Человечные герои Александра Пономарёва

Думаю, каждый редактор (да и критик) со мной согласится: одна из самых больших радостей в жизни – работать с текстами автора, наблюдая его безусловный творческий рост.

Помню первые рассказы Александра Пономарёва, которые мне довелось читать. Уже тогда в них брезжил юмор, уже тогда автор высвечивал горестные проблемы «чиновника низшего звена», уже тогда в ядре каждого рассказа можно было обнаружить недоразумение или казус – что-то, цементирующее сюжет, служащее поворотным пунктом авторской истории. В общем, уже было чем завлечь читателя, побуждая последнего непременно дочитать до конца.

Вспомним-ка: в чём специфика нашего времени? В «клиповости» мышления, «блоговости» любого внятного высказывания. «Произведение такое-то: столько-то «дочитываний»!». Если вас не «дочитывают», не видать вам плюшек. Александр Пономарёв, вероятно, родился на свет «дочитываемым» автором; осталось только набраться литературного мастерства.

Даже на первый взгляд очевидно, что подборка из семи рассказов, поступившая для рецензирования в начале 2024 года, сделана мастеровито и качественно. Схлынули некоторая водевильность, натужная ироничность, побуждавшие переадресовать предыдущую подборку в какой-нибудь «Сатирикон» вместо литературного «толстяка», на страницах которого современные писатели по-прежнему хотели бы видеть свои произведения. Больше стало драмы – не тяжёлой, мучительной для читателей, а жизненной, обыденной, само собой разумеющейся. Ну, а куда нам от неё деться, если мы постоянно вынуждены делать жёсткие, порой жестокие выборы с далеко идущими последствиями; сталкиваться с людьми неординарными, неадекватными, неприятными, но такими живыми, мятущимися и страдающими; совершать во имя ближних ежедневные подвиги, возможно, никому не нужные, но единственно делающие нас людьми?

И, наконец, стиль и слог новых рассказов подтверждают: автор освоил писательское мастерство настолько, что у него обязательно будет (да и наверняка уже есть) свой читатель.

Проза Пономарёва читается легко, нигде не спотыкаешься, спешишь дочитать до конца, потому что герои вскоре становятся не безразличны, а сюжетные повороты – интересны и занимательны.

Да, прежде всего – герои. Почти у всех отличительная особенность: они человечны, и потому понятны нам, несовершенным и неидеальным, но опутанным теми же узами долга и ответственности, сострадания и социальных требований, что и герои Пономарёва.

Денис Надеждин – «неприметный федеральный чиновник по спортивной работе», мелкая рыбёшка в своём аквариуме, «птица невысокого полёта», всего-то укравший «лишь пару спортивных школ и с полсотни хоккейных коробок», мчится на своем «Порше» к границе с Белоруссией, убегая от возбужденного против него уголовного дела, когда перед ним встаёт дилемма: спасти гибнущего человека, рискуя при том попасть в руки полицейских, или спастись самому. Как бы вы вышли из ситуации, спросим мы у пристрастного читателя. И читатель с негодованием ответит, что, прежде всего, он никогда бы не оказался в ситуации нечестного на руку «слуги народа» Надеждина! Ну, это понятно, – а всё-таки?.. И ответ тут очевиден – и автору удается добиться в конце рассказа читательской симпатии к изначально несимпатичному герою. Как самозваный генерал Делла Ровере в фильме Роберто Росселини, пономарёвский Надеждин заслуживает отпущения грехов, хоть это и не спасёт его от справедливого наказания за совершенные прежде преступления.

Вообще, литературу, в которой нет конфликта, внешнего или внутреннего, неинтересно, невозможно читать, – да и не существует Литературы без конфликта!

Героя рассказа «Зависимость» Александра Николаевича (во флешбеке – Саньку) связывают непростые отношения с матерью. Он настолько чувствует ответственность за неё, так живо представляет последствия своего исчезновения из поля ее зрения (вплоть до летального исхода матушки), что, отправившись на «картошку», совершает настоящий подвиг ради единственного звонка домой с сообщением: «Мама, у меня всё в порядке». Рассказ особенно актуален сегодня, поскольку 2024 год объявлен Годом семьи в России.

