Мысль нуждается в пространстве. Андрей Воронцов об эссеистике Александра Овсянникова

Мысль нуждается в пространстве

Андрей Воронцов об эссеистике Александра Овсянникова

Александр Овсянников пишет эссе или, как он их еще называет, «эссушки, эссульки и эссинки» («О мемуарах»). Звучит так себе, но отражает автором определенное понимание своего жанра, который, скорее всего, ближе к этюду или миниатюре, нежели к эссе. Однако, если А. Овсянников хочет, чтобы это называлось так, пусть будет так. Авторское кредо, как мне представляется, изложено им в эссе «О мемуарах»: «Стыдно признаться, что жизнь промчалась не с шиком, а пшиком, пропадает втуне и канет в Лету(,) малозаметная для людей своим вредом иль пользой. А всё(-)таки хорошо, что была! Ведь она драгоценная, единственная. Подарок, который могли не подарить. Звезды сошлись(,) и я родился – вот чудесное событие! [...] Если человек себя не уважает и не ценит день сегодняшний, то трудно ему радоваться. Прими свой возраст и день, в котором живешь, тогда «жить станет лучше, жить станет веселее», да и ночь хороша для любви, размышлений и сна» (здесь и далее пропущенные знаки препинания заключены мной в круглые скобки).

В свете этих слов становится понятен «выбор натуры» автором в семи своих эссе: это и впечатления от «Большой мессы» Баха, и «Троицы» Андрея Рублева, и «Адажио» Чайковского, и Пятой симфонии Бетховена под управлением Герберта фон Карояна, Экклезиаста и Пушкина, а также мысли и ощущения, вызванные дегустацией хорошего коньяка. «Какая мешанина!» − скажет кто-то, но, в общем, жанр, выбранный А. Овсянниковом, нечто подобное подразумевает, − в частности, свободное сочетание «высокого» и «низкого». Пушкин учил, что судить о художнике следует по законам, им самим над собою признанным, вот и я попробую.

Как ни странно, но писать о впечатлении от музыки Баха – непростое занятие: ведь миллионы людей писали! Но А. Овсянников нашел верный угол зрения: «Наши чувства точны, как погода за окном. Так устроен человек – физическую боль не помнит, а эмоции важного события запоминает на всю жизнь» («Большая месса» Баха»). То есть, жизнь дается нам не только в простых ощущениях, но и в более изощренных, таких, как музыка, и они есть тоже «чувство жизни». Возможно, более сильное, чем простые точные ощущения: «К финалу мессы слезы катятся сами собой(,) и приближается, и наступает минута, когда начинаешь «сердцем видеть», всей сутью своей ощущать присутствие Бога. Он здесь, сейчас, всегда и всюду. Свет несказанный сияет и воля Его в этой мессе звучит». Разве это не жизнь? Не отражение высшей, горней жизни в нашей, мирской?

Или вот, в эссе «Троица Андрея Рублева»: «когда в очередной раз я подошел к «Троице» и смотрел на неё долгим, покорным, ожидающим взором, вдруг, будто током ударило(,) и душа открылась неведомому, и полился от иконы неземной, удивляющий, всеобъемлющий свет. (...) Линии от подножия престола сходятся фокусом в сердце смотрящего на икону, а от иконы линии уходят в бесконечность, космос, неведомые миры(,) и потому это дорога к Богу». Похоже на рассуждения об обратной перспективе в иконописи о. Павла Флоренского, но сказано как-то более просто и доходчиво. Подобных мыслей немало разбросано по семи эссе А. Овсянникова, и нет сомнений, что они принадлежат умному, глубоко чувствующему человеку.

Но я всегда говорил в Литературном институте студентам: в узких рамках этих этюдов, миниатюр, максим и даже эссе вы просто не сможете сполна реализовать все свои возможности. Ведь мы имеем дело с жанром, который древние римляне называли per viam – «между прочим». А то, что «между», никогда не станет главным. Не случайно и сам А. Овсянников перешел на уменьшительные суффиксы, характеризуя свой жанр («эссушки, эссульки и эссинки»). Пусть это самоирония, но всё равно характерно. Отсюда и другой изъян этих «крохоток» (выражение А. Солженицына), «камешков на ладони» (В. Солоухин), «мгновений» (Ю. Бондарев) и т. п.: сама специфика жанра не предполагает постоянно глубокого уровня. Классики-то могут себя это позволить, отвлекшись от основной работы (над романом, скажем) по принципу per viam, а вот начинающие писатели трудятся в «супермалом» жанре всерьез, не давая, по сути, развернуться своим способностям. Между тем, некоторые темы плохо переносят «спринтерский» подход, требуя более глубокого дыхания.

