«Аврора» № 2, 2021

Чувство и понимание современности невозможно вне истории

(о журнале «Аврора» № 2, 2021)

Выпуск журнала «Аврора» (№ 2, 2021) посвящён значимым именам и значимым вехам в истории страны. Показательны рубрики оглавления: «К 800-летию со дня рождения Александра Невского», «200-летие со дня рождения Достоевского», «Великие люди – великие даты». В последней из упомянутых рубрик содержится информация о юбилее Сергея Довлатова в Уфе.

Выпуск журнала «Аврора», несмотря на присутствие в нём тематического спектра истории, не является собственно ретроспективным, ибо историческое прошлое в выпуске «Авроры» осмысляется художественно и связывается с современностью. Концепция журнала подразумевает: чувство и понимание современности невозможно вне истории.

Историческая публицистика в журнале не отделена непереходимой чертой от художественной прозы, драматургии и поэзии. Так, например, в публикации Валерия Попова, председателя Редакционного совета «Авроры» и председателя Союза писателей Санкт-Петербурга, «Улыбчивый вождь» содержатся ощутимо беллетризованные очерки биографии Сергея Кирова. Фактически очерки представляют собой феномен художественной прозы. В журнальном выпуске также помещена большая подборка стихов Юрия Шестакова, посвящённая 800-летию Александра Невского (она опубликована в одноимённой рубрике). Художественные тексты в журнале нередко включены в контекст истории, а явления истории даны в эстетическом ключе.

Главные публикации номера: Иван Фастманов «Аглая» (рассказ), Сергей Горюнков «О культуре синтеза правды и права», Игорь Озерский «Бридж», «Песни Стикса», «Толстый король» (рассказы) – рубрика «Дебют», Валерий Попов «Улыбчивый вождь» и др.

«Аврора» гуманитарный и литературно-художественный журнал, ориентированный на интеллигенцию. И художественные (а не только научные) публикации журнала нередко содержат интеллектуальную составляющую. Например, в рубрике «Поэзия» опубликована подборка Сергея Макке «Мартовские иды». Смысловое поле подборки изолировано от массовой культуры и связывается с мировой культурой в её величественном прошлом. Причём позднеантичные римские аллюзии, которые присутствуют у Макке, в контексте «Авроры», журнала северной столицы, неизбежно связываются с римскими мотивами у Мандельштама – поэта Петербурга. Литературная игра с римской древностью у Макке обращает читателя к широкому спектру литературных ассоциаций. Остаётся засвидетельствовать не только отдельно взятые римские мотивы у Макке, но также его узнаваемую апелляцию к неким культурным универсалиям, связанным с судьбой Рима, с имперским культурным космосом поздней античности.

В цикле художественных очерков Валерия Попова «Улыбчивый вождь» присутствует множество культурных интертекстов. Например, в новелле «Случай на молочном заводе», причудливо включённой в цикл очерков о Кирове, постмодернистская пародия на советские детективы (постмодернистская деконструкция советского мифа) сложно сочетается с почти раблезианским гротеском, эхом средневековья, ретроспективно различимым в прозе Гоголя – творца литературных фантасмагорий Петербурга. В новелле воспроизведён некий вредитель, иначе говоря шпион, проникший на молочный завод и скрытый в массе творога – чтобы вычислить и выявить шпиона, творог надо съесть... Признаки постмодернистской антиутопии у Попова сопровождаются признаками чёрного юмора. Абсурдистские фрагменты прозы Попова содержат и некоторые отголоски прозы Хармса...

