«Север» № 11-12 (536), 2021

«Скользя по утреннему снегу...». Героика и романтика русского Севера

(о журнале «Север» № 11-12 (536), 2021)

«Север» – академический журнал умеренно консервативной направленности. Тематическое поле 11-12-ого выпусков «Севера» за нынешний год – это частная жизнь современных россиян в условиях современной среды обитания и на фоне исторического прошлого страны. Показательны публикации Юрия Ключникова «Бог подарил России всё, что надо...», Галины Толстовой «Фамилия», Сергея Псарева «Среди берез» и др.

Основные публикации 11-12-ого выпусков: Валериан Макаров «Миллион алых роз», «Ношенное платье», рассказы, Галина Толстова «Фамилия», повесть, Олег Рябов «Лесовушки», «Мой доможил», «Шишок», рассказы, Олег Мошников «Пить Марсову воду!», Олег Воробьев «Театральный роман».

В структуре журнала «Север» композиционно на первом месте находится рубрика «Поэзия», что очевидно не случайно. Судя по композиционной организации журнала и последовательности рубрик, задача редколлегии – не только отобрать для печати удачно написанные тексты, но также повлиять на статус нынешней поэзии в целом, в той или иной степени определить место поэзии в нынешнем социуме.

Так, за отдельно взятыми публикациями рубрики «Поэзия» прослеживается единый принцип, которого придерживается редколлегия при отборе текстов. Он заключается в том, чтобы публиковать современные стихи, ретроспективно связанные с русской классикой от Пушкина до Пастернака и далее. Сочетание традиционализма с современностью – есть классическое мерило поэзии. Избирая его, редколлегия журнала указывает на то, что и нынешняя поэзия в состоянии соответствовать классическим параметрам, а не являться лишь маргинальным занятием или сферой любительства.

Так, в рубрике «Поэзия» опубликована подборка Юрия Ключникова «Бог подарил России всё, что надо...». Как указывает историческая справка, Ключников – гуманитарий с высшим образованием, эссеист, философ, переводчик.

Поэтому в его литературном творчестве мотивирована интеллектуальная составляющая. Она выражается в двух стихотворениях, поочерёдно посвящённых серебряному и золотому веку русской поэзии (историко-литературным темам).

В стихотворении «Серебряный век поэзии» Ключников поэтически дерзновенно упрекает серебряный век в манерности, театральщине и свидетельствует о том, что своей подлинной зрелости русская поэзия достигает уже после серебряного века. Прибегая к цитации Пастернака и Есенина, автор пишет о поэтах минувшего столетия (С. 4):

Отбросив неизбежную манерность,
«впав словно в ересь», в чудо простоты,
они несли к ногам России верность,
живые – не бумажные цветы.
Так «будь же ты вовек благословенна»,
судьба страны, сумевшей превратить
гонимый дух серебряного века
в алмазную сверкающую нить.

В стихотворении «Золотой век» Юрий Ключников позитивно акцентирует в поэзии золотого века не столько риторическую правильность, сколько творческую органику (С. 4):

И брел полуодетый человек,
Веселый странник золотого века.

Поэзия минувшего у Ключникова предстаёт в «зрительном фокусе», в смысловом разрезе современности. Однако она допускает поэтическую оглядку на прошлое.

На уровне формы Юрий Ключников близок к Есенину – например, в поэтически иносказательном использовании зримых фактур, будь то серебро, золото или алмаз (не обязательно связанные только с периодами русской поэзии). На уровне содержания Ключников тяготеет к развёрнутой философеме. Так, в стихотворении «Созвучие» Ключников свидетельствует об идеальном происхождении мира, но – в духе Есенина – сетует на мимолётность всего, «что душу одевает в плоть». «Созвучие» Ключникова завершается противоречивой сентенцией (С. 3):

И приходя на землю каждый раз
из тишины, что спрятана за кадром,
соединяешь вечный праздник глаз
с есенинским прощаньем незакатным.

Признавая человека гостем на земле, а значит, существом вечным, поэт скорбит о том, что человек оставляет на земле, неизбежно уходя туда, за кадр...

Своего рода внутренней кульминацией подборки Юрия Ключникова является стихотворение «Мы – Россия». Высказываясь на патриотическую тему, казалось бы, давно не новую, Ключников, тем не менее, избегает литературных банальностей путём изысканной философемы на грани некоей парадоксальности (С. 5):

Нам не о чем грустить
И нечего просить.
Бог подарил России всё, что надо.

Там, где мы могли бы – едва ли не по сложившемуся стандарту – ожидать разговора о трагических судьбах страны, неожиданно является представление о самодостаточности, даже о самоценности России.

В стихах Ключникова Россия предстаёт как северная страна – тем более неожиданно утверждение автора о том, что Россия не нуждается ни в каких вкраплениях, идущих извне.

Есенинские ноты присутствуют не только в стихах Юрия Ключникова, но и в стихах Бориса Орлова. В рубрике «Поэзия» помещена его подборка «Приучился смотреть в небеса...».

Заимствуя у Есенина элегические ноты, Орлов в отличие от своего великого предшественника тяготеет к лирической сентенции, даже к лирическому афоризму (С. 38):

На даче дверь не заперта,
Хотя никто не ходит в гости.

Напрашивается отдалённая параллель со строками Окуджавы: «Не закрывайте, братцы, дверь / пусть будет дверь открыта». Однако Орлов – в большей степени, нежели Окуджава, певец Арбата – тяготеет к логическим абстракциям, например (С. 37):

Если дело сердце не согрело,
Значит в слово подмешали фальшь.

Элемент дидактики в стихах Орлова согласуется с его образованием и профессией, о которых сообщает биографическая справка: Юрий Орлов окончил Высшее военно-морское инженерное училище, капитан 1-го ранга. У Орлова немало стихов о героике сурового Севера.

