«Подъем» № 5, 2022

«Я верю в чистый звук...»

В пятом номере журнала «Подъём» (Воронеж) перед нами – россыпи исторических образов, наблюдений, изысканий. В который раз убеждаешься, что материя Времени едина. То, что происходит сегодня, и то, что происходило триста, четыреста, пятьсот лет назад, оказывается, имеет общие точки – смысловые, эмоциональные, энергетические, событийные. «Все во мне, и я во всем», – сказал поэт Федор Иванович Тютчев. Журнал «Подъём» нам это положение классической философии доказывает и показывает. И это большая радость для читателя, невольно ищущего в произведениях современников ответа на вечные вопросы бытия.

Поэма, поэма – редкая птица. Океанская, небесная, космическая, полевая, луговая, заречная, – просторная! Поэма – прерогатива простора, она на просторе царствует, ей под стать и темы такие – просторные, неохватные. Особенно – исторические. История есть Время, а Время поэт не только наблюдает и осмысливает – он живет в нем, ныряет в него вот уж точно как в бушующий океан! И потом, в самом жанре, в самой крупной форме кроется для автора великий магнит – поэма притягивает возможностью сюжетного и образного размаха, здесь можно размахнуться – и в изобразительном ряде, и в стилистике; контрасты стиля говорят о его богатстве, поэма не терпит монотонности, иначе автору не удержать всю махину в пространстве читательского внимания.

Поэма Сергея Луценко «Азов» посвящена Петру Первому, как, впрочем, знаменитому русскому царю посвящена большая часть номера журнала.

И поджигает фитили...

Историческое ви́дение поэта многомерно, многопланово. Текст выстроен динамично, почти кинематографично, и неоспоримая экспрессия поэмы воздействует на читателя, заряжает его ситуативным блеском, трагическими коллизиями, заставляет с замиранием сердца наблюдать панорамы кровавых сражений и любоваться буйством всенародных праздников. Баснословная, отдаленная от нас более чем тремя столетиями эпоха буквально обрушивается на нас из поэтических строк, как цветной шумный ливень:

Теперь – веселью все права!

Главы из романа могут стать тропой, ведущей в огромное пространство всего произведения, в его многосложный и многоландшафтный материк. Таков наш читательский опыт при знакомстве с фрагментами романа Владимира Василиненко «Прутский поход». По сути, это военный роман, art of war петровских времен. Нам становятся внятны обычаи тех лет, мы наблюдаем мелочи бытия, о которых забыла современность... Надо отметить, что сам текст не лишен живописности; словесные краски кладутся автором плотно, густо, кадры литературного кинематографа, проплывая и сменяя друг друга, запоминаются надолго:

«Колонна шагала в полном безмолвии. Новобранцев угнетало не одно лишь издевательство и насилие над их незадачливой судьбой, но и сиюминутный, навязчивый страх. Любой русский человек знал и помнил всегда: лес – это прибежище злых, свирепых душегубов, начиная от Соловья-разбойника, Кудеяра и Ваньки Каина. И поэтому рекруты молча топтали ногами скользкую, сырую землю, стараясь не смотреть по сторонам.

Смачно чавкали конские копыта, пронзительно визжали несмазанные втулки колес, телеги крепко потряхивало. Унтеры, тоже поддавшись общему унылому настрою, только легонько шлепали вожжами по бокам лошадей, и даже сержанты перестали зычно и зло покрикивать на понуро бредущих подчиненных. Все, по-видимому, считали, что чем меньше шума, тем надежней путь, однако.

Едва колонна прошагала пять верст, как путь ей преградила толстая, в полтора обхвата, поваленная осина. (...)».

Без сомнения, перед нами новое монументальное, многофигурное полотно русской исторической литературы, и дай Бог ему долгой жизни и живого интереса читателей.

