«Сибирские огни» № 10, 2021

Взгляд в прошлое

(о журнале «Сибирские огни» № 10, 2021)

В 2022 году журналу «Сибирские огни» исполнится сто лет. В преддверии юбилея редакция активизировала обращения к собственной истории. Мне предлагали прочесть самые первые номера журнала и проанализировать «революционные» рассказы на предмет, остался ли в них эстетический и художественный смысл со сменой эпохи. Тогдашняя проза «Сибогней» (впрочем, как и всех прочих журналов) явно несла на себе отпечаток бурно меняющейся общественной жизни. Мой обзор исторической прозы не состоялся, но тот факт, что «Сибирские огни» родились идти в ногу со временем, нельзя было не отметить.

Прошло сто лет. Следует ли теперь журнал этой традиции?.. Посмотрим по октябрьскому выпуску за 2021 год.

Прозаический блок номера открывает текст Михаила Косарева «Двоюродная жена, или Восемь понедельников Виктора Верижникова» со сложным жанровым определением: «Мужская мелодрама. Киноповесть». В этой дефиниции забавно нарушение гендерного стереотипа – обычно мелодрамы считают «женскими» по умолчанию. Подход, конечно, неправильный, но укоренившийся в массовом сознании. Поэтому «мужская мелодрама» работает как крючок. Любопытно и представление текста как «киноповести», но, скорее, с иным знаком. Не берусь претендовать на полноту владения темой, но, по мне, такие киноповести, как у Косарева, остались в советском прошлом. События повести описываются строго в настоящем времени короткими рублеными фразами, напоминающими ремарки к пьесам:

«Виктор вскакивает и уходит на кухню. Там открывает холодильник, достает бутылку минералки и пьет из горлышка. В дверях появляется Жанна, ее замечает Виктор. Он выливает остатки минералки в стакан и выпивает залпом.

– Я ей уже написал».

«Ремарки» перемежаются длинными монологами-диалогами, видимо, по задумке автора, самыми важными в произведении – раскрывающими характер персонажей. Хотя это разговоры молодых сотрудников креативной сферы – людей образованных, неглупых и с «подвешенным языком», впечатления «молодежности» картины и диалоги не оставляют.

«Покадровая» подача была бы оправдана занимательной приключенческой историей. Но здесь иное. Узнаваемая ситуация, когда отчаявшийся найти работу тележурналист, от попреков жены идет на службу в крупное рекламное агентство, которым владеет Логунцова – бывшая подчиненная и любовница Виктора. Отсюда и формулировка «двоюродная жена». Впрочем, в повести она не женщина, а бой-баба, которую персонал опасливо зовет А-Ка, подразумевая АК-47. С момента трудоустройства Верижникова на испытательный срок сюжет двигается от понедельника к понедельнику, и повесть долгое время выглядит «производственным романом» изнутри рекламного бизнеса, знакомя читателя с тяготами данной сферы. Обещанная мелодраматичность появляется лишь к финалу, и неясно, чем она «мужская». Автор сочувствует Александре Логунцовой, которую в молодости обидел Верижников, а затем не способный семью прокормить муж. Из-за его бездействия она и подалась в бизнес. А затем хэппи-энд: Виктор приносит агентству выгодный заказ, получает постоянную работу и место заместителя А-Ка, к нему приезжает жена с сыном Тимофеем, который оказывается женихом дочки А-Ка Агнии, найденным в интернете, все налаживается. Если поначалу это был производственный роман, то в конце – сладостная придумка, к тому же похожая на фильм «Москва слезам не верит»: сильная женщина, имя Александра, выход из социальных низов на благополучный уровень, умение прощать и счастливый исход. Ярким маркером современности эта повесть мне не показалась, как и новым словом в жанре мелодрамы.

Мужской мелодрамой я назвала бы рассказ «Василька» Рашита Закирова, по объему почти повесть, как положено жанру деревенской прозы, полный обстоятельных подробностей приготовления еды, застолья, пьяных разговоров мужиков и прочего, может быть, колоритного, но тормозящего развитие сюжета. История деревенской семьи, где папаша алкаш, подана глазами стороннего героя – брата жены, приезжающего к родне раз в год. Василька – младший сынишка, смешно картавящий, обаятельный. Набор жанровых сценок завершается трагедией: Василька порезался, его надо было везти в больницу, собутыльник отца Баев не захотел дать авто, упросили пьяного тракториста, пока довезли, ребенок потерял много крови и умер на операционном столе. Отец убил приятеля за то, что не дал машину, и сам повесился. Уж не напророчили ли ему страшную судьбу жена и шурин, разыгравшие спектакль, будто бы он хотел себя убить по пьянке – чтобы испугался и бросил пить?.. Мужчина «завязал» и порвал с дружками-алкашами, за это один из них ему и отомстил...