В подборке стихов Дмитрия Горошнева «По осенним блуждаю задворкам...» присутствует ярко выраженное элегическое начало. Едва ли не в центре авторского мироощущения Горошнева трагический Хронос, дающий повод либо к ностальгии по прошлому, либо к мечтанию о будущем. В стихотворении «Ещё цеплялся календарь...» Горошнев грезит о будущем, которое связывается с оттепелью в природе после долгой зимы (С. 85):

А сердце ждало перемен
И песен сладостных о счастье.
Они порою так нужны,
Как для судов маяк желанен,
Чтоб вплыть в фарватер новизны
Непережитых состояний.
А Новый год – почти весна...

В своём повышенном чувстве Хроноса Горошнев склонен к олицетворениям. Так, в стихах «Всё преходящее...» осень и та, что неизбежно связывается с осенью, получает антропоморфные свойства:

А смерть – она, как северная осень,
Заступит, и не спросит, на порог.

Параллелизм человека и природы, более того, антропоморфные явления природы присутствуют также в поэтической подборке Елены Альмалибре «То грохот слов, то шёпот сердца...». Она опубликована в рубрике «Литературный конкурс журнала «Север». Северная звезда».

В стихотворении «Темерник» (название реки на Юге) Альмалибре пишет (С. 169):

Вокзальные перроны...
Притихший Темерник
Волной зеленой к Дону
Задумчиво приник.

Далее антропоморфные свойства реки последовательно разворачиваются:

Ему бы разгуляться,
Как вольным казакам.
Он жалуется старцам
Да местным рыбакам.
Глядишь – внучок найдётся –
Отмоет бирюзу
И зачерпнёт под солнцем
Водицу, как слезу.

Неизбежно вспоминаются лермонтовские мотивы: «У Казбека с Шат-горою / Был великий спор».

Однако современный автор не копирует Лермонтова, а осовременивает его, наполняет его смысловые ниши индивидуальными оттенками и нюансами человеческой психики (которая по-прежнему угадывается за природными явлениями).

В целом стихотворным подборкам «Севера» присущ умеренный традиционализм – современное осмысление классики, а не поиски новизны, ведущиеся как бы с чистого листа. Если, например, система ценностей футуризма подразумевает, что поэт творит новую реальность (порою сбрасывая классиков «с парохода современности»), то стихотворные публикации «Севера» в той или иной степени ретроспективны и ориентированы на классику.

В 11-12-ом выпуске «Севера» за нынешний год в рубрике «Дебют в «Севере»» опубликована также подборка стихов Вячеслава Отшельника «В этом мире ничто не изменится...». Отшельник склонен к лирическому краеведенью. Так, в журнале опубликовано его стихотворение «Александрина» с посвящением национальной библиотеке Карелии. Автор как бы ведёт читателя на экскурсию по библиотеке, рассказывая о северных достопримечательностях, о патриотических реликвиях Карелии (С. 203):

И спуск крутой за перекрестком,
Онежской серебро воды,
«Фрегат» за парком, где ветра
Сурово дуют на Петра.
Но я добавлю главный штрих,
Пока порыв их не утих:
Вот сквер заветный за углом
И Александр задумчив в нём
(Поэту милая картина)...

Лирическое краеведенье и – параллельно – принцип олицетворения природных явлений, которые обнаруживаются в стихах выпуска – всё это как бы переводится на язык прозы в журнальных рубриках «Окружающая среда» и «По России с любовью» (нетрудно заметить, что они фактически являются подрубриками рубрики «Краеведенье»).

Так, в рубрике «Окружающая среда» содержится публикация Сергея Псарева «Среди берез». Публикация являет собой лирическое эссе в прозе, посвящённое карельским берёзам. Как некоторые иные природные явления в стихах выпуска, берёзы в эссе Псарева принимают антропоморфные свойства – например, уподобляются танцующим девушкам.

Публикация построена как ряд сюжетных фрагментов – попросту коротких историй – посвящённых карельским берёзам. В одной из этих историй на русский лад воспроизводится античный миф о Нарциссе, рассказывается, как одна из берёз упала в реку и утонула, залюбовавшись своим блистательным отражением в воде.

Рубрике «Поэзия» и примыкающим к ней публикациям параллельна также публикация Александра Евсюкова «Письма Горе. (Эпистолярное эссе о поездке на гору Воттоваару)». Автор свидетельствует о том, что Воттоваара, величественная гора Севера, где ему довелось реально побывать, наделена одушевлёнными свойствами (и может являться своего рода адресатом писем).

Рубрикам «Окружающая среда», «По России с любовью» почти синонимична рубрика «Краеведенье», также посвящённая отечественной среде обитания. В данной рубрике помещена публикация Олега Мошникова «Пить Марсову воду! К 300-летию Северной войны и постройки церкви апостола Петра на Марциальных водах». В публикации разворачиваются различные и взаимосвязанные темы: 300-летие Северной войны, пребывание Петра I в Карелии, современный музей и курорт (с лечебными водами) как хранитель исторической памяти о делах Петровых. (Минеральные воды были обнаружены в Карелии при Петре).

Публикация Мошникова академически дополняет и комментирует лирическую прозу журнала, затрагивающую краеведческие темы, связанные с судьбами русского Севера.

Как показывает сравнение собственно поэзии и лирической прозы журнала, публикации «Севера» организованы по относительно единому принципу олицетворения природы Севера. И если в поэзии журнала преобладают связанные с природой эстетические сущности, то в прозе журнала (составляющей одноимённую рубрику) преобладают этические идеи. Проза журнала контрастно дополняет поэзию «Севера», поскольку она подобно поэзии, публикуемой в журнале, связывается с патриотическим началом. А оно в свою очередь связывается с Севером – будь то Петербург, Петрозаводск или иной участок русского Севера.

