«Сибирские огни» № 2, 2022

«И невозможное возможно…». Сибирь – омоложение тела и закалка души

«Сибирские огни» – академический журнал умеренно консервативной направленности. Концептуальный принцип журнала состоит в том, что Сибирь – это территория жизненных испытаний и душевной закалки человека. Он страдает от морозов и житейских невзгод – зато ему присущи широта и размах, пиршественное начало.

Идея жизни в качестве испытания (или, выражаясь академическим языком, инициации) и одновременно – праздника жизни в нынешнем корпусе «Сибирских огней» связывается как с историей и этнографией Сибири, так и с общечеловеческими ценностями, универсальными смыслами.

Основные темы 2 номера «Сибирских огней» за нынешний год: детство, отрочество, юность как фазы возрастной психологии (повесть Александры Зайцевой «Воронье место» и др.), долг и свобода в жизни человека (рассказ Артура Ахметшина «Побежали?» и др.), малая родина (рассказы Игоря Корниенко «Непроснувшиеся» и др.).

Основные публикации 2 выпуска «Сибирских огней» за 2022 год: Александра Зайцева «Воронье место», повесть; Игорь Корниенко «Непроснувшиеся», рассказы; Артур Ахметшин «Побежали?», рассказ; Владимир Угрюмов «Юрий Вячеславович Грдина. Шаг в будущее», очерк; Владимир Пахомов «Вовчик, или Вам завхоз нужен?», очерк; Володя Злобин «Крапчатая страница: мухомор в русской литературе», эссе; Наталья Семакова «Творческий путь Бориса Смирнова», очерк.

При всём множестве публикаций на различные темы, журнал содержит единую концептуальную структуру и единый принцип отбора текстов для печати, которого придерживается редколлегия.

Так, поэзия, публикуемая в журнале, существует неожиданно вне всё возрастающих, всё более громких споров о верлибре и силлабо-тонике, наводняющих нынешний литературный социум. Как известно, одни считают, что классический метр устарел, изжил, исчерпал себя и будущее за верлибром, другие, напротив, утверждают, что силлабо-тоника органична для русской речи и она существует на русской почве не так много веков, чтобы явился повод для рискованных новаций.

Авторы стихотворных публикаций, помещаемых в «Сибирских огнях», на удивление далеки от этих споров и движимы представлением о том, что если поэт поверяет бумаге свой реальный жизненный опыт, свои реальные переживания, он, поэт, творчески преображает, радикально переиначивает вверенный ему круг литературных традиций. Если поэт по-настоящему искренен, он всегда нов, всегда современен – вот внутренняя презумпция поэтов, которые печатаются в «Сибирских огнях». Они занимают принципиально третью позицию в модном споре о верлибре и силлабо-тонике.

Так, в журнале опубликована подборка стихов Дмитрия Каршина «Пять белых птиц» (с подзаголовком «Цикл стихотворений»). Подборка и в самом деле носит характер цикла, поскольку прямо или косвенно посвящается северному краю. Не всегда читаемая буквально, но единая и узнаваемая тема Каршина объединяет его разные стихотворения в единый цикл.

Поэт пишет:

Кончается прошлое лето.

Любопытно, что речь идёт не о настоящем, но о минувшем лете – тем самым создаётся элегическая ситуация: перед читателем является мечтательно окрашенное прошлое.

Далее элегическая тональность усиливается:

С корзиной антоновских яблок.

Перед нами так называемый белый стих – т.е. стих, написанный строгим классическим метром, но без рифм. Автор манифестирует свою причастность к смене времён, своё присутствие в истории, которая не останавливается, но продолжается – и подчас рифмы отмирают, изживают себя под воздействием Хроноса. В то же время традиционализм Каршина, иная грань его присутствия в истории выражается и в классическом метре, и в написании каждой строки с заглавной буквы.