«Ревнитель» – церковный алтарник Иван, человек глубоко несчастный, в прошлом грешный, возможно (намекает автор), совершавший жестокие преступления, – спасается лишь служением Господу, с чрезвычайным рвением блюдёт каноны и традиции. Характер у него тяжелый, в душе «злоба кипит, точно смола геенская»; казалось бы – на своём ли месте такой человек в Храме Божьем? На своём, считает отец Митрофан. Более того – без храма Иван пропадёт. А значит – приходится терпеть, хоть и самому священнику несладко приходится с дотошным и строптивым помощником. Но отец Митрофан – настоящий Божий человек, умеющий усмирять свою гордыню, сострадательный, чувствующий свою ответственность за алтарника.

Ответственность – самое важное качество у героев Александра Пономарёва. И Маргарита Степановна из рассказа «Одна кровь», не имеющая собственных детей одинокая пожилая музыкантша, тоже несёт на себе ответственность – за двоюродных племянников, детей «беспутной мамаши», по-видимому, двоюродной сестры Маргариты Степановны. И, сколь ни симпатична ей молодая соседка Катя, её единственная помощница и, по сути, подруга, сколь бы ни сочувствовала Маргарита Степановна целеустремленной труженице, самостоятельно пробивающейся в жизни и пока не имеющей ничего за душой, – ответственность диктует ей текст завещания. Племянники, пусть равнодушные, давно забывшие тётку, – всё равно святое…

Рассказ «Оле-Лукойе» резко выбивается из подборки произведений, заставивших было расчувствоваться и задуматься о благородстве человеческой природы. Тут уже не то что «вор у вора дубинку украл» – это скорее нечто из серии «про уродов и людей», с сюжетом, закрученным настолько мастерски, что в первой половине рассказа и представить себе не можешь, куда он вырулит. Утешает только то, что пострадавшую сторону нисколько не жаль. То есть, жаль рассказчика – он ведь тоже попал под раздачу, на пару со своим «лирическим героем». Радует лишь, что все живы, а беспринципный и безжалостный соблазнитель, главный герой, наверняка задумается о своей жизни.

В рассказе «День рождения» хорошо показана разница между истинными ценностями и наносной мишурой. Вначале горько за мальчика, чьи родители приглашают на День его рождения каких-то «дядь» и «тёть», выпивающих, курящих и совсем не проявляющих к пацану интереса – зато покупающих ему в подарок кроссовки и мобильный телефон, что устраивает меркантильных родителей. Однако верных дворовых друзей мальчику позвать не разрешают: а вдруг эти ребята съедят на большую сумму, чем надарят взрослые гости? Вспомнилась осеевская Динка из книжки моего детства, и то, как она делила гостей на «всамделишных» и «гостиных»…

Впрочем, по мере чтения уже можно порадоваться за героя, ведь у него оказываются настоящие, верные друзья. В итоге он, удрав во двор незамеченным (родители и гости заняты совсем другим), получает настоящие подарки и внимание, устраивает застолье для ребят и даже отправляется кататься с ними на речном трамвае. Настоящий день рождения, который запомнится надолго, – и настоящие люди, которые будут знать, когда вырастут, как надо организовать праздник, чтобы и вправду порадовать своего ребёнка.

Ну, а в финале – рассказ, почти притча «Последняя флешка», о мытарствах писателя, не понаслышке знакомых всем нам, людям пишущим, имевшим опыт обивания порогов издательств. Грустная ирония автора: «Извините, но имманентная философия вашего произведения не совсем коррелируется с литературной политикой нашей редакции» – напомнила мне рассказ петербургского писателя Валерия Попова, ещё в советское время получившего свою рукопись из редакции обратно… с отпечатком подошвы. Можно отшить витиевато – а можно грубо и незатейливо. Суть одна.

Дальнейшая история красиво закольцована: писатель хочет свести счёты с жизнью, но встречает на мосту женщину, тоже желающую свести счёты с жизнью, а она оказывается редактором… (Интересно – вдруг тем же самым, приславшим ему желчный отзыв на его произведение?) Попытка самоубийства на мосту, где мужчина, ищущий смерти, встречает такую же самоубийцу-женщину – не нова, более того, подобный сюжетный ход использовался даже не в одном художественном произведении. Как и два ангела – это уже точно рождественская история, а не рассказ. На мой взгляд – слишком предсказуемо и приторно, поэтому этот рассказ мне показался самым слабым в подборке. А ведь начиналось интересно – на страданиях писателя, отвергаемого издательствами, можно было бы вырастить что-то существенное…

Но – автору виднее. Более того, у массового читателя именно сентиментальные истории всегда и пользуются спросом.