Одной из вершин рубрики «Проза» является повесть Галины Толстовой «Фамилия». В повести описана девочка, которая стесняется своей еврейской фамилии; в частности, это происходит потому, что один мальчик в школе дразнит упомянутую девочку, фактически попрекая её фамилией. Однако не без участия мудрой еврейской бабушки (которая в своё время предусмотрительно сменила еврейское имя-отчество на русское) ситуацию удаётся уладить. И девочка успокоена. Однако на периферии сердца у неё всё же остаётся едва уловимое чувство неловкости.

Толстова виртуозно показывает мельчайшие нюансы детской психики – не явное, но ощутимое беспокойство девочки. Сходные состояния порой переживают и взрослые... Вспоминается «иголочка беспокойства», которую упоминает Булгаков в «Мастере и Маргарите» как скрытый, но неприятный психический симптом человека (не игла или нож, а именно «иголочка», нечто уменьшительное). Итак, девочка, надёжно защищённая от гонений по национальному признаку, всё же испытывает необъяснимый неприятный осадок после всего случившегося.

Далее для того, чтобы объяснить, почему неприятные волнения девочки всё же не вполне улеглись, писательница предпринимает своего рода развёрнутый экскурс в прошлое еврейской семьи, где всем фактически заправляет бабушка. О её биографии, уходящей своими корнями в сталинский период, преимущественно идёт речь в повести. Автор словно составляет досье бабушки, упоминая и двусмысленные или скользкие (но глубоко и удачно скрытые от детских ушей) эпизоды из жизни большого еврейского семейства. Так, в повести сообщается о том, что сгинувший в период сталинских репрессий (и до деталей предвидевший свою страдальческую судьбу) дед девочки в своё время (ещё до ареста) не без посредства некоторых тонких умственных махинаций сколотил серьёзное состояние. В повести имеется социально пикантная деталь: благодаря изобретательности еврейского дедушки еврейская семья не бедствовала и в период ленинградской блокады, тогда как многие другие жители северной столицы буквально умирали от голода. Речь идёт не просто о нехватке денег, а именно о голодной смерти большинства ленинградцев. Однако хитрым евреям удалось избежать этой общей участи – эпически повествует Толстова.

Итак, когда дедушка был фактически принесён в жертву, бабушка (благодаря всё тому же проницательному уму и «нужному человеку») сумела сохранить благосостояние семьи. Имея в распоряжении ощутимый капитал, бабушка задумалась о том, как с толком пристроить дочь (и соответственно будущую мать изображаемой в рассказе девочки). Еврейская бабушка умело подыскивает для дочери подходящую партию и, как беспристрастно сообщается в повести, продолжает плести свою паутину.

Старая еврейка предвидит и тонко организует едва ли не всё в семье, однако она как бы спотыкается о пословицу, распространённую в православной среде: «Человек предполагает, а Бог располагает». Толстова непосредственно приводит в повести эту пословицу. Отдавая должное изобретательному уму своей героини, Толстова показывает, что едва ли ни всеохватный еврейский ум, тем не менее, подчас наталкивается на непредсказуемые явления, ведомые лишь одному Богу. К таким явлениям относится, например, любовь. А что если дочь, лелеемая матерью (и соответственно бабушкой еврейской девочки), выйдет по любви за какого-нибудь пьющего тракториста (а не за того, «за кого надо»)?

Жизнь ломает далеко идущие планы бабушки (даже не важно, как это выражается в сюжетном эквиваленте), и внучка, освобождённая от пустых страхов и недомолвок, опутавших семью, в конце концов, перестаёт глупо стыдиться своей еврейской фамилии. Нелепое наваждение проходит.

Единственный, быть может, недостаток блистательно и остроумно написанной повести – это её кругообразная композиция, направленная от настоящего в прошлое и обратно в настоящее. Для объяснения настоящего автор повести создаёт своего рода художественный конспект прошлого (которое отчасти предшествует рождению девочки). Благодаря конспективной форме изложения авантюрный сюжет повести (которая в принципе тянет на детективный роман) несколько скомкан и урезан. Например, из повести мы не узнаём, как за дедушкой приходят чекисты и не узнаём многого другого, что в принципе было бы художественно колоритно.

При всём том, Галина Толстова обнаруживает редкое художественное остроумие в портретной обрисовке не только главных, но и второстепенных персонажей повести. Например, еврейский дедушка (появляясь в повести совсем ненадолго) художественно интересен тем, что он несколько парадоксально сочетает жуликоватость и готовность страдать во имя семьи, сочетает подлость с такими качествами человека, как к благородство и самопожертвование. Вспоминается сочинение Пушкина, озаглавленное «Table-talk», где поэт говорит о художественной глубине многогранных характеров.

И всё же дедушка второстепенный персонаж, на первом месте в повести бабушка (и вообще специфически женские проблемы). В повести действуют в основном – и почти исключительно – женские персонажи.

Художественная сила повести заключается в том, что еврейский ум бабушки – фактически главной героини – по-своему симметричен, соревновательно равновелик – русскому уму и русской смекалке.

Среда обитания всех героев повести (включая бабушку) – это Ленинград, бывший и нынешний Петербург, авантюрный замысловато геометрический город. Он же порождение русского ума. Петербург, это вечное творение Петра, и является в повести особой ментальной средой, которая контрастирует с кознями еврейской бабушки и одновременно вторит им. Ведь и Пётр в своё время гениально режиссировал Петербург, по-своему (на русский лад!) упреждая то, как значительно позже, не одно столетие спустя, еврейская петербурженка будет пытаться режиссировать человеческие судьбы, выстраивая их в «правильную» удобную комбинацию. В повести являются как бы два умно устроенных зеркала, которые глядятся друг в друга.

В повести Галины Толстовой спорадически присутствуют черты романа воспитания. Детская психика, детские проблемы воссозданы также в рассказе Зои Маляренко «Леркин Ленинград». В рассказе художественно убедительно показан интимно-психический, сокровенно-личный мир девочки, который внутренне противостоит «правильному» миру взрослых. И если их удел – официозно чопорный Ленинград, приправленный советской пропагандой (действие рассказа происходит в прошлом), то у девочки свой – уютно-фантастический Ленинград, не понятный взрослым. Во многом он состоит как из трогательных детских реликвий, так и из таинственных отражений тех или иных феноменов в водоёмах бывшего Ленинграда.