На современный лад следуя традиции белого стиха, Дмитрий Каршин воссоздаёт обстановку отечества из трогательных мелочей, будь то корзина антоновских яблок или движение усталого прохожего.

Не воспроизводя сонетную форму полностью, поэт, тем не менее, вносит в свои тексты элементы сонетной структуры. Последняя строка стихотворения о конце лета как бы подводит итог всему сказанному выше:

Не больно, не жалко, не страшно.

В последней строке присутствует и несколько парадоксальное примирение поэта с неумолимым ходом времени, и элегическая нота горечи.

Напрашивается отдалённая параллель со строкой Есенина: «Не жалею, не зову, не плачу». Однако если Есенин внутренне активен и динамичен (не случайны глаголы действия, пусть и с отрицанием), то наш современник вносит в есенинский контекст компоненту умудрённой созерцательности (не случайны наречные эпитеты вместо глаголов).

Мотив усталого путника и мотив вечера присутствует также в другом стихотворении Каршина. Он пишет:

Уныло возвращаются домой.

В стихах Дмитрия Каршина присутствует доля особого рода реализма, такого реализма, которому радикально чужд фотографический буквализм. В самом деле, на первый взгляд, огни не могут отстать от поезда – и, тем не менее, огни, которые брезжат незнамо где, жизненно узнаваемы.

Они выражают и неумолимый ход времени, и лирическую усталость человека, и несколько парадоксально связанную с этой усталостью путевую романтику.

Патриотизм без торжественных фанфар присутствует и в других поэтических подборках «Сибирских огней». Патриотическое начало по-особому выражено в подборке стихов Елены Безруковой «Вертикальный воздух».

Поэт пишет:

становясь все странней и странней.

В стихах Безруковой присутствует современный отголосок странной любви, которую испытывает к Родине Лермонтов. Воссоздавая лермонтовский мотив на современный лад, наша современница играет словами «страна» и «странный».

Елена Безрукова, нагнетает намеренную странность, которую сопровождают всё более заметные элегические ноты. В цитируемых стихах возрастает не только элегическое начало, но трагизм:

Только поздно уже разминуться.

Безрукова с горечью воссоздаёт всё то же неумолимое время:

через неотменённое детство.

Любопытно, что поэт воспринимает Родину, быть может, не столько в пространстве, сколько во времени, в роковом промежутке между детством и зрелостью.

И всё же необратимость времени преодолевается дыханием вечности:

от которого некуда деться.

Любопытно, что излучение неба противопоставляется некоей подразумеваемой земной горизонтали, она же плоскость, по которой уходит время.

Высшее постоянство противостоит разрушительному ходу времени и в других стихах Безруковой:

а нам – домой.

То, что для «нормальных» людей связывается с превратностями судьбы, для сибиряков связывается с отчим краем, который внушает высшее успокоение. Поэт продолжает сравнивать себя с теми, кто в Сибири чужаки:

нам некогда жить разною ерундой.

Широта души, личностная величина, выступает параллельно широте Сибири, пространственной величине. Стихотворение завершается строками:

Мы ведьмы твои. Хранительницы твои.

В стихах Елены Безруковой, очевидно, присутствует особый сибирский патриотизм. Менее очевидно то, что малая родина у Безруковой как бы перерастает собственные границы, обретает общечеловеческий масштаб. Не случаен архетип ведьмы – сказочного существа.

Также во 2 выпуске журнала «Сибирские огни» за нынешний год опубликована подборка стихов Василия Матонина «Свет растаявшего лета». В стихах Матонина энергичный ритм сочетается со смешливым скепсисом.

Поэт пишет:

И не будет всего.

В стихах Василия Матонина осознанно или неосознанно живут некоторые отголоски стихов Арсения Тарковского, некогда сказавшего: «Вот и лето прошло / Словно и не бывало / На пригреве тепло, / Только этого мало». Подобно Матонину другой поэт – Тарковский – говорит о полноте бытия и в то же время о некоей его фатальной ущербности, о таинственной горечи, разлитой в мироздании: «День промыт, как стекло, / Только этого мало».

