Громы и молнии с трибун
О советской литературной критике и ее последователях
(«Метаморфозы критики» Елены Сафроновой)
Литературная колонка критика Елены Сафроновой «Метаморфозы критики». Это гибкое, текучее и всеобъемлющее название означает мобильное состояние современной литературной критики, ее новые виды, формы, которые принимает жанр сегодня. Обо всем этом пойдет речь в материалах колонки. Также «метаморфозы» означают многообразие мира и многомерность человеческого восприятия. Мнение читателей может не совпадать с мнением критика.
Развивая тему, начатую в колонке «Буниным вдохновленные», не продолжить ли нам поиск параллелей современной «ругательной» критике в минувших эпохах?.. По-моему, это весьма показательно.
Вспомним о советской литературной критике, которая на деле была критикой политической. В советскую эпоху даже за проявлением в творчестве «инакомыслия» могли последовать серьезные санкции. А уж если находился идеологический просчет – пощады не жди!.. В эпоху Большого террора многие писатели получали обвинения идеологического свойства – в их произведениях усматривали то «троцкизм», то «кулацкое подголосье», то иное несогласие с Советской властью... Большинство осужденных писателей впоследствии были реабилитированы, то есть власть признала их невиновными, а себя – «перегнувшей палку», но, увы, для Бориса Корнилова, Бориса Пильняка, Осипа Мандельштама, Павла Васильева и многих других было уже слишком поздно...
Обратимся не к той мрачной поре, а к «оттепели» и «застою», когда писателей уже не казнили. Это не означало, что им не «возражали», замечая отклонения от генеральной линии партии. Существовали в литературном цехе специальные люди, компетентные в разгромной критике. Их фамилии, в отличие от Белинского и Добролюбова, не стали нарицательными. Сейчас уже немногие знают тех критиков. А ведь в истории ничего не бывает случайным и ничто не проходит бесследно, согласно песне Александра Градского, ставшей мемом!..
Один из безусловных знатоков периода 1960-1970-х годов в советской литературе – Сергей Иванович Чупринин, доктор филологических наук и главный редактор журнала «Знамя». В прошлом году у Сергея Ивановича вышел гигантский труд «Оттепель: События. Март 1953 – август 1968 года». Но и после его появления Чупринин на своей странице в Facebook продолжал выкладывать посты о советских литераторах, в том числе – о критиках. Надеюсь, это наработки к будущей не менее серьезной книге. Или «просто» панорама того, какой бывает критика, хотя быть не должна...
Среди тех ушедших в небытие персон – Дмитрий Иванович Еремин (1904-1993), филолог, преподаватель и главный редактор журнала «Искусство кино» на рубеже 1940-1950-х годов, запомнившийся отнюдь не руководством кинематографическим изданием. Именно Еремина периодически бросали на борьбу с идеологическими противниками в сфере литературы.
По рассказу Сергея Чупринина, в первый раз это случилось после событий в Венгрии, названных в СССР контрреволюционным мятежом. В нашей стране признаком «брожения умов» писателей сочли выпущенный в 1956 году двумя изданиями кооперативный альманах «Литературная Москва». В нем обнаружили, цитирует критик, «недуг уныния» и «тенденции нигилизма, одностороннего критицизма в оценках и в отношении ко многим коренным явлениям и закономерностям нашей жизни». Дмитрий Еремин написал огромную разгромную статью для «Литературной газеты». Согласно ей, «нигилизм» был обнаружен в стихах Марины Цветаевой, Николая Заболоцкого, Семена Кирсанова, в рассказе Юрия Нагибина и статье Александра Крона, но в особенности в рассказе «Рычаги» Александра Яшина. По свидетельству Чупринина, упрек в нигилизме мог быть переведен в обвинение в антисоветчине. После этой статьи третий выпуск «Литературной Москвы» не состоялся никогда.
Во второй раз Еремин десять лет спустя принял действенное участие в травле (уже арестованных) Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Им он адресовал статью «Перевертыши» в газете «Известия».