Возьмем эссе ««Адажио» Чайковского». Попытки автора как-то сопоставить личные интимные пристрастия композитора и его творчество не впечатляют. Дело в том, что Чайковский жил и работал в то время, когда значимость произведений художника определялась его ЛУЧШИМИ стремлениями. То есть, судили в ту пору по вершинным проявлениям, а не по низменным. А самим художником низменные чувства в процессе творчества изгонялись. Всё изменилось в ХХ веке с проникновением фрейдистского подхода в оценку произведений искусства. Об авторе стали судить именно по низменным проявлениям – в смысле влияния их на его творчество. Одновременно стало поощряться вытаскивание наружу всего темного, что есть в человеке под тем предлогом, что это якобы правда. Частично такой подход мы наблюдаем и в эссе А. Овсянникова о Чайковском. Слишком уж педалируется его «нетрадиционная ориентация». Но, кажется, как ни парадоксально, автор не видит ее следов в музыке композитора. А ведь это самое главное! Из современных художников-геев так и прет их «ориентация». Не знаю ни одного исключения. А где это у Чайковского? Нет ничего подобного, а значит, заход в оценке его творчества со стороны «телесного низа» и неудачен, и непродуктивен. Может, А. Овсянников и хотел вывести из антиномий жизни Чайковского нечто большее, чем вывел, да дыхания, натренированного на «эссушки», не хватило. Вот в чем пагуба «супермалого» жанра, хотя он, и впрямь, дает возможность выразить свое умонастроение «здесь и сейчас».

Есть у А. Овсянникова и эссе, сшитые на живую нитку, и оттого едва ли достигающие цели, на которую автор, быть может, рассчитывал. Вот эссе из трех главок, значительно названное «Я есмь». Мне еще понятен переход от первой главки, где идет речь об ощущениях от коньяка, ко второй, с умозаключением: «Я есмь» (−) это высокое предназначение, божья искра и самостоянье человека. «Я мыслю» – уважение к человеческой мысли и мудрецам, любомудрие. «Я радуюсь жизни» – позитивная психология, оптимизм и «Царствие Божие внутрь вас есть»». В принципе, толчок к подобным мыслям мог дать и коньяк.

Но каким образом в третьей главке «примером этой жизненной философии служит монолог моего героя», водителя троллейбуса Одиссея Гамлетовича Кихотова, я так и не уяснил. Ничего значительного этот О.Г. Кихотов (во всяком случае, соответствующего его символическому ФИО) не говорит. Тоже влияние коньяка, только не столь продуктивное? То есть, вроде бы «здесь и сейчас», да как-то невпопад.

Может быть, у Александра Овсянникова наберется таких эссе на целую книгу, и, может быть, он ее издаст, однако, подозреваю, это не отменит тех проблем, о которых я пишу. «Глубокое дыхание» − вот что нужно мыслителю, а, если жанр тому мешает, можно задуматься и о смене жанра.

Андрей Воронцов: личная страница.

Александр Овсянников, родился 04.06.1957 в г. Новосибирске. Окончил Томский Военно-Медицинский факультет при Томском медицинском институте в 1982 году. Служил военным врачом на Дальнем Востоке и Псковской области в с 1982 года по 1996 год. Подполковник медицинской службы запаса. Врач-невролог с 1985 года. В настоящее время проживает в городе Томске. Публиковался в журнале «Нева».