Однако если Тарковский всё-таки гармоничен, то Матонин склонен к возрастающему скепсису:

Все! Пора на покой.

Если у Тарковского своего рода рефрен «Только этого мало» несёт в себе творческий запал и желание жить, то у Матонина, напротив, является некий тотальный космический сон, родственный смерти.

В стихах Василия Матонина присутствует то, что Пушкин определил как «едкой шутки соль». Горький смех у Матонина сочетается с остроумным скепсисом.

Поэт пишет в несколько парадоксальном ключе:

Чем нам одиноким вдвоём.

Поэт несколько парадоксально ощущает себя менее одиноким наедине со вселенной, нежели наедине с существом, которое неспособно его понять.

Подчас смех у Василия Матонина сочетается с радикальным скепсисом. Поэт описывает метафизический разговор, где подводит жизни неутешительные итоги:

Смотрите, сколько выпало его!

В стихах Василия Матонина сочетаются горький юмор и насмешливый скепсис, не вполне свойственный другим поэтам, чьи стихи опубликованы во 2 выпуске «Сибирских огней» за нынешний год. Тем не менее, трёх поэтов, стихи которых напечатаны в журнале «Сибирские огни», Каршина, Безруковой, Матонина, объединяет ретроспективное начало, тенденция вглядываться в прошлое и устремляться туда, где, быть может, таинственные истоки человеческой жизни, начала души, противоречиво соседствуют с тайнами счастия и гроба. Трёх поэтов объединяет не только элегическое начало, но и стремление душою вернуться из зрелости к первым впечатленьям бытия.

Иначе говоря, поэты, опубликованные в журнале, актуализируют таинственные механизмы памяти. Им посвящена также публикация Валерия Копнинова «Путешествие к себе. Заметки о сборнике прозы Сергея Шаргунова «Свои»». В творчестве известного русского литератора Копнинов усматривает мотив путешествия во времени, тесно связанный с тайниками памяти. Копнинов обнаруживает у Шаргунова способность видеть и некоторые парадоксы памяти, например (С. 174):

««Дико устроена память. Что-то кажется мелким и неважным, а ты всё равно возвращаешься к этому драгоценно мерцающему сору. В моём владении много людей – живых и мертвых, много драматических сцен и никчемных сценок…» – с этого признания (предвкушения, предваряющего погружение в реку времени) начинается книга Сергея Шаргунова «Свои»».

Как свидетельствуют заметки Копнинова, Шаргунову близки консервативно-патриотические ценности. Движимый силой исторической памяти Шаргунов стремится вернуться к исконной Руси от чуждых ей наслоений, возникших с течением времени. Тем не менее, – утверждает Копнинов, – Шаргунов не сторонник деления нынешнего российского социума на почвенников и либералов. Шаргунов, при всём своём консерватизме, считает данную классификацию людей, населяющих нашу страну, схематичной и условной. Писатель ратует за человека вообще, не торопясь навязать человеку некую удобопонятную идеологическую схему. Копнинов цитирует слова Шаргунова (С. 178):

«У нас вечно противопоставляют целесообразность и человечность, государство и личность, Родину и свободу, отцов и детей. Если не вырвемся из примитивного конфликта, останемся барахтаться в тоске самоистребления, где вроде и те правы, и те, а куда податься – непонятно. У меня сильна надежда на то, что полюса могут сомкнуться не в очередном безумном противоборстве, а общего дела ради».

Тайне человека как космического явления посвящена и проза, публикуемая в журнале. В повести Александры Зайцевой «Воронье место» рассказывается о первых впечатлениях бытия, которые испытывают отроки. Жизнь в их восприятии ещё не утратила свежих красок, она полна увлекательных приключений и одновременно – невероятных опасностей.

