«Роман-газета» № 11-12, 2022

Большая жизнь

Большинство произведений, вошедших в номера 11 и 12 «Роман-газеты» за 2022 год, родственны друг другу по тематике и стилистике. Многим авторам свойственна интонация задушевной беседы с читателем, прямой повествовательный нарратив, обстоятельность описаний и – самое редкое и ценное свойство – любовь к своим героям. На каждое подобное произведение, появившееся в литературном пространстве, непременно найдётся критик-позитивист, который спросит: «Можно ли так писать в ХХI веке?».

Действительно, многие рассказы и повести здесь написаны языком художественной и документальной прозы прошлого столетия, но важно ведь соответствие авторского языка не столько духу времени, сколько заявленной теме и художественной задаче. Такое соответствие в подавляющем большинстве текстов достигнуто: простой, несколько наивный язык советской журналистики в лучших её проявлениях как нельзя более органичен разработке социальной проблематики, язык реалистической психологической прозы – раскрытию в тексте метафизического измерения.

Современному автору порой неимоверно трудно серьёзно и прямо пересказать «простые речи отца или дяди-старика». А современному критику, судящему произведение не по его внутренним законам, а исходя из некой внешней шкалы, столь же трудно увидеть в этом наилучшее художественное решение. Впрочем, от простоты как высшей формы сложности до той простоты, что хуже воровства, действительно, совсем недалеко, и, к счастью, представленная в «Роман-газете» проза тяготеет к первому из этих полюсов.

Одиннадцатый номер издания полностью посвящён творчеству Ивана Басаргина (1930–1976) – выходцу из таёжного села, лейтмотивом работ которого является история родного края. В художественном мире писателя центральное место занимает дихотомия «человек – природа»; кажется, автору удалось раскрыть все её возможные аспекты: от глубинных, психологических – до поверхностных, социальных.

В повести «Сказ о Чёрном Дьяволе» воплощением этой парадигмы является образ потомка собаки и волка – Чёрного Дьявола, на протяжении повествования меняющего то хозяев, то жизнь в деревне на дикую жизнь в тайге. Пёс выступает здесь не столько как герой, сколько как символ, на протяжении всей повести возвращающий читателя к заявленной проблематике (соотношению дикого, стихийного – и человеческого; естественного – и вышеестественного). Герои, постоянно балансирующие между этими полюсами, столь многочисленны, что повесть содержит в себе потенциал эпопеи. Время действия охватывает период с 1906 по 1914 годы, крестьяне-переселенцы начинают осваивать Уссурийскую тайгу, долго борясь и трудно сживаясь с этой землёй. Собственно, центральный сюжет повести – это сюжет взаимодействия стихий как в человеке, так и вне его, а взаимоотношения героев здесь лишь способствуют раскрытию эпического плана повествования. Истории семей крестьян-безземельцев, купцов, каторжников-вечнопоселенцев сливаются в один многоголосый хор – историю лапотной Руси, которая шла осваивать новые трудные земли ради хлеба – «сытного и духмяного». Эта простая, здоровая мотивация сама по себе роднит хлынувший на Дальний Восток людской поток с могучей природной стихией. Ракурс повествования всё время меняется, не выделяя ни одну из семей и ни одного из героев в качестве главных. Сила жить, жажда выжить в равной мере движет поднимающим целину крестьянином и сбежавшим в тайгу псом, и мытарства крестьянина, и адаптацию собаки в тайге писатель описывает одинаково подробно и в одной эмоциональной тональности («Хрустнула под лемехом земля, отвалился жирный пласт», «Вогнал клыки в парное мясо и жадно, с рычанием, чавканьем и хрустом костей на зубах начал есть»). Интересно, что в общине переселенцев скатываются к жизни по «волчьим законам», утверждающим вседозволенность сильного и полное бесправие слабого, как богатый купец и разбойник Безродный, так и доведённые голодом и непосильным трудом до полного душевного истощения бедняки («в глазах сельчан тупое безразличие, голодный блеск, усталость»).

