«Новый мир» № 3 (1151), 2021

... а всё равно дураком помрешь

(о журнале «Новый мир» № 3 (1151), 2021)

Утром по сельской дороге,
Медленно шёл ночной герой,
Весь лохматый и седой,
И улыбался...
«Дурак и молния»,
гр. «Король и Шут»

Открывает номер подборка Андрея Пермякова – «Кусок янтаря». Минорные тексты здесь переходят в строки с резкой, даже дидактической риторикой. Может показаться, что лирический герой ставит себя выше других. Но при внимательном прочтении видно: самоироничный автор неотделим от тех, про кого пишет. Недовольные (поперёшные) дураки, прокрастинирующие, играющиеся с рифмой, предающие и надеющиеся на авось. Дурак – характеристика целого поколения, и им неизбежно становится тот, кто зациклен на «чувстве смертности». Единственное, быть может, спасение от клейма дурака – жить и умирать легко, «как насекомый на сумке», а не грузить природу своими проблемами. В принятии смерти, в отличие от бессмертия, заключена свобода, пишет Пермяков, и об этом, что важно, ещё будут говорить другие тексты «Нового мира».

Тему дураков (и чудаков) продолжает почти твинпиксовый рассказ «Раб небесный» Бориса Евсеева. Построен текст кинематографично: читатель чувствует себя вуайеристом, подглядывая с повествователем за персонажами и даже преследуя их. Саундтрек рассказа – «The Fool on the Hill» от The Beatles – создает дополнительное ощущение если не юродивости, то инаковости героев. Один из них хочет подарить миру исцеляющий смысло-звук валторны, другой – сформировать новую реальность. Примечательно, что ощущение тревоги в рассказе постепенно превращается в экзальтацию, хотя обычно бывает наоборот.

Подборка стихов Татьяны Вольтской – «И смеется ветер» – история о любви к миру, когда любовь к конкретному человеку исчезла или осталась без взаимности, история возвращения к реальности и достойного расставания с прошлым. Лирическая героиня приходит к этому не сразу. Сначала между обиженной ней и отторгающим её миром граница, которая материализуется в виде одежды – образа защиты и укрытия. Здесь и у Невы есть рукава, и у женщины – бархатное платье. Прогулки по квартире с любимым в обнаженном виде остались позади, теперь надо облачаться в броню и бежать. Отсюда и необходимость выйти из комнаты (отсылка к Бродскому). К счастью, побег оборачивается узнаванием мира и его принятием:

Я всё глазею на поселки дачные,
И Бог глядит – через меня, прозрачную.

Следующий текст в журнале – «Дом на кладбище» Александра Ливерганта. Биографическая повесть – жанр в наши дни не самый распространенный, особенно если в центре сюжета писатели прошлого. Впрочем, Шарлотта и Эмили Бронте хорошо известны массовому читателю (и зрителю), полюбившему «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал». Но даже если романы не читаны, а биография семьи Бронте неизвестна, познакомиться с повестью стоит для понимания уклада жизни людей и, что ещё интереснее, механизмов редакторской и издательской работы в XIX веке.

Первая треть повести может показаться вязкой: неспешный темп повествования со множеством авторских отступлений, отсутствие сюжетной динамики. Но к середине «Дом на кладбище» уже оформляется как полноценный художественный текст и вовсю живет по его законам, включая, например, твисты. Отдельно стоит отметить, что на протяжении всего текста Ливергант ведет своеобразную полемику с первым биографом Бронте – Элизабет Гаскелл. Пожалуй, страсти у биографов кипят не меньше, чем у критиков, и за этим интересно наблюдать, даже если оппонентов разделяют столетия.

«Песенки из уголка» Анны Золотаревой возвращают нас к философии дурака. Того, который на самом деле не так глуп, как кажется, а лишь проговаривает истины прямыми словами. Стилистические повторы, усеченные строки – простота скрывает в себе огромную любовь и жалость к миру. Впрочем, лирический герой знает про себя и силу своего поэтического слова всю правду, отсылая нас в одном из текстов к сиянию загадочного чемоданчика из «Криминального чтива».

