«Аврора» № 1, 2022

Вечные путники

Писателя всегда привлекала тематика, которая прямо указывала бы на рождение притягательной (или страшной) загадки и на сужденное раскрытие тайны. На этом посыле, собственно, держатся все детективы. А весь вечный магнит детективного жанра состоит именно из этой материи – из будоражащей загадки и вариантов ее разгадки.

Существуют разные грани этого старинного и бессмертно-молодого жанра. Притом в современном литературном пространстве утрачивается его наивная сюжетная (схематическая!) чистота и вполне традиционный посыл пресловутой загадки-отгадки, а сама ткань приобретает черты других жанров, обрастает серьезностью, украшается юмористическими штрихами, иной раз даже приближается к интонациям и вербальному строю интеллектуальной прозы. Читатель любит пробираться по лабиринтам детективных предположений – вот вам эти вариации. Читатель любит, чтобы текст был наделен чертами хорошей беллетристики – вот вам интересность стиля (кроме, понятно, наличия увлекательного повествования).

Таков роман «Операция ДИ-СТРОФИК» Игоря Англера, вещь весьма пригодная для интересного чтения; вещь, замешанная на западных реалиях и западных именах, на сугубой «голливудщине» (и не секрет, что этот парафраз сознательный, задуманный); вещь, основанная на фактологии знаменитой на весь мир (и, что греха таить, незабываемой) истории трагической гибели принцессы Дианы и Доди аль-Файеда в тоннеле Альма.

Любой писатель имеет право на интерпретацию любого события, и исторического, и современного. Все, что происходит здесь и сейчас, назавтра станет историей. А в нынешней литературе очень востребованным становится документалистика как таковая; художественная литература все больше дает крен в сторону журналистики, и Игорь Англер это прекрасно чувствует – и воплощает. Его работа достойна читательского внимания прежде всего потому, что текст социально акцентный: Игорь Англер напрямую работает с временем, и не только с его отображением, смешивая документальность и выдумку, но и пытается почувствовать его вектор, его ход, проникнуть внутрь психологии героев.

«–Ну, вот так-то я больше похожа на призрак, – Елизавета сорвала чепец и растрепала седые волосы. – Интересно, где будет бродить мой дух? В каком дворце? Как произойдет моя первая встреча с Дианой на том свете? В какой шляпке будет мое привидение? Только бы не в этом дурацком чепце!

Дождь не прекращался, похоже, даже усилился. Его громкий и назойливый стук снова напомнил о цветах, ядрами летевших в катафалк принцессы Уэльской. За ним шли принц Чарльз и сыновья Уильям и Гарри, вздрагивая всякий раз, когда очередной букет попадал в корпус машины или в гроб, стуча, словно молоток, вбивающий гвозди. (...)».

Детективный текст подобной тематики не обойдется без интенсивных поисков виновных, без торжества конкретики. Игорь Англер искусно разворачивает перед нами событийный веер, не забывая, будто между прочим, насытить повествование всевозможными психологическими и живописными точными подробностями.

«– Сэр Спеллинг, вы что-то хотите сказать? Слушаем внимательно. Не волнуйтесь, вы – человек в этом деле новый, но именно в таком качестве ваше мнение нам особенно интересно.

Дэвид Спеллинг поспешно провел обеими руками по волосам, приглаживая непокорные седые пряди, и вздохнул, набирая воздух в легкие. Неожиданно звякнул таймер, и все обернулись на звук. Королева переливала кипяток в большой фарфоровый чайник с вензелем Виндзоров. (...)».

Автора могут упрекнуть (и, возможно, уже упрекают) в том, что для создания романа взяты английские реалии, что весь антураж западный (и это сейчас, когда столь востребованным в искусстве, в культуре становится все русское, отечественное). Однако ведь и детектив – не чисто русский жанр; и всемирную, в том числе и российскую, популярность острого сюжета, связанного с картинами европейской жизни, еще никто не отменял; и, наконец, притягательность текста зависит от меры его интересности, от динамики событий, от важности поставленных в произведении социальных и лично-человеческих вопросов. Все это в романе Игоря Англера есть, и это поднимает текст на уровень серьезной экшн-романистики.

В пространстве поэзии нас ждет встреча с финалистами и лауреатами конкурса имени Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай» (2021). Первое место – у Романа Ненашева. В его стихах, сквозь подчеркнутую обыденность и узнаваемость реалий, сквозь вечное бытовое «здесь и сейчас» пробивается тонкий и беззащитный росток трансцендентного, необъяснимого, апофатического:

Эта «потусторонность» совсем не заоблачная, не херувимская, а подчеркнуто земная; и, может, тут таится молчаливый призыв к бесстрашию перед неизбежной смертью:

и в вазе лилии...