Один из лейтмотивов повести – это поиски исчезнувшей девочки Наташи, которые ведёт другая героиня повести – девочка Оля. Куда подевалась Наташа и чем закончились её поиски, ведомые Олей, можно выяснить, прочитав увлекательную повесть Зайцевой.

В повести вскрыты некоторые свойства детской психики, которые по-своему не утрачивают своей актуальности и по мере того, как человек взрослеет. Всякий взрослый – это в прошлом ребёнок – немо внушает нам Зайцева.

Так, один из героев повести, отрок, носящий странное имя – Ярик – одержим жаждой познания. Например, для того, чтобы узнать, как устроена кукла Оли, Ярик ломает куклу, вызывая вполне понятное негодование Оли.

Зайцева подробно и со знанием дела описывает, как мальчуган расправляется с куклой (С.5):

«Маленький поганец ее раздел. Розовое платье валялось под столом, белые нейлоновые трусики изорваны, потому что слишком туго снимались. Но Барби все равно улыбалась. Несмотря на стыдную наготу, на безобразный колтун вместо волос и поблескивающую гладкость там, где раньше была грудь. Плоско! Куда делись два розовые бугорка?! Оля присмотрелась и поняла, что это спина: Ярик свернул кукле голову. Ничего, можно поставить на место, можно исправить. А ноги – нельзя. Одна уже выломанная, раскуроченная в колене. Вторая цела, но Ярик доломает. Обязательно.

– Ах ты, гад!.. – воскликнула Оля».

Повесть Зайцевой содержит отдалённую перекличку с «Отрочеством» Льва Толстого. Как и у Толстого, у современной писательницы мир отрока и контрастно оттеняет взрослый мир, и по-своему вторит миру взрослого человека.

В журнальной рубрике «Проза» помещён также краткий цикл рассказов Игоря Корниенко «Непроснувшиеся» (цикл состоит всего из двух произведений). В первом рассказе «Сладкий снег» некая приятная странность снега как непонятного вещества связывается с его неземным происхождением. Случайно ли, что снег падает с небес?

Напрашивается совершенно неожиданная и в то же время неизбежная параллель рассказа Корниенко с ледяной «Трилогией» Сорокина, где развёрнуто воссоздана таинственная субстанция льда.

Однако если постмодернист Сорокин, повествуя о льде, подвергает деконструкции имперский космос, то Корниенко, напротив, обнаруживает некоторые консервативно-патриотические настроения. Один из героев повести в сердцах восклицает (С. 75):

«– Как страну развалили, так все полуспящими сделались. Потерялись. Запутались. Заблудились. Так и живем – бродим ни во сне, ни наяву. Шатунами полусонными тычемся, что-то создаем, что-то теряем – и так изо дня в день в молчаливом ожидании, когда явится тот, кто всех нас пробудит. Встряхнет! Приведет в чувство!».

С потерянной страной в переживаниях героя рассказа ассоциативно связывается Сибирь – суровый, но величественный край.

Другой рассказ Корниенко «По Дарвину» посвящён родителям эгоистам, которые не хотят обихаживать собственную дочь. В рассказе психологически проницательно показано, как алкоголь, который прочно объединяет её и его, казалось бы, смягчает сердца обоих супругов, хранит их от развода (развод неминуемо последовал бы без чудного зелья), и, тем не менее, дружная пара внутренне черства. Родители равнодушны к собственной дочери. Извечная сентиментальность и кажущаяся доброта алкоголиков таит за собою некий ужас – вот о чём без всякого наружного морализирования свидетельствует автор.

Мать-кукушка и не менее эгоистичный отец цинично пренебрегают самым ценным, что у них есть, собственной дочерью. В рассказе узнаваемо показано, как хронический эгоизм родителей проявляется в чувствительной материальной сфере. Родителям не приходится выбирать – на что потратить деньги – на собственные удовольствия или на лечение дочери. «Естественно» родители, не задумываясь, выбирают первый, наиболее удобный для них вариант. Куда в итоге катится весёлая семейка, можно узнать, прочитав рассказ.