Я есмь. Немного коньяка

(эссе)

Наливаю немного коньяка в классический бокал – снифтер. Слегка покачиваю и коньяк переливается, меняя цвет от лимонного, живого и яркого к золотому, темному, глубокому. Медленно вдыхаю терпкий, дразнящий аромат и получаю, словно дружеский щелчок в нос, – мол, будь бодр, внимателен, не задумывайся о лишнем. Коньяк вкушают не спеша, и я пью по чуть-чуть, с паузами, «присматриваюсь» к ощущениям. Первый глоток приятно жжет. Оцениваю богатство и изысканность букета. Чем они определены? – душистым фруктом, праздничной ванилью иль ореховой нотой? Радуюсь терпкому вкусу – наследию нежного винограда, крепости правильной выдержки, надежности дуба-исполина. Второй глоток впечатляет эффектом взаимного усиления вкуса и аромата – так совершается гармоничное единство благородного напитка, – коньяк раскрывается. Ноздри начинают невольно и жадно раздуваться, как у дикого мустанга от этого дивного запаха и торжественного вкуса. Вот и мягкий, согревающий огонь плавно и благодатно разлетелся по всем жилам и закоулкам моего любимого организма. И отрада на душе, и блаженство в теле. Очень позитивное влияние, ода жизнелюбию! Не зря Homo sapiens придумал колесо, порох и алкоголь, – вещи столь необходимые, сколь и опасные! Чувствую себя аристократом, умным, сильным, свободным, знатоком разных непростых штук: о парусном вооружении, о драгунах и кирасирах, об охоте аборигенов. Я готов обсудить важные, волнующие вопросы: кто же на самом деле открыл Америку, в чем секрет хорошего вина и женского внимания, где поймать большую рыбу? Убежденно считаю себя ценителем таинственного и прекрасного: улыбки Моны Лизы, загадки темной материи, тайны скрипок Страдивари.

А в начале была тонкая, гибкая лоза, она росла, и наливался соком ее виноград, и солнце осенью играло в спелых гроздьях. Вовремя виноград был сорван и безжалостно раздавлен для получения легкого и кислого вина, почти непригодного для питья. Вино дважды перегнали в медных кубах, и получился коньячный спирт. Он долго, горько и одиноко томился в дубовых бочках, дозревая годы, а потом пришла – пора! Бочки открыли и заботливо разлили готовый коньяк по нарядным, веселым бутылкам.

А сейчас я пью этот благородный, крепкий напиток, хранящий свет солнца, труд мастера и чудесную силу природы. И приходит настроение философского счастья: «Я есмь, я мыслю, я радуюсь жизни!» – а пустота в бокале меня не занимает (она нужна лишь для усиления аромата), ведь в пустоте много чего нет, но будет именно то, о чем ты думаешь, к чему стремишься, что ожидаешь встретить. Так думай правильно! Действуй! Мечту воплощай делами своими.                                

***

Читаю написанное и думаю: «Вот лягушонок, который раздувается, пытаясь сравниться с быком. Не я ли похож на него, соревнуясь с великим?» Ведь моя формула философского счастья сродни претензии на изобретение повозки с колесами (невозможно изобрести колесо без его конкретного применения). И выглядит мем заимствованным у Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую» (Cogito ergo sum). Декарт доказывал свое существование способностью мыслить. В русском языке глагол «существовать» в обиходе применим только для больных, бедных, неудачливых и потому неприятно звучит. Моя фраза о счастливом философе основана и восходит к следующим истинам.

«Я есмь Сущий» – имя Божье явленное Моисею. «Я есмь путь и истина и жизнь» это евангельские слова Христа. Судя по строгому величию этих изречений – не под силу они человеку. Не мог их впервые сказать ни гений, ни сумасшедший. Это слова Пророка и Мессии. И в «Credo» Александра Пушкина сказано – «по воле Бога самого, самостоянье человека, залог величия его». «Я есмь» – это осознание себя в огромном мире и принятие божественной Воли – «да будет воля Твоя». Согласно Библии человек создан по образу и подобию Божию и посему приятно быть богоподобным. И это не ново. У Гомера в «Одиссее» и «свинопас богоравный» – пусть даже он родом из царей. А если признать себя только случайным соседом обезьяны на этажах и ступенях эволюции, то сразу грустно и мятежно на душе становится и хочется возгордиться и глупостей наделать, и революцию. Стыдно и неловко перед обезьяной, что мы её обогнали на этой дистанции. А божественное происхождение человека это извиняет. «Я мыслю» – вовсе не обязательно думать о высоком и мудром, можно и о простом житейском, главное прийти к убеждению о радости жизни. Итак, «Я есмь» это высокое предназначение, божья искра и самостоянье человека. «Я мыслю» – уважение к человеческой мысли и мудрецам, любомудрие. «Я радуюсь жизни» – позитивная психология, оптимизм и «Царствие Божие внутрь вас есть» (Луки 17:21).