Любопытно: оба выступления Еремина против литераторов были по тону таковы, что в литературном сообществе рождалось не согласие с ним, а стремление защитить гонимых. Или хотя бы не иметь ничего общего с этой кампанией. Так, Всеволод Иванов после первого материала объявил протест – вышел из редколлегии «Литгазеты». Выпад против Синявского и Даниэля современники назвали «палаческим». Сохранились свидетельства: даже оппоненты этих авторов после статей Еремина стали их защитниками. Александр Твардовский назвал Еремина «дураком и мерзавцем». Правда, в дневниковых записях, увидевших свет намного позже, а не в печати. Последнее было бы невозможно. Политика партии предполагала только единодушное порицание. Его продемонстрировали. Но насколько искренним было единодушие?.. Интеллигентным людям неприятно ни открытое давление, ни прямое преследование, ни, тем более, оскорбления...
Другой упомянутый Сергеем Чуприниным «политический критик» – Дмитрий Викторович Стариков (1931-1979). Он был зятем поэта Анатолия Софронова, главного редактора журнала «Огонек». Родство породило эпиграмму на Старикова:
Ну что с него такого взять?
Не сукин сын, а сукин зять.
Стариков начал карьеру в «Литературной газете» с разгрома романа Даниила Гранина «После свадьбы». В те годы газету возглавлял небезызвестный Всеволод Кочетов, автор «Журбиных» и ряда других идеологически выверенных романов (увы, по художественности заметно уступавших «благонадежности»). Именно под его руководством «ЛГ» приняла такой «политически-критический» вид. Впрочем, Чупринин указывает, что для публикации негативного отзыва Старикова на роман Гранина имелись и личные причины: Кочетов враждовал с Даниилом Александровичем... Секретариат правления СП СССР и даже Отдел культуры ЦК КПСС признали публикацию статьи Старикова ошибкой газеты. Но критик на этом не успокоился. Говорят, Старикова считали «критиком-киллером» – в переводе на современный язык, конечно. «Убивать» все новое, заметное, передовое в литературе он умудрялся в любых изданиях, где сотрудничал или печатался. А это были журналы «Октябрь», возглавляемый тем же Кочетовым, «Дружба народов» и «Знамя».
Главным редактором «Знамени» был тогда Вадим Кожевников. С одной стороны, он известен как автор суровой военной прозы и эпопеи «Щит и меч». С другой – ходили стойкие слухи о его сотрудничестве с сами понимаете какой организацией, о том, что он передавал туда рукописи неблагонадежных писателей. Кожевников не скрывал своей ненависти к писателям-«антисоветчикам», подписал письмо группы советских авторов о выдворении Солженицына из СССР. Вероятно, они со Стариковым нашли друг друга. Среди тех, кого делал объектом своей критики Стариков, были такие поразительно разнородные авторы, как Илья Эренбург, Владимир Тендряков, Александр Твардовский и Сергей Смирнов. Удивления достойно, но замахивался критик и на самого Константина Симонова!.. Упрекая его... в поэтизации дезертирства. Чтобы найти подобные настроения у автора стихотворения «Убей немца», надо было очень постараться...
Удостоился «оплеух» от Старикова в газете «Литература и жизнь» и Евгений Евтушенко – за стихотворение «Бабий Яр». Критик выдал перл: «Важно, что источник той нестерпимой фальши, которой пронизан его «Бабий Яр» – очевидное отступление от коммунистической идеологии на позиции идеологии буржуазного толка». Илья Эренбург, соавтор печально знаменитой «Черной книги», никак не мог согласиться с утверждением критика о фальши в стихотворении Евтушенко. Он направил негодующую телеграмму в «Литературную газету». По словам Чупринина, после публикации статьи Старикова о своем выходе из редколлегии «Литературы и жизни» заявил Лев Кассиль. Но не только представители данной национальности возмутились. Редакция газеты получила много возмущённых писем. Скандал привлек внимание к «Бабьему Яру»: стихи перевели на многие языки мира, и получилось, что ажиотаж сделал Евтушенко знаменитым. Его хулитель на это, видимо, никак не рассчитывал... И... остался в истории советской литературы с клеймом антисемита. Которое заслонило его немногочисленные, но все же имевшие место добрые дела. Например, Стариков поддерживал начинающих авторов Николая Рубцова и Анатолия Передреева – поэтов, так сказать, демонстративно русских, у которых на счету были и собственные антисемитские эпизоды...
