«Знамя» № 11, 2021

Как вертельные собаки

(о журнале «Знамя» № 11, 2021)

Цитата номера: «сегодня сумрак светоносен» (А. Беляков).

Афоризм номера: «это поразительно – как иногда не сочетаются в людях их слабые, несовершенные сущности и сила данных им талантов» (Р. Козлов).

Главный материал номера: роман «Stabat Mater» – «Господи, я во всем вижу знаки! И самое ужасное – все сбывается» (Р. Козлов).

Лишь глухие все слышат.
Лишь слепые все видят.
Лишь немые поют песни.

В. Соснора

Странно ставить эпиграф к обзору. Но в близости Рождества странности уместны.

Ну, а теперь как вертельные собаки колесо прокрутим внушительный объём номера по волнам памяти, чтобы узнать об ошеломительном и потрясающем в давно прошедшем и еще вчера настоящем.

Наберём скорость с поэтами, они стремительнее: Иван Стариков – «Вот увидишь, тут всё уже рядом… Что не вспомнишь так, то отыщешь взглядом»; Юлия Архангельская – «ещё хотя бы раз – Твоё вино, вино вины, вино Преображенья»; Александр Беляков – «я повторяю свой посыл со дна воздушного колодца: есть чудо в том, что он здесь был и чудо с нами остаётся»; Владимир Козлов – «Первый хмель как упоенье / не вернуть его литургическое пенье / память может петь».

Читатель в некотором роде есть дешифрующая инстанция. А стихи, как и сны, подлежат декодировке; у представленных поэтов найдётся что декодировать.

Говорят, в отличие от стихов проза это дело зрелых людей.

Нам предстоит в том убедиться или опровергнуть. И начнём мы с глав книги Руслана Козлова «Stabat Mater». Сперва автор ведёт рассказ от лица ребёнка, но мы слышим не детский лепет, а нарратив нарастающей боли.

«Я, помню, стал искать глазами открытое окно, откуда рвался крик, но увидел, что все окна закрыты, и, значит, крик был таким, что пронзал стекла. Кричало все здание, кричал парк. Вот тогда я повернулся и побежал, обжигаясь стыдом под взглядами людей, идущих навстречу».

Так казнит себя один из персонажей романа, который, кажется, спугнув двух подростков – девочку в шлёпанцах и мальчика с забинтованной головой, только что на наших глазах предотвратил коллективный акт сведения счётов с жизнью.

Случалось ли вам, услышав назойливую рекламу с просьбой о помощи тяжело больным детям, немедленно переключать программу? Роман «Stabat Mater», конечно, не воспитательный акт, но, безусловно, он прописан тем, кто всячески делает вид, что боли и горя в мире не существует, а если беды и случаются, то только не с ним. Но и ему – малодушному – придётся столкнуться с непоправимым. Потому что безверие не защищаемо милосердием. Откуда взяться милосердию без веры? Ведь нынче «мир разъедаем страшным соблазном – видеть в Боге кровожадное чудовище, смешать Бога с дьяволом, Христа – с антихристом». И поиском панацеи жизни заняты герои романа: от краснорукого первохристианина до приходского священника современного хосписа.

Перекрутим колесо.

Переход на другой прозаический текст после столь сложного и многосмыслового не обещает лёгкости. Но рассказ Евгения Чижова «Автостоп-1984» и сам не беден мотивами.

«Никто, конечно, не подозревал, что власти в ее тогдашнем виде остался всего год, а вслед за ее сменой начнет с нарастающей скоростью меняться вся страна, чтобы через семь лет распасться на части, обрести другое имя и строй».

Люди в смутно-переходные 90-е годы то и дело теряли силу притяжения и с невесомостью персонажей русского авангардизма живописно парили над землёй, меняя свои ипостаси, выискивая смыслы, резко отталкиваясь ногами и уверенно не желая возвращаться в застой. Личная история такого характера, но с приёмом удержания во времени, рассказана нам в «Автостопе-1984» с нещадящей прототипа автора откровенностью.

Для кого-то застой, а для кого-то лучшее время жизни – золотое детство. А вы знаете многих людей, выросших в бабушкином доме с флоксовым ароматом и под оранжевым абажуром? Не будучи роднёй или просто знакомыми, они становятся людьми одной крови. Саша Николаенко подборкой «Умерли-бумерли» запускает такой флешмоб: читая её рассказы, случайные люди узнают друг в друге себя по совпадению примет витальности и идут навстречу. Они – дети детства, однажды поверившие в животворящую силу всего на свете, а став взрослыми, они благословляют неотвязную жизнь. Они – люди испившие солнца, для которых и «сумрак светоносен». Таким живётся не легче других, но, по крайней мере, светлее.