Там же, в рубрике «Проза» опубликован рассказ Артура Ахметшина «Побежали?».

В рассказе описаны переживания студента перед ответственным экзаменом, который будет принимать некий тиран преподаватель. Будучи в принципе прилежен, студент неожиданно решает отвлечься от навязанной ему тяжёлой шагистики ради яркого романтического знакомства. Как развивались последующие события, можно узнать, прочитав рассказ.

Он отдалённо перекликается с хрестоматийно известным рассказом Чехова «Человек в футляре», где гимназическая шагистика противопоставляется свободной стихии юности.

Рассказ нашего современника Артура Ахметшина увлекателен, но чуточку не завершён – читатель так окончательно и не узнаёт, кем явилась для молодого человека, встреченная им девушка – обманчивым фантомом, отвлекающим человека от серьёзных занятий или некоей феей-спасительницей, ради которой можно поступиться даже экзаменом, перенеся экзамен на другой день. Лирическая недосказанность в прозе, разумеется, имеет право быть, но лирическая недосказанность – это всё-таки не совсем то же самое, что наличие двух взаимоисключающих финалов.

Рубрику «Проза» завершает повесть Екатерины Минаевой «Лев, пес, Майя». В повести Минаевой натурализм причудливо сочетается с цветистым абсурдом. Совмещая, казалось бы, несоединимые повествовательные тактики, Екатерина Минаева немо свидетельствует о том, что реальная жизнь подчас превосходит любые литературные фантазии по степени неправдоподобия и странности.

Странность реальной жизни Минаева показывает на примере женских судеб, которые сосуществуют с абсурдом в сфере учёбы, в сфере работы и в сфере семьи – этой одной из самых странных социальных институций.

Элементы натурализма, которые более последовательно или менее последовательно присутствуют в прозе журнала, определяют в корпусе журнала особую «буферную зону», пролегающую между документальной прозой и художественной прозой. Документальная проза может быть одновременно художественной – вот о чём немо свидетельствует журнальная очеркистика.

Так, документальная повесть Владимира Пахомова «Вовчик, или Вам завхоз нужен?» в соответствии с профилем журнала посвящена романтике Севера и романтике тайги. И вот в суровых условиях Севера (описанных натуралистически) является человек с криминальным прошлым, во всяком случае, он отсидел. Так говорят об этом таинственном человеке.

Герой-повествователь с беспокойным любопытством ожидает встречи с незнакомцем, который должен явиться в тайгу, на место суровой работы героя повествователя в качестве завхоза.

В результате повествователь встречает не совсем того, кого он ожидал встретить. Завхоз оказывается противоречивым сложным, но интересным человеком, а его реальная причастность к уголовным делам по сюжету повести остаётся спорной и не вполне доказанной.

Повесть Пахомова содержит скрытую полемику с Солженицыным (в повести он не упоминается, но контрастно подразумевается как фигура общеизвестная). Классик лагерной прозы в своём «Архипелаге» предостерегает читателей от романтизации уголовного мира, показывая, что не литературные, а реальные ворюги и душегубы – это сущие звери. Едва ли ни в противовес Солженицыну Пахомов показывает, что человек, отсидевший в тюрьме, может быть интересен как личность.

Своего рода галерею литературных портретов в журнале продолжает Владимир Угрюмов, автор биографического очерка «Юрий Вячеславович Грдина». Очерк посвящён знаменитому русскому учёному-металловеду, биография которого в значительной степени была связана с Сибирью.

Грдине выпала участь жить и работать в сталинский период. Очерк содержит почти детективный интригующий сюжет. Рассказывается, как Грдине в период репрессий чудом удалось их избежать.

