Музыка тишины. Елена Крюкова о стихах Аксиньи Новицкой

Музыка тишины

Елена Крюкова о стихах Аксиньи Новицкой

Чистота и прозрачность поэтической стилистики во времена, избалованные сложностями образов, метафор и аллитераций, избыточными смыслами текста, нагруженностью семантики, вербальной густотой, - дело не столько непривычное, сколько неожиданное. Но когда посреди (якобы) простого и (якобы) прозрачного стихотворного текста вспыхивают (опять же!) неожиданные, ярко-странные сравнения, появляется остро-авторская метафорика, - поэтика высвечивается изнутри, и видны ее грани - приметы той новизны, что отличает индивидуальность.

Такова Аксинья Новицкая.

Целая веха - наш искрометный блиц,
Как бы хотелось длить его без конца.
Вот и ещё одна вереница лиц
Пазлом сомкнулась поверх твоего лица.

Точнее не скажешь про всепожирающее время, накладывающее на единственную жизнь слои, пласты иных, чужих жизней: эта вереница лиц, это множество непонятных, неузнанных, случайно встреченных судеб одновременно и не заслоняют одной, безмерно любимой судьбы, и трагично заслоняют ее - от собственной жизни, от собственной души.

Аксинья Новицкая любит повторы, ритмические репризы, лейтмотивы, связывающие не только строфы, но и времена внутри стихотворения: «Вот и ещё один месяц на календаре», «Вот и ещё один ветер в моем дворе», «Вот и ещё один вечер зажег окно»... И когда появляются, наплывают из глубины (прошлых или будущих?..) времен эти лица, тут же уходящие в вечность, заслоняющие настоящее, настоящую любовь, - понимаешь обреченную повторяемость нашей общей судьбы и нашей индивидуальной, неповторимой духовной, душевной музыки.

А поэт должен иметь смелость эту, часто едва слышную музыку - записать, запечатлеть.

Аксинья Новицкая - смелый художник. И смелый человек. Она способна эту свою позицию утвердить, обозначить.

...И выбежать в старый двор,
Ловя волосами ветер,
Стать примой соседских сплетен,
Стать дрожью соседских штор.

В студеный февральский плюс
Открыть нараспашку двери —
Я ни во что не верю,
Я ничего не боюсь.

Здесь обычная-привычная погода, невинная февральская оттепель, становится олицетворением стихии, которой надлежит бросить вызов. И автор его бросает - эта степень изображенного бесстрашия словесно граничит со знаменитым тюремным «никому не верь, ничего не бойся и ни о чем не проси». И, когда осознаешь эту образную перекличку, время раздвигается, и отдельная жизнь опять отсвечивает крупной, многоликой, всеобщей. Толпа, мир, народ где-то там, за спиной, за поворотом, пережитым даже не тобой, автором, а твоими предками - теми, кто жил и страдал до тебя.

Но ты так же, как они, живешь на земле и так же страдаешь. И так же бросаешь вызов невидимому року.

В стихотворении, скромно-тихо названном «Моя реальность», автор в финале дерзко выходит на полную «тарковскую» ирреальность, смещая пространства и предметы, откровенно скашивая вещность мира в сторону почти кинематографической призрачности, закадрового безумия, зеркального сна, той тишины, что, по сути, и есть иномирие:

Вернуться в темень. Стянуть одежду, стереть лицо,
Прядь протянуть рукой небрежно, свернув в кольцо.
Рассыпать по плечам веснушки, налить вина,
Спросить про годы у кукушки... И... Тишина...

И в стихотворении «Рыбы» Иной Мир, иное пространство-время уже торжествует. Это царство того сна, тех видений, которые так любили и исповедовали Сальвадор Дали, Рене Магритт, Джеймс Джойс, да и Иосиф Бродский, конечно же. Но это не открытый сюрреализм и не апология сна. Скорее это игра, ludus, жонглирование символами, (по-женски...) любовное перебирание древней звериной символики, любование ею:

Может, где-то, в каком-то мире,
Дважды два не всегда четыре.
Может, в небе летают рыбы,
Кони и ледяные глыбы.

Может, там чудеса чуть ближе:
Я во сне очень часто вижу,
Как огонь чуть трещит и лижет
Вмиг чернеющие дрова. (...)

...Запущу в свое небо рыбу,
И коней с ледяною глыбой,
Чтобы мы, как умрем, смогли бы
Вместе с ними пойти на дно.