Все эти истории дают однозначное представление о том, как действовала советская художественная критика (ведь помимо неугодных власти писателей существовали также неугодные ей художники, скульпторы, музыканты). Но, наверное, самым ярким примером советской литературно-политической критики было и остается выступление Владимира Семичастного на пленуме ЦК ВЛКСМ 30 октября 1958 года – против Бориса Пастернака и его романа «Доктор Живаго». Семичастный известен как председатель КГБ СССР. Но на тот момент он был еще первым секретарем ЦК ВЛКСМ.
«И в хорошем стаде заводится паршивая овца! Такую паршивую овцу мы имеем в нашем социалистическом обществе в лице Пастернака́!» – гремел Семичастный с трибуны, то ли намеренно коверкая фамилию писателя, то ли безграмотно путая ударение. Семичастный охарактеризовал роман «клеветническим так называемым произведением» и неоднократно сравнил «Пастернака́» со свиньей, напирая на то, что и свинья ведет себя лучше – мол, она не гадит там, где ест и спит. Завершался пассаж пожеланием отправить писателя «в капиталистический рай». Увы, Пастернак никуда не отправился, от Нобелевской премии отказался, и через два года упокоился на Переделкинском кладбище. Нет сомнений, что травля сильно сократила его дни...
Критика «антисоветского» романа была поставлена «на широкую ногу». В «Литературной газете» № 131 за 1958 год целая полоса под шапкой «Гнев и возмущение» с подзаголовком «Советские люди осуждают действия Б. Пастернака» содержала «письма читателей», якобы представлявших все социальные слои. Нетрудно догадаться, что в этих «Строках из писем» порицание романа превратилось в травлю самого автора. Писателю адресовали слово «Пасквилянт» и почти лирический, но все же обидный оборот «Лягушка в болоте». Так высказался, если верить изданию, машинист экскаватора из Сталинграда Филипп Васильцев.
Допустим, обращение «Голос московских писателей» (резолюция общего собрания писателей столицы) или статья «Вызов всем честным людям» за подписью смоленского поэта Николая Рыленкова действительно были написаны тружениками пера. А вот кто создал материалы «Слово рабочего» или колонки «Строки из писем» машинистов, крановщиков и начальников цехов, история умалчивает. Как и то, каким чудом все эти рабочие и колхозники в считанные дни успели ознакомиться с не изданным в СССР романом... Впрочем, на этот вопрос хорошо отвечает письмо за подписью «З. Аракелян, начальник цеха завода имени Кирова, Ереван»: «Я прочитал все, что было написано в газетах о романе Б. Пастернака, и глубоко убежден, что он... ненавидит советский строй и советских людей...». Да и упомянутый мною машинист Васильцев не подкачал: «Что за оказия? Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал. <...> Допустим, лягушка недовольна и еще квакает. А мне, строителю, слушать ее некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше».
Тогда и сложился устойчивый миф, будто бы в травле промелькнула фраза: «Пастернака не читал, но осуждаю». К сожалению или к счастью, но это мем. Именно такие слова никогда не звучали (что не смягчило участь Пастернака). Исследователь языка Вадим Нестеров в книге «Мемасики временных лет, или Служба поиска авторов цитат» сделал обоснованное утверждение, что фразу в таком виде скомпилировали из трех цитат. Первая – уже известное нам письмо экскаваторщика, который не читал Пастернака (интересно, если он существовал, кого читал вообще?..), но знает, что в литературе без лягушек лучше. Вторая – рассказ редактора «Огонька» Анатолия Софронова на общемосковском собрании писателей о встрече с чилийским писателем Дельмагом, который как раз «Доктора Живаго» читал и предупредил советского коллегу: мол, Пастернак – ваш враг. Софронов признался, что романа в глаза не видел, но Пастернак – слывущий юродивым человек с ложной философией. И, наконец, третья – заметка украинского писателя и редактора Петро Панча в киевской «Литературной газете», в которой Панч заявил, что романа не читал, но не имеет оснований не верить редколлегии «Нового мира», что книга «поганая».