Исследование человеческой природы, глубокое и увлекательное само по себе, в пределах повести всякий раз словно бы натыкается на ограничения, заданные авторской установкой «бытие определяет сознание» (на которую писатель, безусловно, имеет право), и эпический нарратив то и дело сменяется сугубо социальным, что несколько упрощает произведение. Фрагменты, описывающие политические споры между крестьянами, и главы, посвящённые назревающей в общине борьбе с мироедами-кулаками, купцами и продажными чиновниками, на фоне остальных выглядят несколько плоскими и плакатными.

Текст вообще крайне стилистически неоднороден в силу того, что идейная составляющая несколько раз расширяется и сужается, петляет, как заячий след на снегу, делая резкие прыжки от проблематики, свойственной произведениям Маминого-Сибиряка – к проблематике рассказов Пришвина, интонации Бажова сменяются интонациями Айтматова. Отчасти это оправдано масштабом задачи – вместить в повесть весь сюжет «Тайга и Человек»: охватить его полностью вряд ли возможно без таких «прыжков». Конечно, произведение нельзя в полной мере назвать сказом, но в уста некоторых героев вложены легенды, былички и поверия («Одно то, что тайгу нашу Бог сеял с устатку. Вначале он обсевал Ерманию, потом Расею, потом Сибирь, а уж в наши края прибрёл на шестой день недели. Устал страсть как! А семян ещё полон мешок. Подумал, подумал, взял, развязал мешок и всё вытряхнул на эти сопки. И вышел ералаш»). Но в целом это скорее реалистическая историческая проза, перемежающаяся добротными, мастерски написанными журналистскими очерками – таковы, например, главы о долгих перипетиях плутающего по тайге пса. Удивительно, но сочетание их поэтик выглядит органично. Кажется, не вполне органична здесь разве что попытка писателя внезапно свернуть в сторону остросюжетности и придать повествованию черты приключенческого романа: пёс Чёрный Дьявол становится неуловимым мстителем, который появляется в деревне, чтобы покарать злодеев и помочь добрым людям. Таких эпизодов сразу несколько, они следуют в повести один за другим, и эта введённая в неспешное вдумчивое повествование детективность выглядит, как попытка украсить добротное драповое пальто узорами из бахромы.

Бесспорная удача повести – постоянно развивающаяся, выписанная тонкими штрихами линия метаний между человеческим и звериным в человеке и обществе, между выживанием и жизнью – этот мотив слышен на протяжении всего текста, и метание полусобаки-полуволка между тайгой и деревней становится развёрнутой метафорой. В финале тема раскрывается с неожиданной простотой и ясностью: пёс, проводивший хозяина на фронт Первой мировой войны, не желает идти жить ни к одному из деревенских мужиков, думая: «Чудаки... Дьявола надо не на ремень брать, Дьявола надо просто понять и полюбить». «Хищность» и человечность определяются как следствие влияния внешних факторов, но всё же в большей мере тонких, психологических, а не социальных.

Несколько размещённых в том же номере журнала рассказов Ивана Басаргина выглядят связанными с повестью «Сказ о Чёрном Дьяволе», они продолжают развивать те или иные аспекты её проблематики локально, и потому более цельно и глубоко.

Например, рассказ «Мокрые снеги» словно бы подхватывает звучащую в финале повести мысль о внутренней дикости и загрубелости как следствии нехватки человеческого тепла и участия. Основной сюжет рассказа обрастает воспоминаниями героя о своих товарищах – мальчишках, которые вынуждены были во время войны стать кормильцами своих семей и отправляться в тайгу добывать кедровые орехи, чтобы потом продать их на базаре. В одном из этих подростков – виртуозно обманывающем покупателей бывшем воре-карманнике – вдруг просыпается маленький никем не любимый ребёнок:

«– Помню, мы с папой ходили на демонстрацию, он мне купил целый килограмм конфет, пряников.

– А ну заткнись! – взревел Шмага. – Нашёл время о чём говорить. Замолчи!

– Ну, чего ты, Шмага, разошёлся? – положил я руку на его вздрагивающее плечо.

– Мне никто ничего не покупал, – тихо уронил Шмага и заплакал».