Поверим ли мы, что непереносимо трудно живётся героям рассказов Игоря Пузырева «Только в полете»? И не одним лишь местным одиозным личностям – могильщикам Сане и Лёхе – испытателям экзоскелета, но в особенности городским жителям – высокопоставленным военнообязанным, потерявшим свободу выезда за границу, и их ни на что не способным деткам, ждущим протекцию от «родаков». Всем персонажам Пузырева в мире санкций и антисанкций трудно теперь встать на рельсы вновь открывшихся тягот и лишений службы.

И, наконец, о погоде. «Лёд и оттепели».

Непосвященные и посвященные читатели через раритеты рубрики Архив соприкоснутся с перипетиями впервые опубликованной работы Шимона Маркиша о Ю. Домбровском – «Хранитель ненужных вещей». В предисловии к публикации Жужа Хетени (Hetényi Zsuzsa) даёт хронику обнаружения правок Домбровского поверх напечатанного текста – пометки на полях. Правит он ту потрясающую историю женщины (не хочется называть её старухой), сохранившей прах любимого человека и добившейся воспроизведения его обличья из дорогого памяти праха («Хранитель древностей»). Жужа Хетени в своём предисловии сопоставляет фигуры Маркиша и Домбровского, тогда как в работе самого Маркиша писатель Домбровский отстоит от многих и вписан в ряд между Пастернаком и Гроссманом. По Маркишу, чистота позиции писателя Домбровского – без какой-то ни было примеси фальши – любопытна, прежде всего тем, что выкована в реалиях лишь советского времени и не знала иных времён. А гросс-цель писателя Домбровского – в возвращении советской прозы, с её оторванностью от корней, к основе – русской литературе, как части европейской культуры.

О другом слишком свободном человеке и чужеродном советской власти вспоминает в своих мемуарах «Пароль: Райнер Мария Рильке» филолог, редактор Людмила Сергеева. Переводчик Брехта и Рильке – Константин Богатырев – из тех, каких до сих пор убивают.

«Запугать Костю Богатырёва было нельзя, как и принудить полюбить советскую власть. А смертный приговор для Константина Богатырёва через много лет кагэбэшники все-таки исполнили. В 1976 году они подстерегли Костю в подъезде собственного дома, ударили его по голове то ли кастетом, то ли молотком, то ли бутылкой, проломили череп, и вскоре Костя скончался».

Прокручиваем далее. Из «Архива» переходим в рубрику «Номенклатура».

Выпускник исторического отделения Военно-политической академии Сергей Назин в работе «Михаил Ланда, редактор «Знамени»» прослеживает путь от политуправления к литературе. Редакторство, совмещаемое в трёх журналах, было прервано событием не редким для 1937 года – арестом органами НКВД. В тот год один за другим исчезли несколько работников редакции «Знамени», а выпуски задерживались на несколько месяцев. Выражение «обезглавленная редакция» в данном случае не метафора. До ареста за годы редакторства Михаилу Ланде удалось опубликовать работы Платонова, Гроссмана, Паустовского и переводную литературу – книги Хемингуэя, Ремарка. Но далее фортуна развернулась немилостивой стороной, истребляющей, фатально неостановимой.

Прокрутим колесо до рубрики «Сюжет судьбы».

Прозаик, историк, публицист Яков Гордин в работе «До полной гибели – всерьез» предпринял уверенную попытку возвращения к Виктору Сосноре, за что огромная благодарность Якову Аркадьевичу. У вас кто был свидетелем на свадьбе? А пельмени под водочку с разговором вы с кем потребляете? А у Гордина – в свидетелях Соснора и пельмени – с ним же. Обозначенную структурную беспорядочность воспоминаний непременно нужно читать! Непременно! Иначе вы не узнаете, причем тут Лиля Брик, Лермонтов, жены князя Владимира, поэма-«паровоз», влюблённые совы и трёхухий кот.

Но главное, чего вы не узнаете, не прочитав Гордина, это об опасности для жизни романтического мифотворчества и философии идейного алкоголизма, опасности, которой иной раз пренебрегает большой Поэт. Не узнаете о высокой индивидуалистской поэзии, которая создаёт вокруг себя поля напряжённости.

«Клочковатые» воспоминания сменяются заметками и выписками этюдной формы. Павел Глушаков в работе «Литературная классика: диалоги и созвучия» рассматривает тексты произведений русской классики. Мы наблюдаем за перекличкой лермонтовского «Бородино» и некрасовской «Железной дороги»; Чехов, по мнению автора, перекликается с Шекспиром, Шолохов с Горьким, Пастернак с Пушкиным, Мандельштам со Светловым. Сравнения тем и звучаний казались бы забавными, если не представить себе объёмной работы филолога, стоящей за кропотливыми поисками и открытиями интертекстуальности.