Если рационально устроенный римский мир у Макке ретроспективно связывается с геометрической правильностью Петербурга, то гоголевские аллюзии у Попова сочетаются с литературными химерами и фантомами Петербурга. Тем самым петербургский журнал «Аврора» не столько оспаривает у Москвы историческое первенство, сколько транслирует особый петербургский текст, особую семиотическую среду русской классики, которая в немалой степени складывалась в северной столице – от Гоголя до Мандельштама и от Мандельштама до Бродского, ещё одного создателя (или соавтора) петербургского текста. Он элитарен. Достаточно указать на то, что помимо Попова, известного писателя и члена редколлегии журнала, в рубрике «Великие люди – великие даты» опубликованы очерки главного редактора журнала Киры Грозной «Юбилей Сергея Довлатова в Уфе». Довлатов – не только прославленный писатель-эмигрант, но и своего рода символ свободно мыслящей русской интеллигенции поздне-советского периода. То обстоятельство, что о Довлатове пишет главный редактор «Авроры», указывает на установку редколлегии журнала – показать, что высокая литература – это удел избранников муз или людей культуры, а не продукт массового производства. Означенная установка согласуется с характером Петербурга – города, построенного на европейский лад, и в этом особом смысле не общедоступного, не массового.

В семиотическом поле Петербурга является и рубрика журнала «К 800-летию со дня рождения Александра Невского». В ней опубликована статья Сергея Горюнкова «О культуре синтеза правды и права». Автор, ссылаясь на академические источники, пишет о том, что во времена Александра Невского правда связывалась с религиозно-этическими универсалиями и стояла выше истины, локальной достоверности, иногда окрашенной житейски. Принятая в современном языке смысловая иерархия, согласно которой истина стоит преимущественно над правдой, по мысли Горюнкова является результатом десакрализации русского языка; впрочем, Горюнков склонен не столько к умалению истины, сколько к реабилитации и апологии правды (в её древнерусском значении). Продолжая свою мысль, Горюнков утверждает, что современное право – это формально юридическое и отчасти канцелярское понятие, из которого изъята религиозно-нравственная суть правды. Право – это канцелярская фикция – считает Горюнков. И предлагает вернуться к древней правде, однако, не уничтожая права – исходно европейской институции.

Несмотря на некоторое своё противостояние европейскому праву, Сергей Горюнков свободен от почвеннической тенденции искать ядро правды в простонародной среде (не случайно, что Александр Невский князь, представитель знатной фамилии).

Тезисы Горюнкова аргументированы академически, а потому связаны с Петербургом, культурным полисом европейского типа, не только территориально. Статья Горюнкова вписывается в элитарный контекст «Авроры» не только благодаря пространственной и тематической ассоциации, которая неизбежно возникает между Александром Невским и брегами Невы, где расположен Петербург.

Ассоциативная связь Александра Невского с Петербургом выдерживается и благодаря контексту журнала. В той же рубрике, в которой опубликована статья Сергея Горюнкова, посмертно опубликована подборка стихов Юрия Шестакова «Нетленная опора». Шестаков значительную часть жизни провёл в Петербурге, тогдашнем Ленинграде, как свидетельствует академически выверенная биографическая справка, а также мемуарное «Слово о Юрии Шестакове» Ильи Бояшова: «Помню Юру на поэтических семинарах в Ленинградском Доме писателей ещё в 80–е годы» – пишет Бояшов (с. 88). Тем самым и среда обитания поэта, и главное литературный опыт его жизни в северной столице определяет в стихах Шестакова «связь времён» – связь северной Руси времён Александра Невского и недавно минувших – почти нынешних – времён.

В своих стихах Юрий Шестаков воссоздаёт и художественно переосмысляет блоковскую Русь в русле космологии Заболоцкого. В результате он поэтически воссоздаёт не столько геополитику, сколько метафизику Руси: «А голод мой ничем не утолить: / безмерный, как душа и как Россия / Видать, с рожденья русский дух таков...» (с. 107).