В том же рассказе – и тема победы человеческого над звериным, преодоления себя ради спасения друга, правда, решённая с несколько более прямолинейным дидактизмом, нежели в повести: «Перед глазами вдруг встала мама, она будто спросила: «Ты испугался, сынок? Жить хочешь? А разве твои друзья не хотят? Или ты забыл слова деда: сам умирай, но друга не оставляй в беде. Если забыл, то вспомни! Погибнут они, кем же станешь ты?».

В «Первой тропе» и «Винтовке» суровый таёжный быт охотника читатель видит сквозь призму детских воспоминаний героя, который любим взрослыми, а потому даже тяготы борьбы со стихией и лишения не ломают его изнутри, его воспоминания о трудностях светлы.

В рассказе «Жила самородная» есть что-то от поэтики Лескова: кажется, сама логика развития сюжета подчинена ходу мысли героев – таёжных старожилов деда Исая, знающего «геометрию жизни», деда Евсея, тоже «знающего всё о жисти», мечтательного деда Андроса. Непоследовательность, парадоксальность суждений и укоренённость в мифопоэтическом мировосприятии делают действия персонажей столь же интуитивными, словно подчинёнными действию неких сил и стихий.

«Росы» – классический советский очерк, затрагивающий нравственную проблематику, соединяющий в себе художественное описание с элементами аналитической статьи и репортажа.

История героя рассказа «Старик» созвучна сюжетной линии пасечника Макара Булавина из повести «Сказ о Чёрном Дьяволе»: старик, потерявший собственную семью, начинает бескорыстно заботиться о чужой, и это придаёт его жизни смысл. Сидор Петрович в «Старике» горько обижен на своих взрослых детей, разочарование же Макара Булавина на первый взгляд носит более глубокий характер – он выходит из старообрядческой веры, не найдя в ней утешения после смерти жены и детей. Но из рассуждений Макара становится понятно, что им движут боль и обида на Бога и людей, а отнюдь не религиозные переживания.

Единство хронотопа большинства рассказов и наличие сквозных персонажей создаёт между текстами внутренние переклички и позволяет писателю подойти к одним и тем же вопросам как с позиции художественного осмысления, так и с позиции документалистики и журналистики, что, безусловно, расширяет палитру смысловых оттенков этого цикла.

Корпус текстов, размещённых в двенадцатом номере «Роман-газеты», созвучен по настроению и тематике произведениям Ивана Басаргина: здесь также отчётливо слышен мотив жизни как силы, преодолевающей смерть через внутреннюю борьбу и напряжение сил.

Первый материал – общирный отрывок из воспоминаний писателя-фронтовика Владимира Михеева «Война и мир в записках фронтовика» – задаёт тональность всему номеру. Уникальность этих мемуаров, помимо, разумеется, фактологической стороны, состоит в стиле их написания. Автор крайне скрупулёзно и последовательно описывает свою жизнь несколько суховатым казённым языком, словно бы составляет на себя досье. И в этом скромном, скупом на эпитеты письме ощущается искреннее стремление максимально подробно воссоздать события сами по себе, а не свою роль в них. Писатель будто смиренно предлагает вниманию читателя как отчёт о прожитой жизни, так и хронику эпохи, потому простота и сдержанность слога здесь так естественны.

Три небольших рассказа Дмитрия Воронина объединены ощущением обыденности ужасного, повседневность и привычность общественного зла намеренно гипертрофированы писателем. Каждый рассказ похож на раскадровку остросоциальной короткометражки: лаконичные отрывки-кадры расставляют ряд сильных акцентов в пределах сюжета. Рассказы «Выпьем за Родину!» и «На Берлин!» точны, конкретны, предметны, актуальны, их герои – скорее социальные типы, чем живые люди, они выписаны двумя-тремя резкими штрихами. Эмоциональная гамма – чёрно-белая. В рассказе «Честная служба» перевёрнутость мира, в котором зло выдаётся за добро, достигает своего апогея, здесь добро вообще отсутствует как категория.