Воронежский поэт Лев Коськов – мастер нежной лирики, тонкого письма, недосказанных состояний, неожиданных взлетов души. Его эмоциональная палитра скорее сдержанна, нежели экстатична и экспансивна, а в иных стихотворениях автор достигает высот подлинной философии:

И я с тобою, ночь, спокоен.

Рассказы Виктора Перегудова – соединение привычного нам быта и высокого, поэтического бытия. Такой синтез особенно трудно достигается в прозе. Виктор Перегудов музыкален, лиричен, а повороты образа у него напрямую граничат с чистой воды поэзией. Особенно это чувствуется в первом рассказе подборки – «На белом фоне». Здесь перед нами открытое, не завуалированное изображение человеческой трагедии, страшной, непредставимой (и, однако, предельно обыденной, нередкой в людском море...), связанной с насилием и убийством, и в то же время она усмиряется неистребимой человеческой волей к жизни, которая есть любовь. А воля к смерти? Она исчезает – или, наоборот, проявляется все ярче?.. Финал рассказа потрясает...

«И вот она прилетела! Вот же она, бабочка! Прилетела! Конечно, она прилетела! До нее было рукой подать, а все же и сачком я не мог достать ее.

Я вылез через балкон, повис сперва на руках, потом нащупал ногой какой-то крошечный штырек, оперся на него – потянулся сачком к бабочке, держась одной рукой за натянутую простыню.

Лег почти горизонтально в легком воздухе, простыня – как крыло.

Что они там кричат внизу?

Зачем-то ломают мою дверь.

Нет ничего прекрасней бабочки пестрой, танцующей в белой метели!

Да-а-а-а-а!!!».

Здесь невесомая, легчайшая, призрачная бабочка – символ и памяти, и надежды, и крыльев, что уносят нас в небеса, и снежной безумной зимы, и смерти, и, быть может (нам так хочется этого!..) воскресения, воскрешения...

Изображение традиционного для русского искусства сельского дурачка колышется между изображением патологического парня-алкоголика и почти святого русского блаженного (рассказ «Дурачок»). От черного юмора до ужаса, от откровенной «бытовухи» до высот исповедальности – вот размах образного маятника рассказа:

«К вечеру Вася вышел с картофельного поля на ту же дорогу, по какой шел прошедшей ночью. Одна за другой пролетали большие и маленькие машины. Проехала женщина на велосипеде.

– Тетя! Тетя! Подожди! – закричал Вася и побежал за ней.

Женщина испуганно оглянулась, нажала изо всех сил на педали.

Бежать Васе было больно: ноги у него распухли, он сбил большой палец на левой ступне. Он отстал и смотрел вслед женщине – осунувшийся, почерневший. У него блестели глаза, кулаки сжимались и разжимались. Надо идти домой, понимал Вася. Он пошел по придорожной пыли, она была теплая, нежная, как котенок. (...)».

Псковский поэт Валерий Мухин работает в традиционном русском поэтическом ключе. Он всей душой предан родным драгоценным архетипам. Воспевает их, ориентируется на них в своем творческом пространстве, надеется на них, как странник надеется на путеводные звезды:

Душа моя теперь довольна и сыта. (...)

И снова, листая журнал, мы попадаем в Воронеж. Рассказы Евгения Новичихина открывают нам новые грани войны, жизни деревни и жизни человека, а в ней, в человеческой судьбе, есть главное – любовь. Девушка Галя рядом, а девушка Нина далеко; лейтенант Лаврентьев обнимает живую, горячую Галю, а мечтает о Нине... Ниночка погибла – о ее смерти горько и скупо написала Мише Лаврентьеву Нинина мать.

И Лаврентьев решает исчезнуть из Галиной жизни.

«Утром стал спешно собирать свой рюкзак. Виновато посмотрел на Галю:

– Прости меня, если сможешь... Я изменял Нине, когда она была живой... Но теперь, когда она погибла, изменять ей я не могу... Не имею права! (..)».