При своей культуртрегерской и просветительской направленности журнал «Аврора» – по преимуществу не столько научное, сколько литературно-художественное издание. Рубрику «Поэзия, проза и драматургия», очевидно не случайно помещённую в начале журнала, открывает рассказ Ивана Фастманова «Аглая». Рассказ причудливо сочетает в себе натуралистическую поэтику с элементами гоголевского абсурда. Главная героиня рассказа – ведьма или старуха-оборотень – помещена в обстановку русской глуши, показанной житейски достоверно. Тенденция автора увидеть в натуралистической призме явление экстраординарное типологически сближает рассказ Фастманова «Аглая» с повестью Чехова «Чёрный монах» (о мистическом мираже) и повесть Куприна «Олеся» (непосредственно о ведьме). И всё же Фастманов не погружается непосредственно в мистику и метафизику рубежа XIX-XX веков, оставаясь в пределах собственно литературного гротеска, собственно художественной экзотики. Он показывает не столько ведьмовские качества, сколько силу личности и отчаянный характер Аглаи. Ведьма – в какой-то степени условное её определение.

Экстраординарные возможности человека показаны у Фастманова натуралистически конкретно в русле Чехова или Куприна и в то же время – с элементами гоголевского гротеска.

Рассказу Фастманова эстетически и по смыслу вторят рассказы Игоря Озерского (рубрика «Дебют»). В прозе Озерского реалистическое письмо творчески органично сочетается с притчеобразными решениями текста. Автор показывает то, как обыденная жизнь в своей мнимой случайности, в своей не случайности таит за собою судьбоносные закономерности и, напротив, потусторонние феномены как бы заявляют о себе в обыденной жизни, в причудливых комбинациях житейских событий. В рассказе «Бридж», содержащим элементы шутливой мистерии, как, впрочем, и другие рассказы Озерского, литературно обыгрывается таинственная общность дамы как карточной фигуры и метафизики пола – дамы в собственном смысле слова. В рассказе «Толстый король» косвенно и ассоциативно сохраняется карточная мистика благодаря комически-инфернальной фигуре короля (она омонимична одноимённой карточной фигуре). В «Толстом короле» исподволь угадывается романтический мотив борьбы с судьбой, борьбы со смертью, говорится как о воле одних не только выживать, но и жить, так и о безволии других, о безволии, которое завершается печальными жизненными упущениями. В рассказе «Песня Стикса» латентно присутствует кантианское представление о трансцендентальных феноменах бытия. За специальным философским термином Канта угадывается и нечто простое: мир, данный нам в ощущениях, слишком чудесен, загадочен и многообразен, чтобы явиться в результате слепой игры природных сил (как уверяют нас материалисты). Тем самым, и жизнь сия побуждает нас угадывать в творении Творца, ответственно относиться к каждой минуте, прожитой на Земле... Быть внутренне собранными и подтянутыми, пока бьются наши сердца. Иначе говоря, вечность угадывается, сквозит в чудных мгновениях (а не в умственных абстракциях)...

Любопытная фигура смысла в рассказе «Песня Стикса» заключается в том, что мы угадываем идеальные источники посюсторонних явлений, но пока мы находимся на Земле, мы не можем заглянуть по ту сторону здешнего бытия, непосредственно обнаружить его идеальные источники. Вот почему автор весьма осторожен и сдержан, внося в свою прозу элементы мистерии. У Озерского они являются лишь спорадически, тогда как основное действие рассказов Озерского проистекает в параметрах познаваемого мира. Иначе говоря, признаки литературного кантианства у Игоря Озерского сочетаются с признаками литературного деизма в стиле Вольтера. В его философской вселенной Бог существует, но существует поодаль от Своего творения (которое живёт и движется по естественным законам). Вот почему мы вынуждены жить в мире сем, лишь предвкушая мир иной, но не заглядывая преждевременно туда – по ту сторону земного бытия... Его причудливая – не буквальная, не самоочевидная – связь с Абсолютом соответствуют тем представлениям о превратности и коловратности судьбы, которые пронизывают мироощущение Вольтера – и не в последнюю очередь его повесть «Кандид» – одно из любимых творений Пушкина.