Наиболее гармоничен как мелодрама рассказ «Мгновения вечности» Нины Левиной, где жена потеряла мужа. «Жизнь разделилась на счастье «до» и горе «после». Время остановилось, мгновение стало вечностью...». Автор перечисляет мгновения вечности: как проходили дни без мужа – девять, потом сорок, как жена ощущала рядом его присутствие, как услышала его голос, читая нудную книгу, как посещала кладбище и что думала в каждый из этих мигов, рассказывается вдумчиво и любовно. Фраза «Мгновения, из которых соткана вечность» закольцовывает текст. Героиня уже не боится смерти, а ждет ее и даже находит прелесть в том, что она уйдет из мира, а тот останется прежним. Текст безыскусный на уровне сюжета и выразительный по слогу. При этом «вневременной», как и «Василька».

«Камертоном» номера и наиболее актуальной прозой я считаю «повесть в девяти треках» Михаила Гундарина «#Песницоя» (журнальный вариант). Девять треков – девять песен Виктора Цоя: «Легенда», «Генерал», «Бездельник», «Прогулка романтика», «Троллейбус», «Солнечные дни», «Малыш», «Печаль» и «Камчатка». Сюжет глав «#Песницоя» не общий. Это девять самостоятельных историй, переданных то от первого лица, то от третьего. В главах нет прямой связи с содержанием песен Цоя, это было бы слишком просто... Но иногда перекличку улавливаешь на уровне ощущений. «Легенда» – исповедь человека, наблюдающего деменцию отца. Он в красках рисует, как это тяжело, и делает вывод, жуткий в своем хладнокровии: «Во сне, вернее посередине сна и яви, то ли засыпая, то ли просыпаясь, понимаю – все дело в том, что он скоро умрет. Его безумие – неуязвимая для здешнего мира броня. Он ведет себя глупо, нелогично, кощунственно – с нашей точки зрения. Есть иные точки зрения и логические системы, они теперь для него главнее. ...Поражение неизбежно, отпущу его, забуду, останусь жив». А в песне Цоя «Легенда» так: «Смерть стоит того, чтобы жить, А любовь стоит того, чтобы ждать...».

Большинство историй Гундарина реалистичны. Хотя действуют в них творческие люди: то музыканты, то писатель-неудачник, то журналист, под женским псевдонимом затевающий конфликты на феминистских форумах, а описание бытования таких персонажей среди обывателей порой само по себе сюрреалистично. Но несколько «#Песенцоя» мистические. Именно они «цепляют» сильнее других. В естественных декорациях песни Цоя воспринимаются как фон жизни или еще одно явление повседневности. А в мистике возникает как раз то, что стоит выделять хэштегом...

Поэтический блок продолжает прозаический с его двумя рассказами о смерти. Подборка стихов Елены Перетокиной «Танатофобия» названа по стихотворению:

Выходишь утром,
прозрачным, яблочным, серым –
такая прозрачность по осени
случается поутру,
и вдруг понимаешь
и принимаешь на веру
неопровержимое, ясное:
я умру.

(...)

И с этим открытым знанием не ходится, не лежится,
не поется, а мается,
и внутри в голове все отравлено им,
и вокруг тоже все отравлено
до последнего яблока, валяющегося в траве.