чем травой покроется мостовая

Третье место занял Александр Оберемок. Он остро чувствует изначальный трагизм мира. И он не то чтобы хочет его выразить, изобразить; наоборот, он всячески пытается его скрыть, закрыть от посторонних глаз и чужих сердец, оставив неизбывную горечь этого мира (а может, и того!..) за пазухой, за кадром, за гранью данности:

и трамвай альтаир бетельгейзе в депо идет

Финалисты конкурса продолжают радовать находками и открытиями. Алена Рычкова-Закаблуковская изображает старух, с которыми движется на кладбище; здесь не три русских Мойры, а целых пять; но все равно они тайно прядут судьбу лирической героини, в этом стихотворении античная пряжа превращается в тягучую, пугающую старинную песню:

Крепка еще, скрипит над ветхим садом. (...)

Яна-Мария Курмангалина вырывается из настроений раздумья, медитации, оборачиваясь к страстности и страсти, к подлинности открытой боли. Архетип «жизнь – смерть» вечен, и поэт вынужден вновь и вновь проговаривать его, обращать в мятущееся слово:

плыть от земли до земли (...)

Стихи Наты Сучковой уже, думаю, стали своеобразной современной классикой. Она обладает той степенью смысловой и образной свободы, когда и смысл, и образ зажаты в кулаке автора, словно кусок хлеба насущного. Бытовая зарисовка превращается во вселенскую символику. Субъективность на глазах, в одно мгновение, становится могучей объективностью, почти онтологическим охватом бытия:

мы за занавесочку заглянем.

Апология одиночества – в бесприютных жалобах Вадима Смоляка. Мало кто умеет честно и больно живописать одиночество скоморошьими, сугубо самоироничными штрихами и красками. Маленький, мелкий, жалкий человечек... его страдание и никчемность... вот и новоявленный Пастернак на АЗС требует у Анны (Ахматовой), «пухнущей с пива», и ее подруги Марины (Цветаевой; обе сидят за столом при свечах) налить ему полный бак бензина. Вечное и торжественное нивелируется и низводится до уровня лирического героя – малюсенькой человеческой души, которая, возможно, и не знает, что такое поэзия, зато прекрасно знает, что такое сначала поиздеваться над собой и современником, а потом попросить помощи, поплакать: пожалейте меня... Но никто не видит и не слышит беднягу... и жизнь низводится (или недосягаемо поднимается?) до уровня смерти.

потому что не ищет никто

Сергей Ивкин – мастер Времени. Под его пером оно приобретает традиционные библейские черты. Поэт пытается схватить, зафиксировать наиболее характерные черты Времени, но оно подозрительно быстро тает, слишком стремительно проходит, и, если не исчезает, то уж наверняка трансформируется, переливается в другой, необъяснимый и неописуемый сосуд Космоса:

И вместо титров вязь кардиограммы.

И Алексей Баклан о том же: о жизни и смерти. И ему больно. И ему страшно.

Однако спасают от экзистенциального страха родные, милые сердцу знаки: вот любимое детство, вот обожаемый Ленинград (и ушедшее в вечность имя города разрезает сердце ржавым бритвенным лезвием...), вот Литейный мост, Таврический дворец – все невытравимые реалии, которые есть хромосомы культуры, из пространства, из архитектуры они плавно перетекают в царство Духа, их можно передать по наследству, и этот факел крови никакой страх и никакое одиночество, как ни старается, не пожрет:

Как одиноко, Господи, и страшно.

Елена Уварова создает апологию временно́го, воспевая мгновение и прославляя сиюминутность. Все преходяще, все вспыхивает и гаснет, и значит, самое важное и главное в жизни – ловить и лелеять драгоценный момент! Секунда – царица вечности; эту мудрость постигаешь в который раз:

как путники – случайную дорогу. (...)

Сюжетика и образность повести Анвара Амангулова «Зеркало отгадок» замешана на жизни журналистки. Журналистка Айша и ее работа в журнале «Кыз Ордо» – всего лишь повод, чтобы автору высказать свои наблюдения жизни и свои раздумья о жизни. Анвар Амангулов – реалист, и порой непредвзятый, не только не увлекающийся романтической стилистикой, но уходящий от нее в сторону:

«С приходом ковидной пандемии «нормальная жизнь» Айши начала рушиться, как замок из песка на пляже в час прибоя. Муж присылал из Подольска все меньше денег. Закрылись школы; онлайн-обучение выматывало последние нервы. После напряженных дней в офисе Айша заставляла детей дистанционно слушать уроки и выполнять задания, что неизменно приводило к скандалам и детским слезам. Неожиданно стало очевидно, что родное государство, в будущее которого Айша верила наперекор всему, самоустранилось от обеспечения едва ли не самой важной задачи – начального образования, переложив ее, под благовидным предлогом, на плечи родителей.

Выручала незамужняя младшая сестра Дамира, переехавшая к ним после потери работы. Дамира стала помогать племянникам в онлайн-учебе.