Новое – это хорошо забытое старое. Игорь Озерский на современном уровне воспроизводит начала русского и европейского Просвещения... Тем не менее, Озерский ищет в литературе новых форм – следует путём литературной игры с веком Просвещения и обретает свою собственную поэтику... Отвлечённым умствованиям XVIII века противостоит жизненная достоверность прозы Озерского. Идея у Озерского не привязана к образу, а как бы витает над ним...

Не будучи формально включён в художественную рубрику журнала, к ней примыкает и ранее упомянутый цикл очерков Валерия Попова «Улыбчивый вождь». Не случайно Попов – не публицист, а писатель. В очерках Попова советский абсурд – например, анекдотический сюжет, говорящий о том, как школьников принимали в пионеры в музее Кирова – причудливо сочетается с чистотой детства, с романтикой отрочества. Показ детского сознания на причудливо многослойном (и подчас гротескном) фоне отечественной истории литературно роднит Попова с Сашей Соколовым – автором знаменитой «Школы для дураков» и «Палисандрии». Проза Соколова – феномен той особой рафинированной культуры набоковского типа, которая родственна элитарной культуре литературного Петербурга.

К рубрике «Поэзия, проза и драматургия» в составе выпуска «Авроры» относятся также стихи Андрея Сенова и Беллы Гусаровой. Один из центральных мотивов Сенова – это лампочка Ильича или некий метафизический свет, к которому лирический субъект Сенова устремляется в жизненных потёмках. Ленин у Сенова предстаёт как историческое лицо, удалённое от нынешней злобы дня и не подлежащее каким–либо эмоциональным оценкам (более уместным и ожидаемым по отношению к нашим прямым современникам). В относительно нейтральном ключе у Сенова описывается и ленинский план ГОЭРЛО.

И как маленькому мне здорово
Улепетывать от врача
По тоннелю, в конце которого
Светит Лампочка Ильича

– пишет Сенов, воздерживаясь от упрощающих «хорошо» и «плохо».

В стихах Беллы Гусаровой содержится цветистая космология и попытка проникнуть в тайну вселенского мироустройства. Поэт жаждет

Заглянуть в неведомое, заскочить в зовущее...

Гусарова следует по литературным следам Ломоносова («Открылась бездна звезд полна; / Звездам числа нет бездне дна» – пишет он в «Вечернем размышлении»). Однако силлабо-тонику Гусарова преобразует в ритмичный верлибр – стих, организованный не столько классическим метром, сколько компактным логико-интонационным рисунком. От традиционного синтаксиса, как и от традиционного метра Гусарова отказывается, в современном ключе перелицовывая архаические художественные структуры – например, космологию Ломоносова.

В художественной рубрике журнала наряду со стихами и прозой опубликована драма Александра Мелихова «Новорусские помещики» (о причудливых приключениях еврейского ума в лабиринтах истории), а также окончание пьесы Саши Кругосветова и Оли Шпакович «Мосты в прошлое».

Художественную рубрику журнала контрастно дополняет литературоведческая рубрика «200-летие со дня рождения Достоевского». В ней опубликована литературно–критическая статья Ольги Невзглядовой «Сумка Манука и арифметика Достоевского». Невзглядова этически порицает агрессивный нарциссизм и деструктивную психику персонажа Достоевского – прежде всего, антигероя «Записок из подполья». Негативно подчёркивается его непомерный эгоизм, его тенденция уйти в собственную улиточную нишу и заодно – по возможности уничтожить весь окружающий мир («Свету ли провалиться или мне чаю не пить»?).