В рассказе Маляренко присутствует и любовная линия: девочка тщетно желает понравиться некоему мальчику в детском саду. Однако, выражаясь языком Пушкина, «неподражательная странность» девочки, её вечные фантазии едва ли в состоянии привлечь нормального мальчика, который в свою очередь позитивно ожидает от девочки чего-то удобного, привычного и компактного. Однако на чаше авторских весов неизвестно, что ценнее – нормальность, которая вознаграждается любовным успехом, или милая странность, за которую приходится расплачиваться любовным фиаско. Тем самым любовная линия в рассказе имеет не самоценное значение, а иллюстрирует всю ту же оппозицию: Леркин Ленинград, не понятный никому – в том числе поверхностному мальчику, и внешний Ленинград, где обитают все вокруг кроме Лерки. Особая сила рассказа в том, что его сюжет подчинён его несюжетному смыслу.

И всё же любовная линия в рассказе несколько оборвана (как малозначимая и второстепенная), тем самым и панорама детства (куда привходит любовная линия) также несколько урезана.

Детская психика спорадически затронута в цикле рассказов Светланы Епифановой «Золотая девочка, рыжий лягушонок», «Про Пашу-Бегунка», «Моя безымянная бабушка». В последнем рассказе явлена прощающая мудрость некоей бабушки, которая по-своему контрастна еврейскому хитроумию другой бабушки – героини повести Толстовой «Фамилия». Композиционно центральный рассказ прозаического цикла Епифановой «Про Пашу-Бегунка» носит поистине душераздирающий характер. Не показывая физических страданий человека (или показывая их выборочно и ограниченно, путём беглого упоминания), Светлана Епифанова воссоздаёт ужасную внутреннюю коллизию. В рассказе фигурируют некие он и она, причём она является жертвой его мужского эгоизма (и отчасти даже мужской хитрости). Однако она не может ничего поделать со своей любовью, и как-то терпит его, приноравливается к нему. Эта – и без того неблагополучная – сюжетная канва сопровождается ужасающими психическими деталями.

Во-первых, как это ни парадоксально, при всей своей бесчеловечности, он её любит. Скажем более для того, чтобы жениться на ней, он однажды совершил безумный поступок (какой именно безумный поступок, можно узнать, прочитав рассказ). Так вот, нелюбящий, мелочно расчётливый муж – явление более простое и менее ужасное, нежели муж, который надругается над собственным чувством (последовательному эгоисту не над чем надругаться). Вообще в явлении любящего, но эгоистического мужа присутствует некий психический вывих (тогда как банальный муж-эгоист по-своему последователен). Во-вторых, и переживая покаяние, муж эгоист позиционирует себя в той ограниченности земного времени, которое делает необратимыми его проступки, совершённые в прошлом. Меж тем благоразумный разбойник из Евангелия всё же покаялся на кресте, вошёл в обители райские при завершении своего жизненного пути. Епифанова едва ли не отказывает своему герою в возможности покаяться или сам герой ведёт себя так, как будто время покаяния для него истекло. В рассказе «Про Пашу-Бегунка» присутствует трагическая безысходность.

В первом из рассказов показана девочка с несколько искривлённой психикой, которая – как можно судить по тексту рассказа – в свою очередь несколько пошатнулась благодаря родителям девочки, благодаря неправильному воспитанию. В поведении героини рассказа содержатся инфернальные признаки, причудливо перемешанные с её детскими фантазиями.

Тема семьи вообще и тема трудных подростков в частности затронута также в другой публикации журнала: Елена Жданова «Генезис темы детства в творчестве Валентина Распутина: публикации в газете «Советская молодёжь» (рубрика «Литературный конкурс журнала «Север». Северная звезда»). Жданова выступает скорее как публикатор текстов Распутина, написанных им в советское время, нежели как исследователь творчества Распутина. Публикация построена как ряд письменных фрагментов письменных высказываний знаменитого прозаика.

Его логика порою несколько причудлива и противоречива. С одной стороны, Распутин вынужден участвовать в социалистическом строительстве и едва ли не с восхищением писать о подростках, которые (разумеется в виде макета) конструируют шагающий экскаватор и другие чудеса техники, популярные в советском эпосе. С другой же стороны, Распутин с нескрываемой горечью и редкой для советского времени смелостью пишет о некоторых проблемах подростков. Так, Жданова приводит фрагмент публикации Распутина, где говорится о подростках, которым грозит милицейское разбирательство за воровство. Однако Распутин предлагает взглянуть в корень проблемы и указывает на родителей-алкоголиков; благодаря их безответственному поведению и хаотическому образу жизни их собственные дети могут физически выжить только прибегая к воровству.

Проблемные заметки Распутина в жанровом отношении напоминают «Дневник писателя» Достоевского – ряд документально-художественных творений другого писателя почвенника.

Женской прозе журнала – произведениям Толстовой, Маляренко, Епифановой композиционно предшествует публикация Валериана Макарова «Миллион алых роз», «Ношенное платье», рассказы.

Макаров, как показывает биографическая справка, рождённый в Грузии, в рассказе «Миллион алых роз» излагает из ряда вон выходящий случай, который всесильная молва связывает со знаменитым грузинским художником Пиросманишвили, буквально помешавшемся от любви к заезжей актрисе. Как свидетельствует общеизвестное придание, художник буквально устлал розами все возможные пути передвижения хорошенькой актрисы, заодно вдохновив нашу современницу Аллу Пугачёву на известную песню, где также упоминается «миллион алых роз».

