«Роман-газета» № 5-6, 2022

Выход из социального бездорожья и пути русской культуры

Перед нами два номера «Роман-газеты» 2022 года – пятый и шестой. В обоих номерах – тексты, что смело поднимают нравственные вопросы и пытаются разгадать загадки преступления и покаяния, соблазна и чистоты. Такая авторская позиция притягательна для читателя в любые времена. Наше время не исключение. Мы пытаемся найти выход из социального бездорожья, вспомнить о святом, выбрать судьбу, благо нам дана возможность выбора.

Четыре прозаических работы Екатерины Блынской в № 5 (2022) «Роман-газеты» – «Змий огнеярый», «Портрет инфанты Маргариты», «Птицеловы», «Царь горы» – разносюжетные, разноликие, построенные на разработке разных образов, и все же соединенные странной внутренней музыкой.

Я обозначила бы эту музыку, эту интонацию как сочетание мистики, у которой фундамент – традиционная языческая славянская мифология («Змий огнеярый»), соседствующая с православными реалиями, и тщательного изображения привычного хода жизни, с внимательными наблюдениями разноплановых и вполне узнаваемых примет современности.

Для большего эффекта этого узнавания автор не чурается открыто-бытового письма, откровенно-приземленной лексики, чтобы (возможно) погрузить читателя отнюдь не в сладко-волшебную атмосферу языческой легенды про змея, по ночам прилетающего к женщинам (обычно коварный змей прилетал к молодым красавицам, а тут – три старухи, живущие в деревне Опашка неподалеку от монастыря…), а в опять же узнаваемое пространство детектива, его можно обозначить эпитетом «монастырский», несмотря на то, что его подоплека – бизнес, жажда наживы, уничтожение людей посредством наркотиков.

У любого художника есть нечто, по чему его легко узнать, опознать. Почувствовать. Это стилистика. Это характерные мазки, штрихи. Это ансамбль любимых символов-знаков. Это атмосфера, личное, личностное сфумато, в дымку которого читатель (созерцатель, слушатель) входит и вдыхает ее, живет там – сужденный для восприятия произведения отрезок земного времени. Каковы признаки искусства Екатерины Блынской?

Жесткость стиля, многоплановость художественного изображения не исключает расхожесть, бытовую обыденность слов и выражений. Сквозь эту вербальную трафаретность, репризу повседневности пытается просвечивать острый детективный сюжет. Он и просвечивает, и достаточно ярко, страшно. В конце повести – тройное убийство. Три старухи найдены мертвыми: Палладия, немая Марионилла и Серафима. Три – сказочное число. Сказочно-символические имена и у главных положительных героев – носителей доброты, протагонистов: Марья (Мария – кудесница, искусница, да просто это имя Божией Матери…) и Георгий (про чудо Георгия о змие упоминать излишне). Убийца умерщвлен («мне отмщение, и аз воздам»), наркоторговцы (а речь идет именно о них) пойманы, добро восторжествовало – но почему же нет просветления, нет желанного катарсиса?

Думаю, автор и не ставил себе такую задачу, непременно родить катарсис. Автор создавал эту прозу по намеченному плану – по драматической задумке, по избранному нравственному и сюжетному лекалу, нанизывая эпизоды на необходимый вектор развития событий. Это делать писателю не возбраняется – почти все так работают, – но иной раз слишком уж на поверхности лежит этот вектор, пресловутая хронология событий, все причины-следствия, и сразу ясна, явна символическая подоплека, и ясен намек на вечную жизнь древних поверий (никуда не исчезают они из нашей жизни!), и такую ситуацию, когда все в произведении понятно с самого начала (а жанр здесь претендует на загадку и разгадку!), может спасти только насыщенность плоти прозы началами других искусств – поэзии, музыки, живописи.

И даже не только это. Хочется высоты духа самого творящего. Образной объемности, художественной силы, настоящей трагедии и настоящей радости. «Ты выдумай так, чтобы все тебе поверили», – говорил Хемингуэй. Эту мысль повторяли многие мастера.

Однако сам приземленный жанр детектива – и неважно, какой он: сельский, монастырский, царский, нищенский, – не пускает к этой самой духовной высоте. Нельзя, не велено, законы жанра. И оттого смысловое сияние крепко, мастеровито, ярко написанной вещи тускнеет, заслоняемое подобными штрихами:

«Полуразвалившаяся школа, заброшенный табор, на котором давно уже не ремонтировали сельхозтехнику, были обнесены забором и зафункционировали под началом неких «хозяев» (…)».

«– Чёрт возьми! – зашипела Марья – Это капец!!! (…)».