***

Примером этой жизненной философии служит монолог моего героя.

Я – Одиссей Гамлетович Кихотов, мне 25 лет, работаю водителем троллейбуса. Проживаю на Цветочной улице в родном N-ске. Мой город в суровой и огромной Сибири. Сибирь часть государства России. Континент Евразия. Моя планета – Земля. Если смотреть из космоса, она «спит в сиянье голубом» потому, что ¾ её составляет мировой океан. И очень она красива, как драгоценный шедевр. Наша звезда – Солнце, желтый карлик по классификации звезд. Солнце удивительно подходит для того, чтобы жизнь на Земле появилась и продолжилась. Как будто кто-то тщательно рассчитал уйму необходимых параметров и расставил всё в нужном порядке. В этой гармонии важны: гравитация, температура звезды; количество, расположение, массы и орбиты планет, направление и скорость их вращения, угол наклона оси вращения; продуманность защиты Земли от астероидов и космического излучения, наличие парадоксального для законов физики и химии вещества – воды, которая будто специально создана для жизни. Даже малое изменение этих и не названных параметров-констант делает жизнь на Земле невозможной в принципе.

Наша Галактика – Млечный Путь очень уютна. Чтобы это понять, достаточно темной августовской ночью взглянуть на ясное небо. Там восхитительный, зовущий простор, где каждая звездочка тебя приветствует, весело подмигивая. И ты знаешь, что когда-нибудь пойдешь по этой млечной дороге, поплывешь в этой молочной реке, полетишь вместе со звездами.

Наша Вселенная меня мало волнует – слишком она большая и далека от нашей «деревни». Возраст Вселенной 13,7 миллиардов лет, размеры и представить страшно 45,7 миллиардов световых лет! Образовалась она, вроде, в результате Большого взрыва. Трудно поверить, а уж понять дано немногим, как из ничего (космологической сингулярности) вдруг появились сотни миллиардов галактик, в каждой из которых сотни миллиардов звезд. Наверно Бог в своей лаборатории нажал кнопку и сказал: «С Богом!» И вот, пожалуйста, – радуйтесь и удивляйтесь! Есть еще теория квантовых струн о происхождении Вселенной. Но, тоже непонятно, «кто играет» на этих струнах, «чья гармонь»-гармония? Продолжает наша Вселенная расширяться-разлетаться, как будто чего-то испугалась. Так может скоро стать пустоватой, малонаселённой, как север России.

Сложно это всё, вернусь лучше «к нашим баранам». Мне нравится моя работа, ведь я помогаю людям достичь цели, что наметили сегодня. Троллейбус мой неплох, не стар еще. Только заднее левое колесо подтравливает, да дверь передняя скрипит и запаздывает при открытии. Не беда, механики исправят. А в целом хорош мой рогатик! Эту неделю работаю в первую смену, что очень хорошо и удобно. В движении нужно помнить о сложном перекрестке улиц Шекспира и Льва Толстого, всегда там опасно, следует быть начеку.

А самая радостная приятность в том, что в субботу-выходной день я встречаюсь с моей девушкой-избранницей. Зовут её Пенелопа Захаровна Гольфстрим, ей 22 года, работает она кассиром в банке. Познакомились мы на вечеринке и уже три месяца пролетело. Она сразу мне приглянулась и даже показалась немного странной. Мы быстро и легко с ней подружились и стали встречаться. И всё более притягиваемся друг к другу. Наверно, я полюбил ее, если хочу сделать ей предложение, и очень боюсь, если она откажет. Тогда сразу хочется на самую беспощадную войну пойти. В начале свиданья мы обычно гуляем в городском парке и говорим обо всем. В эту субботу она будет знакомить меня с её родителями. Выпьем шампанского за встречу и удачу (может я немного коньяка), но обязательно будем пить чай из тонких фарфоровых чашек с нашим любимым шоколадным кексом и фруктами. Потом будем как всегда, слушать музыку и разные песни, смеяться и танцевать до упаду. А, что? Жизнь – приятная штучка! И пока светит Солнце и вертится Земля, жужжат пчелы и дышит океан, жить – счастливое бремя человеку!

Александр Овсянников

27.03.2022, г. Томск