Однако Макаров не просто пересказывает общеизвестную душераздирающую историю любви художника, но литературно переоформляет и перетолковывает её. Указывая на инфантильные странности в поведении художника, на его вопиющую наивность, достойную пушкинского Ленского, этого неумехи в делах любви, Макаров одновременно показывает поистине трагическую грань личности художника. Будучи внешне наивным, художник обнаруживает душевную широту и великодушие, которое может быть присуще лишь человеку выдающемуся (каковым, увы, не является Ленский, при всей своей моральной безупречности). Если Ленский (не только как литературный персонаж, но и как собирательный психический тип неудачника в любви) пишет Ольге наивные – и художественно малоинтересные – стихи, то Пиросмани, пусть и в вызывающе наивной форме, совершает нечто поистине великое, совершает мужской поступок, на который не способен человек недалёкий – будь то Ленский или любой другой наивный юноша.

Вот этот размах Пиросмани, удел незаурядных натур, заставляет уважать его даже тех, кто в принципе были бы склонны над ним потешаться – вот о чём художественными средствами свидетельствует Макаров.

Более того, художник примитивист в рассказе Макарова производит неизбежное впечатление и на саму актрису. То, что он делает, мощно.

Трагедия художника заключается, однако, в том, что актриса (по понятным причинам) не может ответить ему взаимностью, более того – художник своим безумием парадоксально обрекает актрису на фактическое бегство из Тбилиси (где, как мы знаем, обитал Пиросмани). Актриса восхищена поступком художника, способна его расцеловать, но при всём том, у неё нет достаточных оснований ввергаться в безумие художника или винить себя в наличии у неё житейского здравого смысла. Иначе говоря, поступок художника по-своему заводит актрису в тупик – хотя бы потому, что, созерцая безумие Нико, она не может предоставить ему ничего соизмеримого или равновеликого. Более того, симметричная реакция со стороны актрисы неизбежно опошлила бы то, что сделал Нико, неким неуместным и бессмысленным дубль-кадром. Что может предоставить актриса художнику в эквиваленте сумасшедшего количества роз?..

Влюблённый, у которого шансов и так немного, самостоятельно заводит ситуацию в тупик (хотя совершает и нечто великое). Однако если мы безумию Пиросмани традиционно противопоставим холод Онегина, скептическую рассудительность Печорина, то мы с удивлением убедимся, что они по-своему симметричны безумному художнику. Онегин и Печорин достаточно умны, чтобы влюбить в себя ту или иную барышню, но недостаточно безумны, чтобы полюбить самим – и оба классических персонажа остаются ни с чем. Вопрос даже не в том, могут ли они преуспеть внешне – закрутить с кем-то роман или попросту жениться. Вопрос в том, что на сердечном уровне они не способны достичь гармонии, как не обретает её и Нико – во всей своей, казалось бы, противоположности холодному скептику. Проще говоря, если бы Нико – не столько как историческое лицо, сколько как герой рассказа – позаимствовал бы у Печорина или у другого разочарованного героя немного скепсиса, он всё равно бы остался фактически ни с чем.

Вот почему трезво остудить пыл художника, ввести его в разумные рамки – ещё не значит, указать ему дорогу к счастью. При всей житейской нелепости того, что совершил Нико Пиросманишвили, рассказ Макарова о нём глубоко трагичен.

Другой рассказа Макарова «Ношенное платье» остроумно построен и содержит скандально эротическую подоплёку. Сюжетная завязка рассказа заключается в том, что некая безутешная вдова оплакивает своего покойного мужа и, разумеется, участвует в организации похорон. Однако понемногу являются житейски скандальные подробности всего происходящего. Деньги на похороны едва удаётся наскрести (перед лицом вечности меркантильная проблема не исчезает), к тому же выясняется, что покойник крепко пил и напропалую изменял собственной жене.

В результате понемногу оказывается, что для героини рассказа как для земной женщины жизнь не кончена. И приближение весны есть своего рода намёк на то, что и после похорон мужа героини её жизнь не заканчивается... И даже новая любовь не является для неё чем-то заведомо невозможным...

Эротическая компонента присутствует и в прозе Рябова, в ней говорится о таинственных опасностях, которые таит в себе природа. В журнале опубликованы рассказы Олега Рябова «Лесовушки», «Мой Доможил», «Шишок». В рассказах Рябова говорится о таинственных природных силах, которые порой погибельны для человека, однако они же порой способны его отчасти защитить. Рябов пишет о таких существах, как Лешие и Домовые – в зависимости от поведения человека, они могут поступить с ним и по-доброму, и не по-доброму.

Например, Доможил из одноимённого рассказа Рябова – это существо, которое порой поселяется в человеческом жилище и ведёт себя по-разному в зависимости от того, как с ним обращаются. В рассказе «Шишок» на русский лад излагается античный миф о богине Диане, жестоко наказавшей охотника Актеона, обожателя красоты, за неумеренную любознательность (об этом пространно говорится у Овидия).

В рассказе Рябова сурово одёргивает и в итоге берётся проучить другого нескромного молодого человека существо по имени Шишок. Оно как бы мстит за мать главного героя – та шутливо грозит своему обидчику, а Шишок со временем довершает дело.

Сила рассказов Рябова в органическом сочетании сказочной фантастики и житейской достоверности. Реальные опасности природы придают достоверность страшной и сладостной сказке, а сфера чудесного, присущая сказке, внутренне преображает житейские явления. Так, в рассказе «Лесовушки» с ужасающими подробностями описывается, как человек основательно заблудился в лесу. Разумеется, не обходится без Лешего. И герой рассказа – с неизбежными потерями (например, с потерей документов на машину) – всё-таки мало-помалу выбирается из лесу.

Мотив потери нужных вещей в мистически окрашенных уголках природы присутствует и в упоминавшейся выше публикации Александра Евсюкова «Письма Горе». В экзотических и опасных местах герой Евсюкова тоже кое-что нужное теряет, хотя со временем находит...