И в то же самое время этот монастырский детектив, чей сюжет горько замешан на отраве наркотиками молодого поколения, привлекает, притягивает именно крепостью и смелостью стиля, а в иных фрагментах – даже той оригинальной красочностью, что составляет сущность подлинной живописной русской прозы:

«А вот и монастырь. Ещё белый, летний, зимний. Деревья, которых больше нет... Компании молодёжи среди улицы с гармонями. Парни с картузами набок, с причёсками в скобку, девицы с расшитыми подолами. Вот, видимо, это Палладия в молодости. Но уже в платке, годах в пятидесятых. А вот Серафима сидит рядом с щуплым усатым солдатиком. У Серафимы идеально-гладкий зачёс и выбеленные вспышкой глаза. Она положила одну руку на столик, а со столика свисает салфетка с вышивкой «кого люблю, тому дарю» (…)».

«Марья прикорнула на широком диване, обитом старинным красным бархатом, уже линялым и неприятно пахнущим мышами и сыростью обезлюдевшего дома. Кто жил здесь, любил, радовался, землю обихаживал? Попить бы чаю... (…)».

И достойна уважения, конечно, попытка писательницы рельефно показать в детективной повести колоссальную трагическую проблему, бич нынешнего общества – не только в России существует это социальное страдание, но во всем мире, – наркотики, наркоманию, а пуще всего – бездушных и наглых наркоторговцев. В повести Екатерины Блынской трагедия усугубляется еще и тем, что распространитель наркотиков и убийца Савва – в миру Савелий – монастырский пономарь…

Не пощадил автор монастырь, религию, атмосферу веры, молитву и обряд. Но случайно ли, что преступники внедрены в самое сердце религиозной жизни? Может, так и задумано художником – показать, как духовная тля и нравственная ржавчина разъедают изнутри живую плоть русской веры, живой оплот чистоты и моральной безупречности и святости? Так ли уж святое защищено? Так ли спасен от посягательств преступного мира наш великий русский сакрал?..

Повесть «Птицеловы», опубликованную в номере, так же, как и «Портрет инфанты Маргариты» и «Царь горы», отличает эта крепость, временами даже жесткость прозаического штриха, плотность стилистики. А еще их отличает, возможно, уже фирменная принадлежность прозы Екатерины Блынской духу трагедии. Трагедийность, печаль, боль, беспросветность, отчаяние – вечная материя художества. Это сгущение драматизма удивительно ярко и «цветно» разбавляют диалоги – автор бесспорный мастер диалогов, люди говорят именно так, как того требует изображаемая мизансцена:

«– Слышь... а тут лабаз-то есть? Ну, кроме того, что на трассе? Мы же, я так понял, не завтра назад? А? Слышь ты, нет? Игоряныч?

Игорь вздохнул раздражённо.

– Не кури рядом со мной, ты...

– Ааа... ладно.

– Я тут вообще-то впервые, так что не знаю, как там с лабазом. Ты дождись девяти и сходи в посёлок.

– Хлебца купить...

– Только сильно много не бери хлебца своего. А то тебя с хлебца так развозит, что мы с Витьком тебя таскаем на себе потом, чтоб ты свои средства производства не застудил.

– А я что? Я в тот раз на телогрейке уснул.

– Да ведь земля ещё промёрзлая. Снег не сошёл. (…)» («Птицеловы»).

Такое искусство говорит о том, что художник не мог это только лишь подсмотреть-подслушать; он мог это пережить, почувствовать и родить, запечатлеть наиболее убедительно.

И сквозь все страдание мiра невероятно, сильно и ожидаемо (каждой живой душой…) пробивается радость – пусть есть боль, а радость мощнее, пусть есть смерть, но ведь за ее порогом – тоже неведомая жизнь…

«Макар залез в холодную влажную постель, под стёганое ватное одеяло. Спускался вечер. Жалко, что сейчас нет скворцов, которые весною так хорошо пели под домом, пересмеивали других птиц. Заботливо метались с веточками в клювах, с комочками пакли, выдранной из межреберья Марфиного дома. Скворцы, думали ли они, что скоро и скворечники рухнут в карьер, под лапы экскаваторов?

Макару стало тепло, и он уснул, сквозь сон чуя равномерное покачивание материного шага, и вдруг яркий свет, словно через решётчатое переплетение мешковины, тепло проник внутрь него, под закрытые веки. Разлился, окреп и стал ровен, мягок и жёлт. (…)» («Царь горы»).

Свет! Он неуничтожим, неистребим. Свет есть символ бессмертия, его тепло, его предвечная яркость не может быть так просто затоптана, погашена, зачеркнута. «Слава Тебе, показавшему нам Свет!» – восклицает на Литургии иерей. Этот возглас слышен в произведениях Екатерины Блынской; мы слышим это восклицание внутренним слухом, оно звучит скрытой музыкой, тайным символом этой прозы, ее неубиваемой надеждой.

В № 6 «Роман-газеты» за 2022 год – роман Геннадия Карпунина «Часовых дел мастер».