Тему дурака как трикстера, т.е. одновременного простака и творца, и его отношений со смертью, во многом продолжает рассказ «Моров» Саши Николаенко. На мой взгляд, это один из главных материалов номера. Текст неслучайно начинается с эпиграфа из Книги пророка Исаии. Главный герой – мальчик Петруша – по сути пробует себя в роли жестокого ветхозаветного бога, поджигая керосином муравейник. Но совершает он поступок этот не из-за тяги к насилию. Петруша проходит обряд инициации и взросления – осознания смертности всего живого.

Перед нами ритмизированная проза, можно даже сказать, проза в стихах. Для автора, написавшего «Убить Бобрыкина», это не в новинку. Рассказ «по-бродски» наполнен длинными перечислениями и инверсиями. Это создает ощущение важности и рисует божественный масштаб происходящего: хотя мы видим мир глазами ребёнка, мир этот огромен и, кажется, неуправляем.

Самая впечатляющая часть «Морова» – трансцендентный финал, понимание того, что мертвые, как ни парадоксально звучит, уже бессмертны. Переживание опыта собственной смерти навсегда освобождает от страха, делая смерть – частью прошлого. Ожидание же (впрочем, как и убийство) делает тебя ничтожным. Принеся муравьям гибель, Петруша осознает не только, что люди – это тоже, ходящие, как говорится, под богом муравьи, но и что смерть – не конец жизни. Мы есть, ты просто нас не видишь.

Стихи Бориса Парамонова («Воздушный устав») как тексты всякого пародиста наблюдательны и ироничны. Они работают как головоломка: в них есть исторические и географические отсылки, но главное – игра с культурным кодом. Тут и живопись, и классическая литература, и фольклор. Есть в построении стихов и песенная нарочитость: от частушек до шансона. В этой подборке тоже проскальзывает образ сказочного Иванушки-дурачка (хотя на деле – Ивана-царевича), которому для инициации надо не убегать от опасности, а идти ей навстречу:

Убежал от Бабы от Яги,
от избушки в смешанном лесу
и свои куриные мозги
в этот раз до дома донесу.

Новелла «Жемчуг для Марии» Анны Клятис (стилистически похожая на зарубежную прозу 50-70 гг.) в полной мере являет дурака-юродивого. Профессор – образ точный, манкий и пугающий одновременно. Безумство привлекает, даже гипнотизирует нас. И мешает порой предотвратить трагедию.

«Два стихотворения» Андрея Василевского закрывают тему отечественной художественной литературы в номере мыслями о современном мироустройстве. От ироничной фразы, преисполненной почти рэперского пафоса («Мир стоит на крестных отцах»), до аскетичной просьбы к Господу, перекликающейся с песней Высоцкого.

Александр Жолковский представляет в номере литературные виньетки – эпизоды из жизни, наполненные не столько яркой сюжетной историей, сколько размышлениями о прошлом и поэзии. Последние два текста, к слову, наглядно показывают, что подурачиться можно и переводчикам.

Стихи Кей Райан в переводе Григория Кружкова (и с его же предисловием) оставляют одновременно чувства тревоги и спокойствия. Тревожность связана с тем, что автор подталкивает тебя к сомнению в собственном мышлении и восприятии, а спокойствие – с тем, что автор как раз и есть тот собеседник, с которым эти сомнения можно разделить.

Как и всякий хороший журнал, «Новый мир» стремится не только к публикации текстов, но и к тому, чтобы дать нам представление об авторах. В мартовском выпуске Владимир Березин рассказывает, почему Вениамина Каверина вполне можно считать основоположником городского фэнтези, а Ольга Канунникова и Юлия Веретенникова с теплом вспоминают литературоведа и писателя Мирона Семёновича Петровского, ушедшего от нас в прошлом году.