В рассказе Рябова «Лесовушки», как и в его же рассказе «Шишок», эпизодически присутствует мотив некоего стыдного наказания. И всё же он носит второстепенный характер. Главное в рассказе – констатация того, что природа подчас враждебна по отношению к человеку и без достаточных оснований не готова его посвятить в свои тайны.

Мысль о враждебности природы человеку присутствует также в прозе Сергея Смирнова. В журнале опубликованы его рассказы «На Белом море», «Ушел на работу», «Волчье логово».

В рассказе «На Белом море» плаванье и работа персонажа на рыболовецких судах связывается с жизненными опасностями и жизненными испытаниями вообще. В рассказе «Ушёл на работу» говорится об экстремальном опыте работы человека среди северных морей и по-своему опровергается романтический стереотип увлекательного путешествия в волшебные края. Автор пишет (С. 193):

«Я ещё не привык к здешним холодам и вездесущему запаху рыбы. На зимнем промысле, честно говоря, морской романтики тоже нет. Работа тяжёлая: не успеешь скатиться вниз в каюту, стянуть с себя провонявшую рыбой оранжевую непромокаемую робу, отдохнуть после вахты, принять пищу – и снова наверх на шесть часов к траловой лебёдке на продуваемую, скользкую от ледяных глыб палубу».

Отрицание книжной романтики присутствует и в рассказе Смирнова «Волчье логово». Сюжетная линия рассказа проста: в несусветной глуши, где обитает совсем небольшое количество людей, водятся волки. Уничтожать их запрещено законом государства. (Животных на планете – в том числе волков – осталось мало). Однако жестокий закон природы, закон леса заключается в том, что если люди не сгруппируются против волков, то волки уничтожат людей. И они совершают вынужденные жестокости...

В зоологии существует представление о том, что волки никогда первыми не нападают на людей – но с художественной точки зрения это не важно; главное, что для своего выживания человек в принципе вынужден уничтожать природу. И это страшно.

Тема жизненных испытаний присутствует и в повести Константина Гнетнева «17-й шлюз». Публикация Гнетнева построена как многофигурная композиция в прозе. Автор-повествователь, локализованный по времени в 10-ых годах нынешнего века, широко окидывает мысленным взглядом сравнительно недавнюю историю страны от коллективизации до поздне-советских времён. Упоминая о тогдашних атеистических временах, Гнетнев пишет о том, что в тогдашних больницах людям запрещали идти на операцию с крестиком, однако тот, кто вопреки запретам крестик не снимал, успешно переносил операцию.

С религиозной закваской автор подходит и к ужасам сталинских лагерей: если Бог есть, всё остальное не страшно – и главное человеку – не выжить физически, главное спасти душу (что вполне возможно и в физически суровых условиях). В религиозном русле автор на примерах конкретных человеческих судеб говорит о различных вехах трагической истории страны. Так, вспоминая сталинскую коллективизацию деревни, автор пишет о чудовищном уплотнении жилплощади на Севере (С. 103):

«У нас в Карелии борьба с неперспективными сёлами велась яростно. Как при раскулачивании и иных подобных гнусностях центральной власти, в Карелии всегда старались бежать впереди паровоза. В республике остался в живых 151 населённый пункт из 608 существовавших ранее».

Далее, на конкретных биографических примерах Гнетнев повествует об ужасах Великой Отечественной войны. Автор свидетельствует о том, что какой бы, на первый взгляд, множественной ни была литература о войне, испытать весь её ужас можно только побывав на войне.

Ещё одна трагическая веха в жизни страны, о которой пишет Гнетнев, – это сталинские репрессии; автор подчёркивает не только их физическую жестокость, но также их общественно аномальную природу (С. 111): «В лагерях гэпэушники поделили всех на «социально близких», то есть уголовников всех мастей, и «социально чуждых», политических врагов народа. И вот с первого же допроса, будто бы невзначай, арестованного определяют в ту или иную категорию», – пишет Гнетнев, узнаваемо вторя Солженицыну, автору знаменитого «Архипелага».

В калейдоскопе человеческих судеб, искалеченных историческими катаклизмами, в страшном круговороте исторических событий, автор-повествователь, как сказано в повести, по причинам, ему самому не до конца понятным, отыскивает данные о некоей погибшей Тобольцевой. Вторя призыву к верности Богу, который звучит в начале повести, Тобольцева, как выясняет автор (он же исследователь многочисленных материалов), кладёт свою жизнь за правду в страшные сталинские времена.

Антисоветский по характеру собранного автором материала текст Гнетнева содержит и своего рода консервативно-советские оговорки, например (С. 130-131):

«Теперь только туристы снуют с Кижей на Соловки и обратно. И попутно с борта комфортабельных пассажирских лайнеров с послеобеденной сигаретой изучают знаменитый объект первой советской пятилетки, созданный по велению Сталина на крови невинных россиян, как пишут в путеводителях. Повторяют это как мантру, не вдумываясь и не размышляя. Как когда-то повторяли большевистские тезисы про кровожадное самодержавие. Ничего не переменилось в нашей психологии. Кроме тезисов».

Зная об ужасах сталинских лагерей, автор считает, что оголтелая и безответственная критика всего, что происходило в стране, может привести лишь к новому кровопролитию... К прошлому страны надлежит относиться осторожно... Учитывая, что Константин Гнетнев входит в Редакционный Совет журнала, его позиция, в какой-то мере, может быть отождествлена с позицией журнала: тот, кто чрезмерно вопиет о несправедливости, накликает новую несправедливость.

Свет на отечественную историю сталинской поры в повести Гнетнева проливает судьба Тобольцевой; вот, вероятно, почему автор-повествователь, он же герой, так исступлённо ищет данные о Тобольцевой на фоне пугающего отсутствия информации. Однако, во-первых, Тобольцева у Гнетнева несколько теряется на фоне других персонажей. Их очень много, и они не сгруппированы так, чтобы последовательно оттенять Тобольцеву. И главное, в поисках нужных бумаг, в скитаниях героя по архивам несколько не хватает детективной интриги. Они описаны жизненно достоверно, но не вполне художественно.