Мысли о тщете всего сущего и кладбищенская тема у Перетокиной развиваются стихами в прозе (в потоке сознания, без знаков препинания и заглавных букв): «знаешь на похоронах все время боишься что-то нарушить словно в церкви как будто на тебя могут накинуться фанатичные старушки...». Из одних стихов в другие склоняется тема конечности физического существования и того, что за этим пределом. Но слово «танатофобия» у Перетокиной можно понимать и вне словаря: «Страх смерти, тревога, вызванная мыслями о смерти, о прекращении существования (себя или своих близких)». Если перевести «фобию» не как страх, а как «неприятие, отторжение», то стихи станут отторжением смерти. Они оставляют по себе след, даже если «там» действительно ничего нет. Об этом автор говорит в сказе, открывающем подборку:

Что гадать там, если бы да кабы: вскормленный молоком молодых кобыл, жил герой, могучий степной батыр, и когда-то, как все, он не был, а после был, а потом, как все, он не был; с тугой губы звездной рыбы летела сырая пыль, он лежал, где другие разбили лбы, вот и он разбил, и амба, и гор горбы поднимались на горизонте, и ветер выл, он лежал, и степная свистела плеть, только ветер не знает, что значит плоть, только горы не знают, что значит быть, да и мы не знаем, что значит быть, только можем помнить и можем петь...

Если подборка Перетокиной сводится к одной магистральной теме, то Владимир Берязев раскрывает целый спектр человеческих чувств и возможностей поэтического высказывания. Начинает он элегически, словно бы подхватывая эстафету разговора о смерти.

На два берега

От Кирзы до Абрашино полной дугой
Стала радуга послепотопно.
Все проиграно. Жизни не будет другой.
Судна мера. А хмарь – хронотропна.

Иссякает талант, как в кринице вода,
И смеркается свет над заливом.
Угнетает одно, что нигде, никогда,
Никого ты не сделал счастливым.

Только мертвое эго и жажда побед,
Глупый миф о фальшивом величье!..
Где ответ? Бытия за пределом ответ –
В бестелесном обличье...

Но, в отличие от Перетокиной, у Берязева нет ни страхов перед прекращением существования, ни сомнений в том, что его бытие продолжится «в бестелесном обличье». Далее идут образцы гражданской лирики – апокалипсис Чернобыля, откуда и взята строка «Над злаковым простором ойкумены...», вынесенная в заглавие подборки:

Над злаковым простором ойкумены,
Там, где руины, руны и дольмены,
Звезда Полынь растаяла в снегах, –

и горький раешник на актуальную тему:

Не въезжаю, хоть убей,
Чья шлея неправильна!..
Хода нет – ходи с бубей,
Эй!.. погибай, Украина!..

Затем Берязев снова меняет тему – и обращается к чистой лирике «Мартовского экспромта» и двух стихотворений без названия, в которых цветет «Фиалка – нега сумеречной мглы» и летают птицы. Так в краткой подборке поэт предстает единым в трех лицах (если не больше).

Подборка Ильи Плохих «...На полдороге из Тамбова в Итаку» анималистическая: в ней полноправно наряду с поэтом действуют животные. Осел Моисей, пони Иоганн из зоопарка, еще один безымянный ослик, собака, любящая поездки в машине (это она появляется на заветной полдороге), собака, сторожащая дачу, два домашних кота, птичка в клетке и даже «молчаливый насупленный сычик». Не стихи, а Ноев ковчег!.. Отчего такое, поэт и сам не знает:

Те – далече, а эти – бухи.
Испаряются брызги морские.
И родятся с рассветом стихи –
не такие, как ждешь, а такие.

Публицистический блок номера, вопреки остроактуальному звучанию слова «публицистика», обращен в прошлое. В нем печатается текст Николая Зайкова «"Оттепель". Эпизоды детства. 1957-1961», часть вторая. Редакция поясняет, что первая часть мемуаров известного журналиста Николая Зайкова о читинском детстве вышла в июне и пришлась читателям по душе, и было решено продолжить публикацию воспоминаний о хрущевской оттепели. Ожидания от «оттепели» тоже не оправдаются. В воспоминаниях Зайкова нет политики. Его темы – детские простуды, чеснок и стрептоцид, засолка капусты на зиму и путаница мальчишеского сознания вокруг расхожего выражения «в капусте нашли», малышовая мода конца пятидесятых, если применимо такое громкое слово к наряду «из тюбетейки, сатиновых шаровар, сандаликов из кожзаменителя, безрукавки или маечки на лямках», первое мелкое воровство, первая драка, первый фильмоскоп, найденный под бревнами наган и прочие мальчишеские небезобидные забавы... Зайков подтверждает пушкинское «что пройдет, то будет мило». Несмотря на фрагмент «Наволочка изобилия»: «Лет до восьми я не знал, что семья живет очень бедно. ...Бедные и нищие ­– это где-то далеко, в Африке или в сказках. А в СССР все люди реально счастливы. Как я. Ребенком я был очень доволен своей жизнью». Для семьи с четырьмя детьми настоящим счастьем стала полная наволочка конфет к Новому году от профкома. Если и есть у Зайкова политический подтекст, он не выпячивается, а прячется под бесхитростными детскими байками.

