в себя «сниженную» разговорную культуру. Подобно священному тексту, книга Наталии словно бы несет в себе язык неба и не пересекается с молвой земли.
(«Откуда приходит ветер…»)
Конечно, у широкого читателя «Странствие» вызвало бы мгновенную ассоциацию с вышедшей в 2021 году книгой «Работа горя» Веры Полозковой, из-за очевидного резонанса с её текстами. Именно она «вернула в моду» тему просветления, поездки на берега священной реки, инициации. Хронологически можно даже предположить взаимосвязь. Кто не помнит уже классического стихотворения Полозковой о противоречии между мирами обитателей Индии и Европы:
(«Что рассказал шанкар своему другу раджу»)
Но тексты Полозковой имеют скорее социально-публицистическую окраску, в них сердце поэта, обращенное ко всем людям, почти крик. Лирика Тарковской, где тема другого мира, «духовного», но бедного материально, раскрыта через интимное переживание и предстает лишенным обличительного пафоса, дает более глубокое погружение во внутреннее состояние человека иной культуры, в сакральное восприятие Вселенной. Ее инструментарий не стремится сделать тексты книги актуальными, громкими, бросающимися в глаза. Напротив, спокойная кинематографичность («Река»), вызывающая ассоциации с философским фильмом «Пепел и снег», несет читателю психоисцеление, погружая в синкретизм поэзии, музыки, ритмического движения.
Наиболее выражена поэтика Наталии в тексте «Девять ночей», где за счет словесно-ритмических повторов герой входит в подобие гипнотического транса, переносясь магическим образом в мир духа. Единственное, что сближает два восприятия иной культуры у Полозковой и Тарковской, – это полярность скудного мира-идиллии Востока и сытого, но утратившего Бога мира Запада.
(«научи меня ходить босиком по раскаленному камню»)
Однако как минус книги можно отметить… «излишнюю глубину», то есть малую приспособленность к современному молодому читателю (предполагается, что стихи все же удел легкомысленного юношества – в этом отношении позиция Стефании Даниловой, например, гораздо более выгодная). Совсем недавно по поводу поэзии Валентины Фехнер было в сотый раз повторено банальное «пушкинское» замечание, что слишком умные мысли не подходят изначально легковесному жанру.
Если раньше было понятие канона, о чем напоминает М. Нестеренко в книге «Розы без шипов», и поэт знал заранее, что пристало, а что нет тому или иному тексту, то теперь мы лишь условно выделяем так называемую сетевую «массовую» поэзию, художественную «глубокую», непонятную «метареалистическую», шокирующую «концептуальную» и другие размытые, оспариваемые категории (что есть «ширпотреб», а что не есть и так далее). Простому же читателю хочется «романтики», даже быта, традиционных тематик, а не только погружения в иные земли, вызывающие у него смутные ассоциации на русской почве с Рерихами, Е. Блаватской, М. Волошиным и Матерью Марией. Как ни печально, но элементы классики, традиционализма, даже академизма являются проблемой для адресата стихов. В наш век, когда нет времени прочесть смс-подписку цитат из Полозковой или Павловой, инсайты и трансформации становятся уделом узкого круга интеллектуалов определенного толка. Даже Полозкова понимает, что читателя надо развлекать, ну хоть немного, а не только говорить с ним по душам. И неважно, что оживит публику – юмор, спорная лексика, пародийность, кураж, словесная игра… Тарковская же с «массой» считается очень условно.
Но зато терпеливый гость сможет найти в мире Наталии внутреннее равновесие, ощутить умиротворение. А возможно, даже исцелиться душой от каких-то личных травм посредством соприкосновения с внутренней трансформацией героини: от печали потери к проживанию своей скорби и способности жить дальше, видя в мире прекрасное. Мотив мистической встречи, изменившей судьбы, конечно, берет исток в творчестве поздней Ахматовой («Сон во сне») и перекликается с поэтическим высказыванием Дункан, что она встретила душу своего спутника в мире эйдосов и узнала ее как предначертанного партнера. Однако эта «бродячая идея» Серебряного века (В. Соловьев, Д. Мережковский и другие «отцы» мистического спутника души), в сущности, есть плод книжной культуры, а не непосредственности, о которых заявляют и классики, и наша современница: «Я ищу живое, непритворное касание»; «Писать случайно, увидав сухой излом травы…». Экзотический антураж волшебного мира поэта – все же «искусственное» явление (но что есть, впрочем, реалистическая поэзия?), во многом основанное на виртуозной игре со звуком и ритмом, рождающей динамичный, выпуклый образ. А ключевые понятийные опоры книги – ветер, пепел, огонь, боль, свет – организуют и собирают воедино ее текст.
что пахнет страхом, прахом, бедой
Наталия Тарковская – поэт, литературный и театральный критик, окончила литературный институт им. А.М. Горького (семинар поэзии) и РГГУ ИСТФИЛ (кафедра театроведения и истории кино). Автор книг стихотворений «Письма Богу» и «Странствие сквозь сны», соавтор песен группы Odnono (альбом «Наедине» и др.), создатель и соавтор музыкально-поэтических перфомансов и Арт-мистерий, Арт-терапевт, художник.
.png)
Автор статьи: Аликевич Анна.
.jpg)
.png)
.jpg)