Верный ли это выбор? И милостивый ли поступок? Галя остается одна. «Ее фигура долго маячила на обочине дороги. Галя прощально махала рукой. Когда же полуторка стала скрываться за поворотом, женщина, понурив голову, медленно зашагала в сторону своей избы». В этой безыскусной простоте и жестковатой скупости изложения столько неподдельной, затаенной боли...

Поэзия Надежды Дробышевской – очень русская, очень песенная. Песня, музыка – в звучании колыбельной – и правда появляется в стихах:

вечное: прости...

Цветная вставка в журнале представляет нам работы фотохудожников – выпускников фотошколы Владимира Голуба, членов фотоклуба «Фотум». Перед нами медленно, словно расписные ладьи по батюшке Дону, проплывают картины чудесной русской природы...

Валерий Платонов успешно работает в жанре рассказа, где бытовое начало соединяется с кадрами производственной жизни, искрометные диалоги соседствуют с точными психологическими наблюдениями, с остановленными мгновениями нашей непритязательной повседневности, и эти мгновения вдруг становятся важными поворотными точками судьбы. И прорывается, сквозь спокойную размеренность повествования, горькая, народная, исповедальная нота:

«И уже у самых ступеней Нешков остановился и продолжил:

– Не услышат счас. Да не больно слушали и раньше. А когда слушали-то еще хуже. Маво деда услышали: за то, что сталинскую конституцию назвал сталинской проституцией, загнали так, что неизвестно, где помер. А отец на футболе поцапался с предом, а на другой день приказали у нас запахать огород, а на нем уже картошка цвела. Ни за что человек пострадал. За то, что свое спросил. За правду, можно сказать. Всю жизнь то трудодни недописывали, то получку урезали, то норму выработки завышали. Что только не вытворяли с людями. А сейчас хорошо: никого ни за что не ругают. Никого ни за что не сажают – говори, что хочешь: только кругом одни глухие. Никому ничего не надо стало. (...)».

Так устами простого человека говорит время, обозначая несомненный – и многим ведомый – собственный драматизм...

Александр Власов тяготеет к философскому поэтическому строю. Его привлекает неспешный ход мысли, медленно и масштабно разворачивающиеся картины мироздания:

Беспечный, он со мной играет в прятки. (...)

Воронежские писатели щедро представлены в номере. Людмила Володина в рассказе «Ненужный» с болью и печалью поднимает занавес над трагедией одиночества:

«Сын с порога:

– Пап, проходить будешь? – И смотрит вопросительно, ждет... И ведь с надеждой, негодник, ждет, что, может, отец развернется и уйдет.

А сам снова носом в свой «комп» – это они так компьютер называют – уткнется и будет до полночи сидеть. Зачем ему отец – интернет куда занятнее.

Макарыч пробормотал что-то про намеченные на вечер дела, вернул им завернутый в бумажный пакет разводной ключ, что внук в прошлый раз по забывчивости оставил у деда, наскоро попрощался и торопливо нырнул в лифт, кабинка которого, на удивление, по-прежнему терпеливо ожидала его на этаже. И лишь тогда дал волю эмоциям. А чтобы выступившие слезы не растеклись по щекам, усиленно заморгал глазами. И еще молил бога, чтобы в лифт на ходу никто не подсел. (...)».

Этот плачущий Макарыч – суровое напоминание нам всем о неисчислимом сонме таких вот Макарычей, раскиданных, как зерна неизбывной печали, по всей необъятной матушке-России... И сын, и внук равнодушны к нему. Макарыч им не нужен. И его обычная, обыденная смерть в финале рассказа – одинокая, от сердечного приступа, – болезненный, молчаливый укор всем нам.

Стихи Валентины Коростелёвой – уже классика русской поэзии. Важно, необходимо к ним вновь прислушаться. Впивать, впитывать их ласку и страдание, их праздник и ширь, их чистоту и честность...