А что если воспринимать эту историю как назидательную притчу, а не романтическую? И писателю с редактором давно пора найти путь друг к другу? Есть о чём задуматься. А это самое главное – когда закрываешь текст, а он ещё какое-то время остаётся с тобой, не отпускает, побуждает вновь и вновь размышлять о том, что же хотел сказать своему читателю писатель. Значит – произведение состоялось.

Кира Грозная: личная страница.

Пономарев Александр Сергеевич. Родился в 1970 г в Москве. Окончил Институт инженеров водного транспорта. Публиковался в журналах: «Сибирские огни», «Бельские просторы», «Нева», «Дрон, «Кольцо А», в «Литературной газете» и в других изданиях. Автор сборников иронических рассказов: «Вкус к жизни», «Нервные люди», «Обыкновенная история», «Неприличный диагноз», выпущенных в электронном виде издательством «Эксмо». Финалист и лауреат ряда российских и международных литературных конкурсов, в том числе лауреат ХII Международного литературного конкурса им. В.Г. Короленко (2024). Живет в Москве.

Рассказ Александра Пономарёва

ОЛЕ- ЛУКОЙЕ

Мы с начальником нашего отдела плотно застряли по служебному вопросу в одном городишке, спрятавшемся от цивилизации далеко за пределами географии. На целых полмесяца затерялись в диком краю, где для его обитателей основным местом работы являются четыре исправительно-трудовые колонии и буровая. И где для командировочных из всех известных человечеству способов проведения досуга доступны лишь два – пить горькую или отчаянно влюбиться. Слово «отчаянно», в контексте данного речевого оборота, следует понимать исключительно, как «Эх, где наша не пропадала», ибо в городе, окруженном со всех сторон ИТК, романтический контингент, скажем прямо, не «вдова Клико». Впрочем, это лишь мое субъективное мнение.

Так или иначе, мне, растерявшему в долгой рутине семейных будней остатки молодецкого задора, больше подошел первый способ.

Для моего же относительно молодого и абсолютно неженатого коллеги были настежь открыты обе опции. Но тот настолько основательно остановился на второй из них, что напрочь забыл про первую.

Впрочем, иного ожидать от этого отпетого дамского угодника и не приходилось. Движимый своим прямо-таки собачьим чутьем он, при необходимости, нашел бы себе объект влюблённости хоть на земле Франца Иосифа, хоть еще в какой-нибудь Марианской впадине. Чего уж тогда говорить про целый, пусть и захолустный, но все-таки город? La ville de l′amour, практически Париж.

Так что вечером накануне нашего отъезда этот вечный романтик сидел на диване в фойе гостиницы «Луч» подле своей местной пассии, добросовестно скрасившей ему производственные будни, и трогательно прощался, молча уткнувшись бледным мокрым лицом в ее сведенные колени.

Обладательница коленей – очаровательное хрупкое создание лет двадцати пяти – двадцати семи в джинсовой короткой юбке, и с ювелирным украшением в носу, осторожно гладила его голову и, чтобы не расплакаться, кусала себя за натуральный белокурый локон.

При виде этой мизансцены даже обладатель самого черствого сердца не остался бы бесстрастным ее созерцателем и, смахнув украдкой соринку с глаза, продекламировал бы что-нибудь наподобие: «Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник...»

- Это значит, все? - прервав молчание, едва слышно спросила она.

При звуке ее жалобного, как у раненой птицы, голоса у меня, сидевшего на соседнем кресле с газетой, защемило в районе солнечного сплетения, несмотря на разгулявшийся радикулит и давно утраченную способность к лирическим переживаниям.

- Это все?

- А знаешь, что, Сонечка? - сказал мой товарищ, решительно отняв девичьи ладошки от своего лица. - Давай утром рванем вместе. Ты и я. Нечего тебе делать в этой черной дыре со своим кислым муженьком-библиотекарем. Разве ты не достойна лучшей доли? Арбат, Манеж, Ленком, представляешь? Короче, встречаемся завтра ровно в шесть на станции возле билетных касс. Не опаздывай только. Умоляю.

- Ты… ты это… сейчас серьезно? - завибрировала от счастья блондинка, смешно сморщив свой очаровательный носик. - Скажешь ведь тоже.

- А как же иначе? После всего. Как иначе? Впрочем, если у тебя есть причины остаться…

- Да, то есть, нет. Причин, в смысле, нет, – быстро поправилась красотка, словно боясь вспугнуть удачу, – А в остальном - да. Короче, где ты, там и я, любимый. Просто все неожиданно так. Выходит, мне теперь можно идти собираться?

- Нужно, родная.