Повесть Елены Арзамасцевой «Верблюд» по структуре сюжета напоминает сериал: в ходе расследования преступления на донском хуторе постепенно обнаруживаются всё новые перипетии взаимоотношений местных жителей, а сюжетные повороты построены на внезапно вскрывшихся афёрах и обманах, обнаружившихся спустя несколько лет внебрачных детях, семейных сплетнях и интригах. Очевидно, такое построение текста намеренно избрано автором: на это указывает и структура глав, строго следующих схеме планомерной отработки сериальных клише, и увлечённость героев латиноамериканскими сериалами (действие происходит в начале 90-х годов). Писателю присуще тонкое чувство меры, позволяющее балансировать на грани лёгкого абсурда и допускать присутствие в тексте сентиментальных мотивов и сюжетных ходов ровно настолько, насколько этого требуют законы жанра. Пожалуй, именно формат сериала наиболее адекватен как духу времени, которое воссоздаётся в повести, с его событийной чехардой, в пределах которой в любой момент может произойти всё, что угодно, так и тем стремлениям и чаяниям, которые движут героями. Ведь мыльная опера – это сказка, где есть добрые и злые персонажи, и добро всегда побеждает, что и происходит в финале повести: хорошие герои переженились, плохие с позором изгнаны из сюжета. Повести свойственна лёгкая, почти водевильная игривость, однако, не переходящая в пошлость. Пожалуй, в пределах поставленной художественной задачи – лишь слегка навести резкость, чтобы увидеть «глубинный народ», но не браться за глубокое исследование его жизни – избранная стилистика вполне органична. Выясняется, что в селе почти каждый связан с каждым не только кровным родством, но и системой взаимовыручки: никому не платят зарплату, но благодаря схеме обмена товарами и услугами люди не только все вместе как-то выживают, но и придумывают для этого порой странные чудаковатые схемы, такие как организация фотобизнеса с использованием живого верблюда.

Миниатюры Евгения Юшина представляют собой серию небольших этюдов и дневниковых записей, цель которых – зафиксировать мысль, ощущение, короткую историю. Их основное достоинство – непринуждённость, намеренный отказ от попытки углубляться, интерпретировать увиденное. Это – лёгкие непритязательные заметки и наброски, которые, очевидно, именно в этом качестве и позиционируются автором. Исключения здесь – рассказы «Бузотёр» и «Негасимое», в которых писатель, сохраняя ту же прямоту и непосредственность художественного высказывания, с разной степенью успешности подходит к серьёзным темам.

Единственное поэтическое произведение журнала – стихотворение Владимира Львова «Знамение» – как нельзя лучше соответствует концепции номера. Это жизнеутверждающая баллада о рождении ребёнка во время войны прямо на поле боя, где случившееся событие обретает символический смысл:

– Будь ты проклята, война!

Кажется, маршевый ритм и предельную простоту и ясность высказывания, столь свойственные тем стихам о Великой Отечественной войне, что стали «народными», легко скопировать, но это лишь подтверждает удачность найденной формулы. Такая ритмическая организация текста в сочетании с повествованием и разговорной лексикой сама по себе рождает какую-то внутреннюю собранность текста, упорядоченность его художественного мира и жизнеутверждающую интонацию.

Замыкающий номер рассказ Виктории Татур «Музыка у старого дома» уравновешивает композицию журнала и вместе с тем создаёт перспективу: здесь тоже звучит тема Великой Отечественной войны, но уже в ином ключе. Мальчика Стёпку заставляют учиться игре на аккордеоне, доставшемся ему от прадеда- фронтовика. Стремление силой «приобщить к наследию», сродни формальной пропаганде, ожидаемо не приносит результатов. Но тонкое чувство собственной причастности к судьбе прадеда всё же прорастает в мальчике благодаря музыке, оно и само подобно музыке. Центральный образ просторен и вместе с тем точен: ведь «чувство родства» – и есть «созвучие». Только начав играть песню о солдатах, в мелодии которой что-то коснулось его души, Стёпка вспоминает, что эту же песню играл и прадед.

Из тонких созвучий и параллелей и сплетена крепкая ткань добротной реалистической прозы, с лучшими образцами которой продолжает знакомить своих читателей «Роман-газета».

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

639