Наконец-то славно отдохнет...

И опять возвращаемся к Петру Первому и его времени. В исследовании Игоря Маркина «Воронежский узел (Петр Первый – свидетельства и предания)» мы обнаруживаем очень интересные сведения – о дружбе, общении молодого царя Петра со святителем Митрофаном Воронежским:

«До сих пор идут споры по поводу того, насколько святитель Митрофан был близок Петру Первому. (...) 25 июня 1862 года на царство венчались браться Иван и Петр Алексеевичи. Митрофан, уже назначенный Воронежским епископом, принимал участие в коронации, поднося Державу – знак царской власти, именно Петру. Что это, как не Промысел Божий? Венчание на царство не то чтобы сблизило царя и Митрофана, но Петр уже знал о нем с десятилетнего возраста.

Именно в Воронеже осуществлялся начальный этап выхода к теплым морям – красная нить геополитики русского государства минимум со времен Олега Вещего. (...)».

Виктор Акаткин в статье «Не последний ли поход?..» рассматривает архетип войны в творчестве Александра Трифоновича Твардовского. «Почему же опять и опять «живой душе война грозит»? (...) Во всех концах света ищут и находят на них (эти вопросы) глубокие ответы, но не останавливают они войну, как бы ни были точны и справедливы».

Михаил Крупин представляет в своем роде уникальную статью – «Читая брата. (Штрихи к портрету выдающегося русского писателя Владимира Крупина)». Здесь сплетены воедино воспоминания, наблюдения прозы Владимира Крупина, зарисованы черты характера Владимира Николаевича, и из этих драгоценных мелочей складывается цельный, впечатляющий образ, написанный не просто современником – родным братом писателя.

«Конечно, то, что я брат писателя, накладывает отпечаток на мое чтение его книг. Читая, я вспоминаю описываемые события, места, людей и даже животных. (...)». Михаил Николаевич погружает нас в далекие годы детства, в счастье многодетной русской семьи, воссоздает картины быта, и эти верно и точно расставленные акценты наверняка помогут нам лучше понять прозу Владимира Крупина, когда мы будем ее перечитывать...

Елена Сухова, дочь поэта Федора Григорьевича Сухова, представляет подборку его стихотворений, и какое счастье встретиться вновь с поэзией Федора Сухова, припасть к ее живой и чистой воде!.. Стоять под ее слепящим, празднично-жарким солнцем, на полмира раскинувшим лучи...

Под ее развесистой листвой. (...)

Прекрасный поэт Татьяна Грибанова выступает в журнале с размышлениями о драгоценной русской речи, которая сейчас так легко извращается, загрязняется, опошляется... «Наш язык молчать уже не может» – так называется статья Татьяны Ивановны, с подзаголовком: «Хранить чистоту речи – значит, хранить душу народа». Как это верно и горячо сказано! Как часто мы это забываем! А ведь за спиною, там, в недавнем прошлом, – чудо-песни бабушки, напевный говор русских деревень, красота причетов, заплачек, хороводных, свадебных песен, песен при сборе урожая... Наше народное искусство и есть наше Русское Слово! Татьяна Ивановна Грибанова всей своей творческой жизнью доказывает это, и она делится с нами непростыми, страдальными раздумьями о том, в какой опасности русская речь...

«Услышишь ненароком сквернословье – полымем обожжет. И пристыдишься, будто не девчонка или парень пересыпает свою болтовню матерными прибаутками, а ты сам. Потому что молчишь... потому что терпишь...».

Людмила Колосова распахивает перед нами трагические двери Великой Отечественной войны. «Сороковые роковые...» – это военная биография отца Людмилы. Картины Ленинграда... Первая танковая армия... Последний бой... Госпитали... Это публикация биографической рукописи, и она тем более ценна, что с ее страниц доносятся живые голоса тех легендарных, святых, незабываемых лет.

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

611