Рыба - символ христианской любви (вспомним, что первохристиане в конце письма рисовали двух целующихся рыб, да и Христос и рыбари - Евангельская символика...), а лошадь, конь - это целый веер символик, от безумия (сивый лунный конь Гекаты!) до апокалиптики (Конь Блед), от бесконечного труда (пашня, пахота...) до царения и воцарения («полцарства за коня!» - Ричард Третий). А если иметь в виду чисто эмоциональное наполнение текста - лошадь – это символ любви и верности-преданности, а рыба – символ глубинного погружения в Океан, в архаическую воду, как в стихию Хаоса, не боящегося Космоса. Хаос внутри Космоса или Космос внутри Хаоса – вечный философский вопрос творчества. Аксинья Новицкая касается этого мотива нежно и бережно, будто бы невзначай.

А вот как соединяется нереальная символика слова с абсолютной реальностью человеческой плоти, человеческого тепла:

(...) Строки светились бы поздно вечером,
Даря покой,
Нежно струились бы, грея плечи мне,
Твоей рукой.

Вещный мир и манит, и отталкивает. Изображение становится портретом бесприютности, неприкаянности; месяц ноябрь, на изломе осени и зимы, - абрисом тотального одиночества:

(...) Этюдом Черни

Звенит под окном, спеша
За стынущими в укрытиях,
Трамвай. Люд бежит, дыша
В кулак. Матереет мгла.

В момент леденеет душа,
Гудок возвещает отбытие,
И ветер, листвой шурша,
Летит, не найдя угла.

Вот это «не найдя угла» - пронзает насквозь, как дротик в бою античного героя. Ветер одушевляется, первобытный анимизм становится слепящим зеркалом скитальческой судьбы, безлюбья и одновременно бесстрашия. Несчастью тоже надо уметь поглядеть в лицо.

Текст, повседневная работа поэта, литератора обращается в отражение движения человека вниз по реке жизни. Вдали ждет неведомое море. Туда вливаются все наши судьбы-реки. И все же: что мы переплываем? Время? Боль? То, что суждено?

...Пиши и правь, подуй на пальцы, правь —
Текст не простит пустот и червоточин —
Пиши и правь. Где не добраться вплавь,
Воздвигни мост, и пусть он будет прочен.

Вот это несколько раз повторенное «правь» внезапно вызывает в памяти Правь, Явь и Навь древних славян – тройственное устройство мира, потерянного и забытого нами. Теперь другое его структурирование. Но то, что текст (творчество) становится мостом между Явью и Навью – это и есть спасение от зла, ненависти и мести. Возможно, от первородного греха. Поэзия изначально чиста, если она непритворна, не лживо-пафосна.

Автор стремится к соединению, к синтезу. Желание это для художника изначально, оно течет у него в крови, то мучит его и пытает, то дарит моменты высшего наслажденья. Слиться, проникнуться, сочетаться, сплавиться, обнять и стать тем, что ты так любишь...

Смешаться с пылью, оседлавшей сонный бриз,
Услышать лавр, вербену, барбарис,
Приправленные солнечным прибоем —
Как просто... раствориться в тишине,
Вновь стать никем с ничем наедине...
Но помни, объявив мирскому бой:
И смех, и плач уже вошли с тобою.

Есть в стихах Аксиньи Новицкой музыкальная нота; я имею в виду не только изначальную пресловутую «музыку стиха», но романсовый настрой текста, его изящество, его спокойную мелодичную грацию. Мелос из этой поэтики невытравим. Многие стихи автора могут быть положены на музыку. Версификация тут чуть проще, и мы, сделав смысловой круг, опять приходим к той прозрачности чистой морской ли, речной ли воды, которая уже открылась нам в неуловимом теплом колыхании, в нежном и неуклонном движении этих строк:

(...) Все тихо-тихо, как во сне.
Захватывает дух:
Из облаков струится снег.
Уже не скажешь вслух,

Чтоб не разрушить грани сна:
«Взгляни, какая тишь..»
Возьмёшь бокал, нальёшь вина...
И нежно зазвучишь.

Крюкова Елена: личная страница.

Аксинья Новицкая, поэт, г. Жуковский. Аксинья в социальных сетях: Instagram, Facebook, ВКонтакте.

Стихотворения Аксиньи Новицкой:

Раздел 1. Вошедшее в первый сборник «Небродско»

Колыбельная

Кто-то ходит по улице за окном.
Кто-то смотрит в окна как в зеркала.
Засыпает улица, сквер и дом,
Стулья у стола.