Чтобы свести концы с концами, Айша начала подрабатывать репетиторством. По выходным она преподавала языки дочери богатого байке из Оша в его огромном доме. (...)».

А жизнь оказывается все жесточе, все безжалостнее, все трагичнее:

«(...) Слезы сами навернулись на глаза: она подумала о кончине матери, о бросившем ее муже, об аварии, в которую попал Бектур. О сплетнях из мира знаменитостей вместо нормальной журналистики. О массовом исходе народа из страны. О бардаке на дорогах и в экономике. О безудержном росте цен и пандемическом хаосе. О песне «Таш Боо» про каменный шнурок, что так страстно и зажигательно пел Эр-Тоштюк, которого она задушила подушкой несколько часов назад ради денег на операцию сыну. Задыхаясь от рыданий и нечленораздельно бормоча ругательства на двух языках, она смачно плюнула в экран телевизора, попав в лоснящийся лоб выступающего. (...)».

Информация может быть столь же убийственной, как пистолет или кинжал. А жизнь – непредсказуемой и уж точно необъяснимой. Где граница между жестокостью и милостью, между спасением и казнью? Может быть, ее нет, и мир так устроен, что в сердцевине любого зла таится зерно добра, и оно все равно, дайте срок, прорастет?

Добрая половина питерского журнала отдана прекрасному Башкортостану и башкирским писателям. В замечательных традициях приема литературных гостей, в сочетании проектов – залог развивающейся художественной жизни городов и регионов. Юрий Горюхин во вступительной статье к этому проекту «Взаимопроникновение и взаимодополнение многонациональной литературы Республики Башкортостан» говорит об очень важном; задуматься об этом именно сейчас необходимо как никогда: «Мы находимся в одном литературном процессе взаимопроникновения и взаимодополнения культур. В этом главное отличие существования литературы, да и искусства вообще, в многонациональном, как наш, регионе, от других областей, где полифония разных национальных культур не так выражена. Но, несмотря на все это разнообразие и многообразие, векторной составляющей, в силу исторических реалий, является все же литература на русском языке. (...)».

Гюльназ Лежнева в повести «Когда погибнет черная лисица» поднимает проблему невероятной важности – спасение природы, уникальных шиханов – гор близ Стерлитамака; их срывают, чтобы добыть соду, перерабатывая останки древних моллюсков, из которых шиханы сложены.

««Куш-Тау йәшәй, куш-Тау йәшәй» – скандировали на горе. Взрывались хлопушки, Куш-тау гудел, как потревоженный улей. Защитники прорвали ограждение. Их пришло восемь тысяч: башкиры, русские, татары. Местные и приезжие. Восемь тысяч человек кричат по-башкирски: «Куш-Тау, живи!».

Технику вывели с горы. Приехал президент республики и что-то обещал под проливным дождем. Мокрый, растерянный, по колено в грязи, он казался сейчас обычным человеком. Заблудившимся башкиром? Иначе как еще он мог допустить войну на Куш-Тау? Он казался побежденным».

«Ксения Андреевна смотрела трансляцию концерта на Куш-тау, жарила чебуреки и говорила сама себе:

– Эх, только бы завод не закрыли теперь... И все-таки, какие мы – молодцы! Отстояли гору! Только бы нам ипотеку доплатить, пока завод еще держится... Ах, да, и соды купить побольше. Коробок десять. Или лучше двадцать? (...)».

Айдар Хусаинов продолжает в современной русскоязычной башкирской поэзии образную линию Андрея Вознесенского, опираясь на свои, авторские интонации:

Хотя...

Юрий Горюхин в рассказе «Ямантау» погружает нас в атмосферу советских лет, и чего здесь больше, невольной ностальгии или легкой насмешки, плохо скрываемых слёз по прошедшему или объективной отъединенности от того, что ушло навеки, трудно сказать:

«Жил я под горой, гора называлась Ямантау, в поселке городского типа, поселок назывался Межгорье. Работал в рабочей столовой, столовая называлась по-разному: вечерами на ее бетонном козырьке светилось фиолетовым неоном «олово» в родительном падеже, а днем, когда электричество на улицах за ненадобностью отключали, висела большими мертвыми буквами «Столовая». (...)». Рабочие копали в горе Ямантау секретный город. Человек и человечество так устроены, что при любой власти, в любом общественном строе всегда возводятся секретные объекты или копаются секретные города...

Поэт Наталия Санникова – поэт удивительный; она полна жизни, ее настоящей силы, от ее стихов веет свежим ветром, то жаром, то морозом, вышней волей вечно меняющейся природы; на фоне этого изменчивого внешнего мира – поэт, со своим миром внутренним, его высотами и глубинами, с бесстрашным ощущением всегдашней земной трагедии и праздничным влечением к небесной радости; эти стихи полны музыки, то тайной, то явной, они суть мозаика Вселенной, которую мы рассматриваем сквозь морскую солнечную воду безбрежной живой души:

ранах. (...)