Впрочем, не известно, ставил ли автор перед собой собственно художественные задачи. В биографической справке сообщается, что Гнетнев закончил журфак ЛГУ, и это многое проясняет.

В последовательно документальном ключе выдержана ещё одна историческая публикация выпуска: Валерий Врождественский «Корейские инсургенты на Мурмане» (рубрика «Загадки истории»). Любопытно, что историк Врождественский подобно писателю Гнетневу натуралистически подробно описывает поиск необходимых материалов. Вот он роется в интернете (С. 76):

«На слово «инородцы» никаких приказов, циркуляров или актов не оказалось. Как и на слово «интернирование». И как это понимать?.. Выходит, что в постановлениях, указах, циркулярах ни о каких действиях или решениях не говорится?.. Очень странно! Или автор не то и не там искал?

Но самое удивительное то, что за 1914 год сборника военных указов и приказов вообще не оказалось. Или он хранится в совершенно другом месте или по совершенно другому ведомству. Например, в архивах ФСБ или Министерства обороны Российской Федерации».

Если же абстрагироваться от технических условий работы Врождественского, вкратце суть его исследования – это достоверный рассказ о судьбах ойротских корейцев и маньчжурских китайцев, которые в разные периоды – во время Первой мировой войны и позднее при Сталине – работали на окраине России, в ареале Мурмана. Валерий Врождественский сообщает, что при царском правительстве ойротских корейцев привлекали к работе в рамках союзничества России и Японии в Первой мировой войне. (Япония была против Ойротии). Тогда же на окраине России трудились маньчжурские китайцы.

Позднее, к 30-ым годам минувшего века и ойротские корейцы, и маньчжурские китайцы частично вымерли, частично эмигрировали (уехали подальше от сталинских репрессий), а частично – пали жертвой означенных репрессий, были осуждены по подозрению в шпионаже и фактически уничтожены.

Современность на страницах журнала является в контексте истории страны, поэтому логично, что в журнале к историческим публикациям примыкает публикация о современном Донбассе. В рубрике «От первого лица» имеется публикация Владимира Петрушенко «Реальные истории реальных людей, жизнь которых навсегда изменила война на Донбассе». Публикация касается не столько политики, сколько среды обитания людей, живущих на Донбассе. Перед ними реально стоит проблема физического выживания, истории, которыми делится с читателем автор публикации, – это истории страшные.

К историческим публикациям журнала примыкают литературно-критические и театроведческие публикации. Так, в рубрике «Личный архив» опубликован «Театральный роман» Олега Воробьёва. Публикация представляет собой несколько беллетризованное эссе о русском театре на русском Севере. Сообщая много интересных и уникальных сведений о режиссёрах и артистах, а также о театрах русского Севера, автор попутно высказывает оригинальные суждения. Например, он утверждает, что актёрам театра меньше присущ изнурительный физический труд, нежели профессионалам, занятым в опере и балете. Актёры люди в большей степени богемные, чем мастера балета – считает Воробьёв. Однако, – поясняет он, – и творческий досуг актёров по-своему плодотворен для их сценической деятельности. Автор пишет (С. 206):

«Зарплаты творческих работников не поражали величиной. Зато работали не из-под палки и не по заводскому гудку, а до полного изнеможения. Хотя замечу, что большинство актеров драмы ленивы. Если вокалисты, балет, музыканты, кроме спектаклей и репетиций, занимаются дополнительными уроками, тренингами, то драматический актёр в свободное время предпочитает посиделки и тусовки. Правда, и они приносят пользу. Так поддерживается творческий тонус».

Театроведческая рубрика выпуска органично дополнена литературно-критическими публикациями. Так, в рубрике «Портрет поэта» имеется публикация Валентина Баюканского «Магическое переплетение судеб». Автор пишет о литературном и любовном соперничестве и одновременно – о литературной дружбе Блока и Белого. Как известно, Белый увлекался женой Блока, Любой.

Эта информация интересна не в житейски водевильном, а в метафизическом смысле, ибо за увлечением Блока и Белого одной женщиной просматривался культ Прекрасной Дамы в том качестве, в каком его понимали Блок и Белый – индивидуально различные и схожие по общим параметрам художественного мировоззрения. В ином случае разговор о знаменитом любовном треугольнике, вероятно, был бы формой некоего литературного подглядывания.

Валентин Баюканский создаёт остроумный психологический портрет Белого и проницательно пишет о попытках Белого дискредитировать Блока в глазах Любы. Однако автор не говорит о том, как соперничество двух гениев влияло на характер поэтической мифологии каждого из них. Впрочем, возможно, Баюканский не ставит себе такой задачи и ограничивается биографическим рядом.

Далее ряд публикаций имеется в рубрике «Книжная полка», традиционно завершающей журнальный выпуск. В означенной рубрике имеются две публикации Николая Переяслова. Первая из них – «Устроить мир по правде и любви...». О книге стихов Геннадия Иванова «Горит костёр». Переяслов пишет о том, что поэт Иванов силён не техническими ухищрениями, а тем высшим простодушием, которое вполне по Пушкину, отличает гения от посредственности. (На Пушкина Переяслов непосредственно не ссылается, но рассуждает в его русле).

Говоря о патриотической музе Иванова, Переяслов, тем не менее, фактически объявляет Иванова поэтом всемирным, не замкнутым в пределах отечества. Отдав должное патриотическим стихам Иванова, Переяслов мысленно восклицает (С. 221):

«Да и только ли об одной нашей России идёт речь? Здесь Волга и Кавказ, Хибины и Сибирь, Америка и Рейхстаг, Донбасс и Башкоростан, Север и Охотское море, Хунзах и Гуниб, Нил и Молога, Уфа и Кандалакша, Байкал и Беслан, Владивосток и Питер, Белое море и бухта Провидения, Красная площадь и ледяная Арктика – всё это оказалось запечатлённым в поэтической книге Геннадия Викторовича Иванова, чтоб мы помнили, что является нашей Родиной и из чего она собирается».