В рубрике «Книга как повод» историк, искусствовед и прозаик Александр Ласкин представляет работу «От блокады до свободы» о поэте Льве Друскине, в вину которому ставилось, что умел говорить и читать. Говорить, читать, вести дневник – это всё вещи крамольные для его времени. «Читатель помоложе наверняка спросит: неужто так опасно делать то, что нравится?» – спросит и будет прав в своём недоумении. Друскины занимают ахматовскую «будку», но она не служит им убежищем, «Лев Савельевич воспринимает поэзию как убежище. С ней – и даже в ней – спасаются». Выход книги Друскина есть повод поговорить о поэте, который поэзию ставил выше реальности, выше самой действительности.

Вертельные собаки крутят лапами и переходят в рубрику «Пристальное прочтение».

Здесь представлено эссе литературоведа Марка Альтшуллера «Марина Цветаева «перед зеркалом» Вениамина Каверина». Хранителю Цветаевского архива Екатерины Альтшуллер-Еленевой есть чем поделиться с читателями. Художница Лидия Никанорова, покинувшая Крым перед вторжением красных, пишет письма советскому математику Безсонову, живёт в Кламаре, где в те же годы проживала и семья Цветаевой. Каверин обыгрывает ситуацию в своём эпистолярном романе. Альтшуллер разгадывает замысел Каверина – степень вымысла и меру подлинности: «Приведенные в этой заметке материалы, думается, обогащают наши представления о восприятии одного из самых значительных произведений Вениамина Каверина».

Рубрика «Переучёт» звучит сухо и заранее настраивает на скучное. Но как же приятно обманываться!

Замедлим колесо, притормозим. Потому что здесь учётчицей выступает литкритик, редактор, эссеист Ольга Балла и проводит инвентаризацию смыслового хозяйства, применяя стратегию перепрочтения. В гуле покидающего нас года Ольга Балла делит юбилеи на «очевидные» и «неочевидные». А в нынешних юбилярах восседают и возлежат Достоевский, Мандельштам, Блок, Майков и… Венеция. Оприходовано всего шесть стратегий перепрочтения. И не забываем, не мы нужны классикам, а классики нужны нам.

Крутим, крутим колесо далее.

Ускоряемся, поскольку осталось несколько страниц.

В рубрике «Наблюдатель» представлены рецензии от Ирины Васильковой, Алексея Масалова, Евгении Щегловой, Бориса Кутенкова, Станислава Секретова.

Но остановимся на одной – самой, на наш взгляд, любопытной – на рецензии Ирины Васильковой «Когда меняется ветер» по книге Афанасия Мамедова. Пароход «Бабелон». Рецензент слышит в книге перекличку с Булгаковым, Бабелем и выделяет лейтмотив романа: «Есть человек войны – и человек мира. Возможен ли переход из одного состояния в другое в границах одной личности? Один продолжает рубить дальше, а другой чувствует: это не его место. Сделать новый шаг – предать прошлое. Не сделать – предать себя». По мнению рецензента, автору романа удалось не свалиться в псевдодокументальную семейную хронику, беллетризованную семейную сагу, в то же время применить краски плутовского авантюрного жанра.

И наконец, вертельные собаки добежали до «вкусненького» – «Театральных впечатлений».

Павел Руднев – лучший из лучших театральных критиков, признаюсь, как его подписчик и постоянный слушатель. Импонируют взвешенность, погружение в исторические аспекты и чуткий разговор.

«Пока не пришел Волк» – так называется отклик на «Декамерон» – спектакль Кирилла Серебренникова (Гоголь центра (Москва) и Дойчес театра (Берлин)). Руднев считывает режиссерский вектор и указывает своим собеседникам на: прямые отсылки к пандемии, актуализацию средневекового сюжета, лёгкое проступание эротического авантюрного пласта через основную смысловую ткань спектакля. «Никогда так не ценится жизнь, как в хронике объявленной смерти». Из всех историй Бокаччо, переплавленных видением Серебрянникова до неузнаваемости, Руднева задевает история «Волка» – где обманутый муж рассказывает жене о съеденном хищным зверем её лице. Жена изменяет, во снах мужа Волк отъедает ещё кусок и так до полного обезображивания женского образа. Театральному критику интересно порассуждать о силе действия и степени проникновения сексуального инстинкта в поле бессознательного. «Волк – то неутолимое хищное животное, живущее в нас и требующее крови и подчинения».

Вертельные собаки докрутили колесо до конца публикаций.

Но это не повод читателю останавливаться. Выходим на новый круг и возвращаемся к материалам заинтересовавшим.

Номер насыщенный, полемичный, сложносочинённый, многожанровый.

Нет-нет да доносится с какого-нибудь приставного стульчика кликушество: «толстяки» умерли, исчезли, испарились. Но слухи, как часто бывает, опережают действительность, и остаётся актуальным один вопрос кликушам: почему же до сих пор так престижно и так вожделенно попасть писателю и мнящему себя писателем в Русский Академический Журнал?

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

1135