И вот она, трижды благословенная, единственная жизнь, простая, хлебная, застольная, сакральная:

на водопой... (...)

Розалия Вахитова в рассказе «Уряк» (уряк – это, по башкирским поверьям, дух человека, умершего неестественной смертью) видит произошедшую со взрослым человеком трагедию насильственной смерти через громадную, наивную и такую правдивую линзу детского восприятия жестокого мира. Все семейные тайны – за кадром, а в кадре этой прозы – только несчастная растерянная девочка, зимний вечер, лютый мороз и ее отец, замерзший в сугробе:

«– Замерзнем, атай. Замерзнем ведь! – Дина тянет папу изо всех.

Папа худой, но все равно тяжелый. Дина тянет за руку и ей кажется, что та сейчас оторвется. А папа так и останется сидеть.

Ветер за спиной заливается голосом уряка.

В свете фонаря Дина видит его тень.

– Атай! – сквозь снег кричит Дина.

И замолкает, испугавшись своего голоса.

Папа заглядывает в лицо Дине и вдруг встает. Она берет его за руку, и он послушно идет за ней.

– Вот придем домой. Там печка. Чай будем пить с молоком, – приговаривает Дина. – Сразу согреемся. (...)».

Рассказ столь же потусторонний, сколь подробно-зримый. Он одновременно и реален, и ирреален. Смешение двух пластов бытия создает эффект перетекания явлений, и невозможно отличить причину от следствия, они меняются местами. Это создание необычного двойного пространства-времени, двойного хронотопа.

Эвелина Бронникова – апологет свободы, и, по ее версии, свобода тесно граничит с ощущением колдовской вседозволенности, а еще – со зловещей «адской» символикой, внезапно становящейся желанными знаками любви:

то жизнь – чего-то, да стоит.

Мария Ларкина рассказом «Лодка» бьет наотмашь в наше благовоспитанное чувство гармонии, приличия, всевозможного комильфо: пьяный отец ногой разбивает вожделенную игрушку – красную лодку, ее мальчик Леха выкрал у друга Петьки. А взрослому алкоголику Лехе платят за работу натурой: кусок хлеба, картошка, самогон. Пить его сызмальства научил отец. Мы – лицом к лицу – с неприкрытым, неприукрашенным ужасом жизни. А растоптанная отцом, украденная у друга лодка суть символ разрушенной самым близким человеком Лехиной судьбы.

И все-таки автор дает нам хотя бы смутную, призрачную, недосягаемую, но – надежду. Она вся – в слове «лето», что дышит солнцем и счастьем.

«Вот уже и дом Иваныча, а там – еда, работа и... Леха взглянул на озеро, покрытое льдом, и подумал о лете».

Диана Давлетбердина – яркий художник. Ее слово сверкает, страшит, радует, его далеко видно. Она поэт объемный, дерзкий, непредсказуемый. Поэт опасного девиза: «Верую, ибо абсурдно».

Происходящего. (...)

Азиатский караван, русский каравай, каспийский караван-сарай, древний верблюд боли и тоски, идущий меж барханов твоей постылой судьбы...

и пойдем, и пойдем, и пойдем по следам ее (...)

Гульшат Абдеева балансирует между фантазией и настоящим, между чистой прозрачной лирикой и туманной, колышущейся, как в темноте осенний дождь, непонятной тревогой, между поэзией юной души и страшной взрослой драмой:

«В клубе гремели танцы, Фания привычно смотрела сквозь Гали. Ему не оставалось ничего, кроме как напиться. А после попалось ему на глаза ружье. Шальная мысль отпугнуть соперника налилась кровью в глазах Гали. Отозвал Фарваза в сторонку, сказать ничего не успел толком – повело пьяное тело в бок. А пальцы нажали на курок.

Выстрел громом оборвал праздник в обеих деревнях. (...)».

Вадим Богданов достойно завершает подборку уфимских авторов в «Авроре» – его стихи дышат контрастами веры и сомнения, боли и счастья, он движется мыслью вглубь явлений и свободно взлетает над бренностью трехмерного мира.

И станет заберег одинок (...)

Архетип путника будоражит поэта; он сам превращается в того путника, да, он вечный странник, таким и положено быть поэту, и он идет, идет вечно, идет беспечально, идет бессмертно – за солнцем, за волей, за временем, за любовью, за Богом:

Простой, как пыль мной пройденных селений

Идем и мы – за чтением, что воспитывает и питает душу и мысль.

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Русский поэт, прозаик, искусствовед, член Союза писателей России, член Творческого Союза художников России, профессиональный музыкант (фортепиано, орган, Московская консерватория), литературный критик «Pechorin.net».