Далее в рубрике «Книжная полка» помещена вторая публикация Николая Переяслова «Завещание рода Буерашиных». О новом романе Николая Иванова «Реки помнят свои берега». Публикация построена в отчётливо консервативном ключе. Так, ссылаясь на роман Иванова, автор сетует на то, что многие отечественные демократические деятели вышли из рядов КПСС и принялись насаждать в России рыночное мышление с тою же жёсткостью, с какой они раньше насаждали советскую идеологию. Продолжая ссылаться на роман Иванова, Переяслов мимоходом замечает, что перестройка вообще возникла благодаря конкурентной борьбе в партийном руководстве, которое сохранило свою волчью суть и после того, как закончился Советский Союз.

Попутно Переяслов не упускает случая полемически обыграть известную фамилию «Гайдар» и утверждает, что либеральный экономист Егор Гайдар предал светлые идеалы, которым служил его старший родственник Аркадий Гайдар. Но можем ли мы утверждать, что политические убеждения Аркадия Гайдара этически обязывают любого из его родственников придерживаться тех же убеждений? И возможен ли вообще советский человек, каковым Переяслов несомненно хотел бы видеть Егора Гайдара, в постсоветских исторических условиях?..

Заранее отводя упрёк в излишней политизации, каковой мог бы быть адресован Иванову, не боящемуся острых общественных тем, Переяслов настаивает на том, что политическую реальность Иванов являет в художественно ярких, в художественно выпуклых формах.

Далее в рубрике «Книжная полка» помещена публикация Аллы Науменко-Порохиной «Жизнь и судьба А. Булатовича». По дилогии В. Бахревского «Долгий путь к Богу» и «Искания на Святой Горе». Публикации предшествует редакционная помета:

«В 2019 году в журнале «Север», № 7-8, 9-10 была опубликована книга Владимира Бахревского о А. Булатовиче «Имяславец». Писатель продолжил тему. В этом номере читайте о его новой работе».

В своей рецензии на дилогию Бахревского Науменко-Порохина разворачивает тематическую (и смысловую) триаду: «Бог, царь и отечество». В работе Порохиной содержатся уникальные сведения и мысли о святом Иоанне Кронштадтском.

Завершает рубрику «Книжная полка» работа Александра Торопцева «Тому везет, кто сам везет». О книге Елены Пиетиляйнен. Рецензия посвящена проникновенной и чистой книге для детей, написанной Пиетиляйнен.

«Север» – консервативно-патриотический журнал, ориентированный на историю и географию страны. Публикации журнала отображают их такими, какими они сложились на протяжении минувших столетий. Поэтому направленность журнала ретроспективна.

Авторы журнала стремятся увидеть в прошлом страны ответы на запросы современности. Так, замысловатый Петербург наших дней по логике журнала свидетельствует о том, что такое русский человек сегодня.

Если Петербург в журнале связывается с тайной человека, то дальний Север соотносится со сферой жизненных испытаний человека. В журнале акцентируется героика и романтика Севера. Так, публикации, посвящённые Северу в одноимённом журнале, свидетельствуют о своего рода трагической одиссее русского человека.

Направленность журнала двуедина: с одной стороны, она включает в себя отображение России как страны Севера, не похожей на скучно-благополучную или, как пишет Пушкин, обветшалую Европу. С другой же стороны, Россия в журнале не изолирована от Европы, но включена в её смысловое поле. Как мы знаем, Европа благодаря величественному Риму является наследницей античной культуры, античного космоса. Вот почему в патриотическом журнале «Север» творчески органичны вариации на темы античной мифологии. В журнале возможны и русская Диана, и русский Нарцисс.

В целом же логика журнала «Север» сообразна, но не равнозначна известной пословице «Не место красит человека, а человек место». В первом приближении, кажется, что для авторов, публикуемых в журнале, дела обстоят не совсем так. В журнале немало краеведческих публикаций, где говорится о природе Севера – о месте как таковом и не в первую очередь, о людях Севера. Однако в следующем приближении, мы убеждаемся, что Север в одноимённом журнале наделён особой метафизикой, а не только пространственной природой. Дыхание Севера соизмеримо со всем тем, чем живёт и дышит человек в современной России (как, впрочем, и в России прошлого).

Вот почему, при всей самодостаточности места в журнале, в нём речь идёт о человеке – разумеется, о русском человеке, который является особой вариацией человека вообще. Он иррационален хотя бы по факту того, что в противовес благополучному климату он избирает суровый северный климат. В то же время он открыт окружающему миру, а значит, – отнюдь не чужд начал европейского просвещения, которыми живо нынешнее цивилизованное человечество.

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Родился в Москве 15 февраля 1967 года. В 1993 окончил филфак МГУ (отделение русского языка и литературы). Там же поступил в аспирантуру и в 1997 защитил кандидатскую диссертацию по лирике Пушкина 10 - начала 20 годов. (В работе реализованы принципы лингвопоэтики, новой литературоведческой методологии, и дан анализ дискурса «ранней» лирики Пушкина). Кандидат филологических наук, член Российского Союза профессиональных литераторов (РСПЛ), член ЛИТО Московского Дома учёных, старший научный сотрудник Государственного историко-литературного музея-заповедника А.С. Пушкина (ГИЛМЗ, Захарово-Вязёмы). В 2010 попал в шорт-лист журнала «Za-Za» («Зарубежные задворки», Дюссельдорф) в номинации «Литературная критика». Публикуется в сборниках ГИЛМЗ («Хозяева и гости усадьбы Вязёмы», «Пушкин в Москве и Подмосковье»), в «Учительской газете» и в других гуманитарных изданиях. Живёт в Москве.