Начальник кинул короткий взгляд на часы, висевшие над стойкой администратора.

- Ого, уже десять. Иди, время не ждет.

- Значит в шесть? – не веря до конца своему счастью, уточнила девица уже в дверях.

- В шесть, – сказал начальник, помахав ей рукой. – До встречи, мышка. Жду…

- Почему в шесть-то? – недоуменно спросил его я, любуясь тем, как счастливая Сонечка идет к остановке, освещая неземным светом центральную городскую улицу с ее нерабочими фонарями. - У нас отправление в пять как бы.

- Именно поэтому. Не хочу смотреть, как эта дуреха за составом несется. Долгие проводы – лишние слезы.

- Так значит ты изначально не планировал ее? - чуть не задохнулся я, - Ну, знаешь ли, это подло. Тебе надо срочно ей во всем, признаться. А еще лучше взять с собой, раз уж наобещал златые горы. Мы в ответственности за тех, кого приручили.

- Что бы ты понимал, Петров, в приручениях? - насмешливо посмотрел на меня начальник, - Экзюпери нашелся. Если я бы тащил домой всех, кого приручил, у меня в квартире места для себя б давно не осталось. Хоть и трехкомнатная она.

Я смотрел на своего визави и совсем не удивлялся его оглушительному успеху у слабого пола. Выше среднего роста, поджарый, с крепким раскачанным торсом и ироничным прищуром зеленых глаз на загорелом скуластом лице. Эдакий принц Гамлет в исполнении Смоктуновского. Добавить сюда немаловажные в/о и ч/ю, а также без м/п и ж/п и тогда становится понятно, почему он до сих пор не женился.

- А как же тогда она? - безвольно опустив взгляд, выдавил из себя я, не смея больше перечить начальству. – Жалко человека все-таки.

- Как она?

Вместо ответа начальник достал сигарету и стал рассказывать назидательную историю из своего далекого детства.

- Мне тогда пять было, – сказал он, с удовольствием затягиваясь. – Бабушка родителям с курорта позвонила и между делом заметила, что купила для меня игрушечный самолетик. И да, разговор состоялся еще в самом начале отпуска. Так я на подоконнике всю оставшуюся неделю просидел, ее встречая.

- А она на самом деле не купила ничего. Обманула, - поспешил проявить проницательность я. - И с тех пор ты, уязвленный в самое сердце, мстишь всем особам женского пола за их природное коварство. Комплекс из детства, понимаю.

- Почему не купила? – пожал плечами он, - Купила. Так себе, к слову, вещица оказалась. Я ее уже на следующий день раскурочил. Захотелось узнать, есть ли там внутри человечки. Зато мое недельное бдение на подоконнике вышло ярким и незабываемым. Даже сейчас помню. Веришь? Другие игрушки забыл давно, а эту помню. Ожидание счастья оказалось сильнее самого счастья.

Лицо начальника, воскресившего детские воспоминания, просветлело, разгладилось, но тут же снова стало скучным.

- Так к чему это я… Ах да…Ты хоть подумал, что будет, если я приведу эту дурочку в свою холостяцкую трешку, где холодильник забит только пивом и воблой, а по стенам развешаны постеры с длинноногими моделями? После мужа библиотекаря-то. Шок и трепет. Или взять мой характер? Сам знаешь, какой у меня характер. Сто к одному, что через неделю такой жизни она сама сбежит. А так я ее просто уберег от грядущих разочарований. Вот и все. Или, к примеру, скажи я ей сейчас, что мы расстаемся и все такое. Ну чего бы я добился?

- Ты бы открыл ей тем самым глаза и...

- …И траур у нее наступил бы на день раньше, - не дал договорить мне он, - Я же подарил ей ожидание счастья. Целый вечер и всю ночь безраздельного ничем не омраченного счастья. Можно сказать, что я старый добрый сказочник Оле- Лукойе. Или точнее Коля с Лукойла.

Начальник беззаботно рассмеялся своей довольно ловкой остроте, продемонстрировав милые ямочки на щеках, которые, наверное, так нравятся его воздыхательницам.

Назавтра около пяти я, навьюченный нашими с начальником сумками, шел по сумеречному перрону и то и дело оборачивался, в надежде увидеть Соню с чемоданом наперевес. Только бы у нее хватило ума уточнить расписание поездов. То-то было бы шороху. Я даже ехидно улыбнулся, представив себе, как наш волшебник начнет выкручиваться в ответ на ее всхлипы и упреки. И как, в конце концов, она даст ему звонкую пощечину, когда тот, выпучив глаза, будет мямлить что-то про амнезию от любви.