В той же рубрике опубликованы эссе Романа Круглова о различных экранизациях Достоевского. Круглов пишет о фильме «Идиот» советского режиссёра Пырьева. Не отказывая постановке Пырьева в сценичности, родственной классическому театру, позитивно комментируя в кинокартине Пырьева символику цвета, подчёркивая нравственные достоинства князя Мышкина (в исполнении Юрия Яковлева), Круглов, тем не менее, сетует на несоответствие замысла режиссёра авторскому замыслу Достоевского. В частности, по мысли Круглова, Пырьев в своём фильме пропагандирует советскую мораль – например, скромность в быту, трудолюбие, материальную умеренность – в ущерб христианскому смыслу романа. Мышкин Яковлева (и Пырьева) нравственно корректен, но не религиозен – утверждает Круглов.

В следующем эссе Круглов говорит об «Идиоте» в другой экранной версии – о кинопостановке японского режиссёра Куросавы. По мысли Круглова Куросаве уникально удалось передать трагические смыслы Достоевского языком японской культуры, японской ментальности. Будучи внешне непохожим на действие романа Достоевского, экранное действие у Куросавы внутренне соответствует художественному замыслу Достоевского – русского писателя. Куросаве удалось языком одной культуры передать смыслы другой культуры. Тем не менее, и Куросава передал в романе Достоевского всё, кроме самого главного – кроме христианской проповеди, евангельской соли – утверждает Круглов.

В третьем эссе говорится об экранизации «Бесов» Достоевского польским режиссёром Вайдой. В противовес Достоевскому Вайда делает главным героем не Ставрогина, а Шатова. И если у Достоевского акцентировалась, прежде всего, целенаправленная злая воля Ставрогина, то у Вайды акцентируется инфернальное шутовство, инфернальное кривляние таких персонажей, как Кириллов и Шатов. Вайда в противовес Достоевскому воссоздаёт некую бесовскую неразбериху – считает Круглов.

Разумеется, далеко не все публикации «Авроры» тематически связаны с Петербургом. Случайно ли, впрочем, то, что и Достоевский в немалой степени принадлежит к петербургской культуре? Журнал «Аврора» наделён теми признаками петербургского текста, которые не сводимы к петербургским реалиям. Так, «Аврора» сочетает в себе элитарность и ясность – аполлоническое начало. Многие публикации журнала – например, публикации об Александре Невском или публикации, посвящённые Достоевскому, для своего углублённого постижения требуют специальных знаний. Однако благодаря своей ясной подаче смысл упомянутых публикаций может быть частично понят и читателем, интеллектуально не искушённым. Художественные тексты, публикуемые в «Авроре», содержат множество авторских ассоциаций, отсылок к другим художественным текстам. Однако и художественные произведения, публикуемые в «Авроре», частично могут быть восприняты читателем и без специального академического инструментария.

«Аврора» – журнал, отображающий современное состояние петербургской культуры, петербургского текста. В его семиотическом поле узнаваемо являются общечеловеческие ценности и смыслы. В то же время публикуемые в журнале произведения содержат не общепонятные пласты; их постепенное постижение – есть образовательный процесс.

Таким образом, журнал «Аврора» в интеллектуальных и художественных формах осуществляет программу современного просветительства.

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Родился в Москве 15 февраля 1967 года. В 1993 окончил филфак МГУ (отделение русского языка и литературы). Там же поступил в аспирантуру и в 1997 защитил кандидатскую диссертацию по лирике Пушкина 10 - начала 20 годов. (В работе реализованы принципы лингвопоэтики, новой литературоведческой методологии, и дан анализ дискурса «ранней» лирики Пушкина). Кандидат филологических наук, член Российского Союза профессиональных литераторов (РСПЛ), член ЛИТО Московского Дома учёных, старший научный сотрудник Государственного историко-литературного музея-заповедника А.С. Пушкина (ГИЛМЗ, Захарово-Вязёмы). В 2010 попал в шорт-лист журнала «Za-Za» («Зарубежные задворки», Дюссельдорф) в номинации «Литературная критика». Публикуется в сборниках ГИЛМЗ («Хозяева и гости усадьбы Вязёмы», «Пушкин в Москве и Подмосковье»), в «Учительской газете» и в других гуманитарных изданиях. Живёт в Москве.