От советского периода движемся вглубь к прошлому: Дмитрий Бавильский рассматривает в тексте «Теплое время года» романы Тургенева и сравнивает восприятие его современников с нынешними оценками этих гвоздей школьной программы. Автор рассказывает, почему революция, как и любовь, по мнению Тургенева, несовместима с жизнью, а ещё о том, что именно на обочине сюжета в романах классика обнаруживаются важные вещи. Но им читатель XXI века уделяет мало внимания, поскольку отягощен и общепринятым литературоведческим анализом тургеневских произведений (от «тургеневской девушки» до «лишнего человека»), и собственными ассоциациями.

Об ассоциациях во время чтения подробно рассказывает следующий материал журнала – «Между восприятием и комментарием» Константина Фрумкина. Интересно, что, описывая механику чтения, автор подспудно проговаривает и задачи хорошего писателя: представлять вещи так, чтобы они вызывали неожиданные интерпретации. Иными словами, остранение как отличный художественный прием никто не отменял в наши дни. Знакомясь с текстом Фрумкина, понимаешь, что дураком быть незазорно, даже когда ты читатель: незамутненное знаниями сознание (так называемая читательская невинность) позволяет воспринять текст в первичном виде, более близком к чистому искусству, не отягощенному общественными явлениями и конкретными людьми.

Отдельного внимания заслуживает большое философское эссе Владимира Варава «Danse Macabre человека цифровой эпохи». Оно снова затрагивает тему отношения людей («дурачки-старички» и, очевидно, такое же неумное молодое поколение) и смерти. Здесь уже речь идет о том, что человек хочет уподобиться богу не за счет убийства (как Павлуша в «Морове»), а за счет собственного бессмертия.

Текст получился дискуссионным, если не сказать провокативным. Он перекликается с недавно вышедшей книгой Сергея Мохова «История смерти», а ещё с романом Татьяны Замировской «Смерти.net». Цифровизация, действительно, отличный вариант бессмертия, и только цифровизация литературы, пожалуй, наоборот, отдаляет человеческий плевок от вечности, отдавая наше место нейросетям. Жаль, что Варава не рассматривает этот вопрос. Не рассматривает он почему-то и тот вариант, что признание (пусть и не принятие) уязвимости своего тела (а не только души) – это тоже проявление человечности.

Обретение цифрового бессмертия, к слову, можно воспринимать (чего не делает автор) и как форму смерти, ведь это осознанный выбор в пользу существования вне тела, которое в современном гедонистическом мире вовсе не отторгается, а очень даже пестуется. И тогда в этом прячется не раболепство перед цифрой, как считает Варава, а жертвенное величие – уничтожение себя телесного.

В литературных обзорах мартовского номера Инна Булкина, к несчастью, покинувшая этот мир, рассуждает о том, как работают вымышленные документальные источники в романе «Филэллин» Леонида Юзефовича. Ася Михеева же делится «рокерскими» представлениями о книге Дмитрия Захарова «Кластер». Александр Коровашко, в свою очередь, жалуется на работу переводчика над книгой Эриха Ауэрбаха «Филология мировой литературы».

Аркадий Штыпель в «Верую, Господи!» комментирует новую книгу Тимура Кибирова «Солнечное утро». Он отмечает, что Кибиров в стихах соблюдает «социальную дистанцию» в отношении смерти и пользуется стилистическим приемом очеловечивания речи. Снижению пафоса в силлабо-тонических стихах, где смерть выступает практически одним из главных героев, способствует и самоирония.

Не обходится и без кинообзоров: Наталья Сиривля разбирает нашумевший пиксаровский мультик «Душа». В рецензии есть восприятие сюжета разными поколениями и даже сторонниками теории заговора (!). Но главное – мысль о том, что мультик не о смысле жизни вовсе, а о ее однозначной важности и необходимости бережного отношения ко всем ее формам.

Март – первый месяц весны, а весна, как известно, время обострения. Вот и журнал «Новый мир» уделил внимание текстам, в которых в той или иной степени фигурирует типаж дурака. Дурак – это и трикстер, и юродивый, и шут. У него нет страха, но нет и целей. Он редко врет, сострадает миру, много смеется и действует по ситуации. Писатель, собственно, тоже дурак, создающий творение из пустоты, развлекающий аудиторию и следующий своим бессознательным порывам, иногда совсем непонятным читателю.

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

1199