Но она не появилась.

«Как это подло и низко с твоей стороны, - думал я, закидывая наши поклажи на верхние полки купе, - Сказочник хренов. Сейчас она из-за твоей сказочки, Коля, с мужем, наверное, разводится или прощальную записку ему пишет. Спустя час прибежит сюда в растрепанных чувствах от совершенной ею низости, которой есть только единственное оправдание- любовь. Потом, растеряно скуля и дрожа, точно брошенная собака, начнет метаться по перрону в поисках этой любви и названивать на номер, купленную по приезду симку с которым ты только что выбросил за ненадобностью.

А когда твой обман откроется, то от избытка чувств бросится под ближайший состав. Как Анна Каренина. Эх, раскурочил ты очередной свой самолетик, Оле- Лукойе. Трус потому что ты заурядный. Никакой не сказочник».

Не успели мы с начальником более- менее обустроиться на своих местах, как дверь в купе без стука откинулась и помещение заполнили собой двое красномордых плечистых парней в кожаных куртках.

«Откуда попутчики еще взялись на нашу голову? - удивился я, - Мы же купе под себя целиком взяли».

- Кто тут Николай? - деловито осведомился один из попутчиков, распахивая свою безразмерную куртку.

- Ну я, положим, - нерешительно приподнялся с дивана мой начальник, - А по какому собственно вопросу…

- Привет тебе от Соньки…

Короткий замах извлеченной из-под куртки резиновой дубинки и вот мой начальник лежит ничком, закрыв руками разбитое лицо. За первым натиском последовала целая серия быстрых ударов в корпус и по голове.

- Эй, вы чего себе позволяете, - пискнул я, понимая, что не могу просто так сидеть и смотреть на избиение своего руководителя, но тут же забрал свои слова обратно, после того, как берца сорок шестого размера заставила мою хребтину испытать на прочность купейную перегородку.

По поводу сорок шестого размера я говорю с полной определенностью, потому, как эта цифра хорошо отпечаталась на моем бедном лбу.

Только когда тяжелая поступь ангелов мести стихла, мы с начальником осторожно начали шевелить ослабшими конечностями, попутно проверяя целостность своих органов. Начальника потрепало конечно изрядно. При малейшем движении он кряхтел и стонал так, как будто только что вылез из-под упавшей на него лошади. Опухшая с синим отливом физиономия бедолаги напоминала собой грустное рыло поросенка с прилавка на колхозном рынке. Ветеринарного клейма на лбу только не хватало.

Вдобавок ко всему выяснилось, что у него исчезли золотые часы, бумажник и телефон. А самое главное, мешочек с несколькими зелеными камушками, которые он удачно прикупил, мотаясь, от делать нечего, по местным приискам.

У меня, слава Богу, ничего не взяли. Видно потому, что брать было особо нечего. В итоге мой ущерб ограничился лишь тяжелой головой и прострелами в пояснице и позвоночнике.

- Ну что, ноль два? - спросил я начальника, потирая ушибленное плечо.

- Да ну их на….- сказал он смешно шлепая роскошными, как у фитоняшки, губами,- Тут же вокруг на пятьсот верст все свои. Замучаемся, как говорит наш президент, пыль глотать. Бирюльки — вот только жаль.  Ох. У тебя спиртовой салфетки не завалялось случайно?

- Тогда может ноль три?

Начальник отрицательно покачал головой.

- В Москву…в Москву.

- Сотрясения-то нет хоть?

- Кажется нет. Котелок вроде варит.

- Это хорошо, руководить, значит, сможешь. Но месячишко на любовной диете все равно посидеть придется. - хохотнул я, давая выход нервным импульсам, - Пока товарный вид не вернешь.

- Если не больше. Нет, ну какова Сонька-то, а? Тихоня.

- Золотая ручка.

- Не, теперь уже изумрудная...

Вот так жестоко пострадал добрый сказочник Коля из Лукойла от местной примитивной публики, не сумевшей оценить его благородных столичных манер. Ну и я с ним заодно.

После горестных размышлений под бутылочку сорокоградусной мы все-таки пришли к утешительному выводу, что с нами случилось еще меньшее из тех зол, которые можно было бы ожидать в сложившейся ситуации от жителей захолустного города, окруженного со всех сторон ИТК.

И, устроившись, насколько это было возможно в нашем состоянии, поудобнее, захрапели…