Это произведение обращается к позициям столь же насущным, сколь и вечным. Русское Православие уже приняло на себя немало ударов исторической судьбы. И огромный охват показанного в романе, сами временны́е масштабы впечатляют. Такой подход неудивителен для русского художника – нам всегда была потребна вселенскость, всемiрность… Символы-знаки рассыпаны и по всей плоти этого сложного, многопластового текста – чего стоит одна только гора Афон, смысловой, сакральный магнит Православия с византийских времен… Жизнь двадцатого века тоже объемно и подробно предстает в романе – и более чем понятно, какие ее нечестивые, безобразные, отталкивающие характеристики даны в тексте: любое время изобилует происками диавола, и это надо учитывать, верующие мы люди или неверующие:

«– Ты меня как будто не слышишь, – мучительно вздыхал Валерий Павлович. – Сейчас, оказывается, снимать – экономическое безумие. А кто идёт в кинематограф? Идут не те, кто хочет настоящего творчества, а те, кому нужно «отмыть» деньги. В результате – плохое кино.
Дворянчиков развёл руками:

– Как говорил какой-то эстрадный пижон, «пипл схавает». И пусть себе хавает. Народу, быть может, нравится такая вот... радость папуаса.
– Радость!.. – на лице Кретова появилось отвращение: – Я недавно смотрел новый фильм... На протяжении всей картины персонажи разговаривали сплошным матом. Если это назвать «радостью папуаса», то ты попал в точку. (…)».

На одной чаше нравственных весов романа – любовь к Родине, которую ни оспорить, ни опровергнуть, ни разрушить нельзя; на другой – ложь и притворство, приспособленчество, что, увы, часто заступает в современной культуре (вернее, бескультурье…) место сочувствия и понимания.

Один из главных героев книги – кинорежиссер Валерий Павлович Кретов – проводник апологии декадентской культуры в плотные социальные и культурные слои изменившейся русской жизни. Хочется задать вопрос: за что боролись? Куда безвозвратно рухнули все советские годы, вся история русского двадцатого века, всей страны, что первой в мире встала на дорогу новой общественной формации? И куда этот путь привел? И есть ли у него перспектива, есть ли у него будущая жизнь?

Пересечение времен, перепрыгивание из времени во время – прием для литературы уже достаточно традиционный, репризный, его же и Булгаков великолепно использовал. Ассоциации с булгаковским «Мастером…» здесь лежат на поверхности, да автор от них даже и не прячется и не прячет их от читателя. Возможно, ему нужны эти аллюзии – именно для того, чтобы показать сходство эпох, чтобы подчеркнуть повторяемость событий и существование сатаны в мiре, противоборство двух архетипических начал – Света и Тьмы.

«– Один из вас... Интересно, кого же? – нервно засмеялся Воскобойников.
– Имя нам – легион. – От лирического, бархатного голоса господина Теона не осталось и следа: теперь он говорил хорошо поставленным жёстким баритоном. – Посмотрите сюда, – протянул он руку в зелёной перчатке, сжимая кулак. А когда разжал его, на мягкой лайке, обтягивающей ладонь, блеснула старинная серебряная монета с чеканным абрисом императора Тиберия. – После казни Того, кого вы называете Спасителем, в Иерусалиме были изготовлены динарии с изображением Кесаря. На обратной стороне профиля Пилата нет.

Мэтр перевернул монету другой стороной: на реверсе была изображена сидящая на троне фигура с жезлом в одной руке и пальмовой ветвью в другой. С двух сторон фигуры имелась надпись: MAXIM-PONTIF. Изображения прокуратора не было. (…)».

Театр – «Театральный роман» Булгакова… Миша, Михаил – знаковое имя… Дьявол, упоминаемый в разговорах и зловеще доказывающий (показывающий) свою реальность… Рукописи, что не горят, а может быть, очень даже ярко горят, и все же есть среди них – вечные…

«– Никто и никогда не узнает всей правды, тетрадь сгорела...
– Возьми, – протянул старец опалённые по краям страницы.

Нервный смех вырвался у Кретова.

– И впрямь, рукописи не горят, – произнёс он дрожащим голосом.

– Ложь! Все рукописи горят, – сказал чернец. – Все без исключения. Не горит лишь слово, если оно от Бога. (…)».

Да, параллелей с Булгаковым много. Но зачем они даны? Зачем так ярко подчеркнуты, зачем поставлены на них и художественные, и нравственные акценты?

Да прежде всего потому, что в одном пространстве-времени находятся от века Бог, дьявол и человек. Эта достоевская трагическая триада тут тоже просвечивает: та самая, где дьявол и Бог борются, а поле битвы – сердца людей.

Можно добавить: и еще поле этой битвы – Время и вечность. Геннадий Карпунин изображает конкретные времена, а на самом деле за его плечом стоит вечность и подстерегает его, автора, понуждая сказать слова, быть может, единственные, и запечатлеть не только ненависть и обман, но истину и любовь тоже единственные – это значит, Божии.

Роман – не миссионерство, не проповедь, не воззвание. Но порою и то, и другое, и третье, если его тематика связана с упомянутыми выше материями, с мучительной и плодоносной работой духа, а его образная система такова, что наталкивает на важные, трагические и серьезные, размышления о путях русской культуры.

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

854