Кто-то колыбельные нам поет,
Кто-то в небе тихо зажег луну,
В молоко добавил душистый мед,
Радость и весну.

Кто-то ходит там, за моим окном...
И когда дворы в городке пусты,
Кто-то бережет тишину и сон...
Может, это ты?

Календарь 

Вот и ещё один месяц на календаре
Осенним листом пожелтел и сорвался ниц.
Вот и ещё один ветер в моем дворе
Листву разметал и распугал синиц.

Вот и ещё один вечер зажег окно,
День отболел и погас, став мгновением из
Тысяч таких же, прожитых мной давно,
Дальних границ, куда не достанешь виз.

Целая веха - наш искрометный блиц,
Как бы хотелось длить его без конца.
Вот и ещё одна вереница лиц
Пазлом сомкнулась поверх твоего лица.

Прощание с осенью

Дождаться последних птиц,
Последних гитарных вскриков,
Растаявших темных ликов,
Опущенных вниз ресниц,

И выбежать в старый двор,
Ловя волосами ветер,
Стать примой соседских сплетен,
Стать дрожью соседских штор.

В студеный февральский плюс
Открыть нараспашку двери —
Я ни во что не верю,
Я ничего не боюсь.

Моя реальность

Мне нравится моя реальность: снега и дом.
Рук близость, горизонта дальность и в горле ком.
Рассвет в потёмках, тьма средь света и кутерьма—
Сама себе размытость лета, зимы сурьма.

Мне нравится, как в старой песне, что вы не мной
Увлечены, и хоть ты тресни, не смей, не мой
Посуды, пола, старых ставень, брызг от вина.
Моя реальность — свет окраин и седина.

Вернуться в темень. Стянуть одежду, стереть лицо,
Прядь протянуть рукой небрежно, свернув в кольцо.
Рассыпать по плечам веснушки, налить вина,
Спросить про годы у кукушки... И... Тишина...

Рыбы

Может где-то, в каком-то мире,
Дважды два не всегда четыре.
Может, в небе летают рыбы,
Кони и ледяные глыбы.

Может, там чудеса чуть ближе:
Я во сне очень часто вижу,
Как огонь чуть трещит и лижет
Вмиг чернеющие дрова.

От Нью-Йорка и до Парижа
Не найти человека ближе,
В ком сплетутся все ненавижу
Воедино, как в стих слова.

Этот крест, это горькое счастье,
Над которым во мне нет власти,
Будь оно самой темной масти,
При рождении мне дано.

Запущу в свое небо рыбу,
И коней с ледяною глыбой,
Чтобы мы, как умрем, смогли бы
Вместе с ними пойти на дно.

Раздел 2. Для второго сборника.

Брату

Нет, брат, были бы ночи длинны
Да глубоки —
Я б успевала стихи и гимны
Да от руки.

Я бы вязала в песни звёзды,
Хвосты комет,
Утро в окно бы входило поздно,
Роняя свет

Тихим аккордом на половицы
В моём дому —
Я бы лучам позволяла литься
По одному,

Веером тонким скользя сквозь шторы
В проем окна.
Я защищала бы тьмы просторы
От них, а к нам

Не заходили б ни добрые люди,
Ни что плохи.
Знал бы тогда ты, что все что будет—
Мои стихи.

Рифмы летели б горизонталями
Всех столов,
В стопках лежали бы, кучей сваленные.
Вязью слов

Строки светились бы поздно вечером,
Даря покой,
Нежно струились бы, грея плечи мне,
Твоей рукой.

Никаких

Никаких объяснений: молчанье и мгла.
Одинокий фонарь в завершенье угла,
Суетливые звёзды границей зрачка —
Ни дворняги ни визга машин с пятачка

У театра. Плевками блестящий асфальт,
Отражающий грани отколотых смальт,
Отзывается эхом далёких гудков.
День закончен и смыт с городских потолков.

Ноют голые пальцы. Немеют и жмут
Силуэты растянутых в вечность минут.
Застывает и крошится сизая ночь.
Уезжать. Уходить. Не куда-то, а прочь.

Ноябрь.

Свежий морозный воздух
Врывается в спящий дом.
Светает настолько поздно,
Что окна окрашены чернью,

Слабо мерцают звезды,
В них вписываясь с трудом.
Сбиваются в гроздья
Как бисер. Этюдом Черни

Звенит под окном, спеша
За стынущими в укрытиях,
Трамвай. Люд бежит, дыша
В кулак. Матереет мгла.