Вместе с тем Нестеров указывает: мем «не читал, но осуждаю» вошел в обиход в период перестройки с легкой руки литературоведа Натальи Ивановой. Она писала для журнала «Юность» большой материал о травле Пастернака и выразилась так: «Именно тогда возникла логика: я романа не читал, но осуждаю».
Да, «не читал, но осуждаю» – это не авторское высказывание, а, так сказать, «критическая метода». Чрезвычайно живучая! Она в ходу у многих «знатоков литературы» по сей день. Особенно ее почему-то любят применять к различным произведениям «легкого» жанра: мол, не читал, ибо знаю, что там и читать-то нечего!.. Увы, такую позицию нельзя считать даже авторитетной (тем более, «заслуживающей уважения»). Заявления должны быть основаны на четком представлении о предмете. А для этого стоит хотя бы прочитать. Иначе будешь походить на экскаваторщика Васильцова...
Встречаются в наши дни и аналогии выступления Семичастного против «Пастернака́». Например, не так давно «новые критики» очень забавно переиначивали фамилию Аствацатуров... А «возмущенные отзывы советских граждан», наверное, трансформировались в сетевые комментарии сторонников «новой критики» (было бы интересно понять, сколько из комментаторов реально читали все тексты, о которых идет речь). Так что напрашивается вопрос, можно ли считать «новую критику» действительно новой – или обратиться к Экклезиасту: «Что было, то и будет, и что творилось, то и творится... Бывало, скажут о чем-нибудь: «Смотри, это новость!» А уже было оно под солнцем, и нет ничего нового в веках, что прошли до нас...»
Но можно ли считать советскую политическую критику «хейтерством» своего времени? Полагаю, нет. Строго наоборот: то был целенаправленный заказ властей, ответственно исполняемый ретивыми товарищами из творческого цеха. В какой-то мере та критика безлична – на месте «Пастернака́» мог оказаться любой другой автор и получил бы то же самое. На место Семичастного тоже мог встать любой другой управленец. Однако сегодняшнее хейтерство прибегает к приемам советской политической критики, внедряясь в область идеологии, пытаясь найти у авторов прегрешения то перед военной историей, то перед советским прошлым... Видно, литературно-политическая критика была предтечей хейтерства в том смысле, что снабдила его инструментарием. Но хейтеры сами себе воздвигают трибуну, а не получают распоряжения свыше, и в этом – существенное отличие. А ещё – их выпады всегда персонально ориентированы.
Отмечу, что буквально в последние месяцы «новая критика» претерпела занимательную метаморфозу. Оставшись в целом на тех же позициях – что недостойные авторы творят недостойную литературу, а недостойные деятели литпроцесса «раскручивают» не тех, кого надо, – новые критики выражаются сдержаннее и уже не так яро переходят на личности. За примером далеко ходить не надо! Вашу покорную слугу буквально на днях оценили как «великого ума и невероятных познаний женщину». Прочие придирки – пальцем в небо, но кто же станет спорить с таким точным портретом, коль скоро «новые критики» перешли на человеческий язык?..
А что именно стало причиной смены лексики, эстетические соображения или внелитературные обстоятельства, покажет время...
Елена Сафронова: личная страница.
Уже сегодня вы можете заказать рецензию на свои произведения у Елены. Профессиональная рецензия от Pechorin.net - ваш быстрый путь к публикации в лучших печатных или сетевых журналах, к изданию книг в популярных издательствах, к номинациям на главные литературные премии. У нас самая большая команда критиков в сети: 29 специалистов, 22 литературных журнала, 7 порталов. Присоединяйтесь к успеху наших авторов. Направьте свою рукопись нам на почту: info@pechorin.net, - и узнайте стоимость разбора уже сегодня.
Автор статьи: Сафронова Елена.