Как свидетельствует Угрюмов, Грдина был человеком ренессансного склада и многосторонних интересов, не сводившихся к одной лишь науке. Угрюмов пишет (С. 132):

«По воспоминаниям современников, Юрий Вячеславович Грдина был личностью масштабной: абсолютно самобытный человек, выдающийся учёный, незаурядный организатор науки и незабываемый преподаватель. «Человек и ученый европейского склада» – так характеризует профессора дочь его близкого друга, Елена Клавдиевна Петрова. Портрет дополняют неожиданные детали, рисуя «технаря» высококультурным для своего времени, интеллигентным человеком: он импровизировал на фортепиано, прекрасно исполнял прелюдии Рахманинова, сонаты Бетховена и произведения других композиторов, сам сочинял музыкальные композиции, писал маслом картины, делал графические наброски и акварели, вырезал по дереву, любил декламировать наизусть стихи поэтов Серебряного века, придумывал и рассказывал друзьям в походе у колодца занятные «сказочки», был заядлым рыбаком, любителям таежной глубинки. Грдина рейсфедером на кальке вычерчивал профили рельсов и одновременно рисовал смешные карикатурные наброски, различные орнаменты и миниатюры».

Завершает 2 выпуск «Сибирских огней» биографический очерк Натальи Семаковой «Творческий путь Бориса Смирнова». Публикация посвящена известному русскому художнику, биография которого в значительной степени связана с Сибирью.

Смирнов родился до революции, в конце XIX века, однако застал и принял революцию, продолжая свою работу художника в советский период.

В пору своего становления Смирнов общался со знаменитыми художниками, к числу которых относился, например, Васнецов – сообщается в очерке Семаковой.

Очерк написан с энциклопедической полнотой и снабжён уникальными фотоиллюстрациями.

К биографическим очеркам во 2 выпуске «Сибирских огней» за нынешний год прилагается литературоведческая публикация Володи Злобина «Крапчатая страница: мухомор в русской литературе».

Злобин академически полноценно описывает различные упоминания мухомора в русской литературе и различные этнические традиции восприятия мухомора как явления. Попутно очерк Злобина содержит волнующие абзацы о грибах как приятно странных и почти фантастических явлениях космоса.

Работа Злобина профессионально безупречна, и всё же к ней напрашивается если не замечание, то вопрос. Если в литературе значимо, прежде всего, не то, что изображается, а то, как изображается одно или иное явление, может ли некая тема литературы становиться самодостаточным предметом исследования?

В журнале «Сибирские огни» романтика тайги и романтика Сибири связывается с непреходящими ценностями. Вот почему этнически конкретные темы журнала выступают в параллели с общечеловеческими темами.

К ним относится извечная загадка человека и человек как загадка. В своей вселенской значимости homo sapiens становится звеном таинственной триады: человек – история – Бог. В измерениях означенной триады человек становится и своего рода заложником космических сил, и существом, наделённым абсолютной свободой, и существом, призванным соблюдать таинственный нравственный закон.

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Родился в Москве 15 февраля 1967 года. В 1993 окончил филфак МГУ (отделение русского языка и литературы). Там же поступил в аспирантуру и в 1997 защитил кандидатскую диссертацию по лирике Пушкина 10 - начала 20 годов. (В работе реализованы принципы лингвопоэтики, новой литературоведческой методологии, и дан анализ дискурса «ранней» лирики Пушкина). Кандидат филологических наук, член Российского Союза профессиональных литераторов (РСПЛ), член ЛИТО Московского Дома учёных, старший научный сотрудник Государственного историко-литературного музея-заповедника А.С. Пушкина (ГИЛМЗ, Захарово-Вязёмы). В 2010 попал в шорт-лист журнала «Za-Za» («Зарубежные задворки», Дюссельдорф) в номинации «Литературная критика». Публикуется в сборниках ГИЛМЗ («Хозяева и гости усадьбы Вязёмы», «Пушкин в Москве и Подмосковье»), в «Учительской газете» и в других гуманитарных изданиях. Живёт в Москве.