В момент леденеет душа,
Гудок возвещает отбытие,
И ветер, листвой шурша,
Летит, не найдя угла.

Приближение осени

Все пройдёт. И отпустит.
И август разметит дожди,
Остановку в тумане,
Фонарь длинноногой мишенью.
Нет причины для грусти.
Гроздь вишен в тревожной груди
Пропадёт как в кармане —
Бессмертье идёт  к завершенью.

Стылый пол. Половицы
Крыльца громко шепчутся вслед,
Выпуская продрогших
По поздней росе за ворота.
Луч устало струится
По окрикам старых газет.
И вдыхается горше.
И стайкой уходят субботы.

Всё пройдёт. И отпустишь.
Все выше над кронами, над
Суетливою птицей.
Обрывком прощального слова
Отзывается пустошь,
И медом доносится сад.
Всё пройдёт. Растворится.
Растает. И явится снова.

Ушедшему.

Что же, насмешник, оставивший суть — лицо,
Плоское, будто вылизанное ветром,
Дань небывалой тщетности — километры,
Ради ландшафта свернутые в кольцо.

Чем провинилась? Подлеток, да без крыла,
В самом начале чуть задержалась только.
Мига хватило. Спираль серпантина — полька,
Если не ради страсти, то для тепла:

Пей и вальсируй, смейся и падай. Рай,
Свет ли, огонь ли нам предрекли в начале,
Самонадеянно, если б мы только знали,
Что кукловод бесстрастен. Январь и май

Стали концом и началом, как у иглы
Ушко и острие, только оба колки.
Мы ж, полюса друг для друга, лучей осколки —
Грешное притяженье кромешной мглы.

Поэтам. Поэзии.

Останься дома, выпей молока—
Хруст белоснежный раздражает уши
На улице. И пусть поёт река
Поэзии. Тони и плачь, но слушай.

Задёрни шторы — ни единый луч
Не должен видеть твоего разлада
С реальностью: мир радостно-кипуч,
В отличие от внутреннего ада.

Пиши и правь, подуй на пальцы, правь —
Текст не простит пустот и червоточин —
Пиши и правь. Где не добраться вплавь,
Воздвигни мост, и пусть он будет прочен.

Мороз не вечен. Движется тепло
Невидимым сторонником живого,
Чтоб вслед за декабристом расцвело
Святое время искреннего слова.

Дом.

И как ни смейся с фотографий, как ни плачь —
Тебе удел твой стих и он же врач,
И он же воплощение покоя.
И дом, глазами пьющий небосвод,
Тебя — пушинку тополя — вберёт,
И наградит ванилью и мукой,
И вечер впустит сумрачной рекою.

Делов-то — шалость — посеребренным ключом
Звени, скрипи петлей — бедром, плечом
Вплывая в распахнувшиеся двери —
И сядь. И отступивший слушай гам,
Отдавшись бесконечным четвергам,
/В недели превратившимся теперь/,
Не притворяясь и не лицемеря.

Смешаться с пылью, оседлавшей сонный бриз,
Услышать лавр, вербену, барбарис,
Приправленные солнечным прибоем —
Как просто... раствориться в тишине,
Вновь стать никем с ничем наедине...
Но помни, объявив мирскому бой:
И смех, и плач уже вошли с тобою.

От берегов

Мы берегов побережёмся
И до поры,
Пока волной не обожжемся
Своей игры,

Пока рябина не зардеет
И бересклет,
По колее Гипербореи
Спугнем рассвет.

Доверив мысль бесшумным нитям
И бересте,
За берегиней следом выйдем
К своей мечте.

И пусть забрезжит прежде срока
Святой предел,
Стремленье душ — надежный кокон
Сплетенью тел.

Снег.

Зимой особенная тишь-
Все заметает снег.
Беззвучен город, ты молчишь,
И мир замедлил бег.

Все тихо-тихо, как во сне.
Захватывает дух:
Из облаков струится снег.
Уже не скажешь вслух,

Чтоб не разрушить грани сна:
«Взгляни, какая тишь...»
Возьмёшь бокал, нальёшь вина...
И нежно зазвучишь.

Буря

Гром разразится болотной выпью
И лязгом шахт —
И вот тогда-то с тобой мы выпьем
На брудершафт.

И окольцуем горячим дымом
Пейзаж в окне,
Пусть шпарит ливень из карабина
По нам. По мне

Такая буря: годам в миноре
Наперерез
Благословеньем святое море
Летит с небес.