Текст Александра Савченко «Под знаком соёмбо» с подзаголовком «Народные мемуары. Воспоминания советского специалиста» написан от лица взрослого человека, мелиоратора. Автор этих заметок более откровенен – или лучше осведомлен. «В районах северной части Кузбасса мы строили водопроводы, делали отопление, бурили скважины. На участке работало более ста человек. Чуть более десятка... не имели криминального прошлого. Остальные кадры нам поставляла знаменитая мариинская тюрьма (в ней в разное время побывали К. Рокоссовский, Л. Русланова, Л. Гумилев, Н. Сац, Н. Клюев, З. Федорова и даже Спартак Мишулин) и в основном расформированные к шестидесятому году лагпункты Сиблага. ...Не помню случая, чтобы кто-то на работе проявлял себя явным уркаганом или бандюгой. Были в штате рецидивисты, бывшие воры, расхитители, хулиганы... Но дорвавшийся до свободы народ в основном хотел нормальной жизни – интересной работы, хорошей зарплаты, жилья и любимого человека рядом». Для советского специалиста счастьем стал... перевод на работу в Южную Гоби (Монголия, условный, только строящийся город Даланзадгад). Жизнь и работа в пустыне – то еще удовольствие; их описанию пространный очерк и посвящен. Оттуда и странное название. «Соёмбо – это отличительный монгольский знак, символизирующий независимость. ...по сути пиктограмма, содержание которой зашифровано в традиционной народной символике». То, что Савченко сравнивает монгольский значок с советской геральдикой – «У нас раньше подобными знаками, обозначающими высшие общественные ценности, были... двуглавый орел, серп и молот, пятиконечная красная звезда», – показывает его ироническое отношение к социалистической действительности. Продолжение очерка следует, его хочется прочесть.

С мемуарами Савченко концептуально перекликается содержание рубрики «Картинная галерея «Сибирских огней» 10-го номера. «Картинная галерея» выходит регулярно несколько раз в год. В ней публикуются иллюстративные материалы с примечаниями. В № 10 темой выпуска стал «Новосибирск глазами Василия Касаткина», инженера-проектировщика, строившего многие городские здания (1908-1992). Автор материала Константин Голодяев назвал коллекцию зарисовок инженера «акварельной летописью Новосибирска». Он подходит к ним разом и как искусствовед: «Его рисунки, как архитектурные отмывки тушью, детально точны в графике, исторически и архитектурно правдивы и в то же время мягко-лиричны, наполнены светом и прозрачностью акварели», – и как краевед. Больше всего Голодяева интересуют запечатленные городские пейзажи необратимо изменившихся мест: «Киоски Ипподромского рынка. 1948 г.», «Красный проспект на пересечении с улицей Горького. 1948 г.». Представляют историческую ценность и рисунки Касаткина «Бани Федорова. 1957 г.» и «Застройка по ул. Советской. 1958 г.», отражающие исчезновение старинной застройки. Комментарии Голодяева к работам Касаткина (вправду прекрасным) складываются в добротный местоведческий очерк, читать который любопытно не только коренным новосибирцам, но и людям издалека. Но это опять же взгляд назад... Впрочем, если принять во внимание грядущий юбилей журнала, ретроспектива – что ложка к обеду.

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор «толстых» литературных журналов «Знамя», «Октябрь», «Урал», «Бельские просторы», «Кольцо А» и многих других, портала открытой критики «Rara Avis» и др. Член Русского ПЕН-центра, Союза писателей Москвы, Союза российских писателей, Союза журналистов России. Редактор рубрики «Проза, критика, публицистика» литературного журнала Союза писателей Москвы «Кольцо «А». Ассистент-рецензент семинара критики Совещания молодых писателей при Союзе писателей Москвы с 2012 года. Лауреат Астафьевской премии в номинации «Критика и другие жанры» 2006 года, премии журнала «Урал» в номинации «Критика» 2006 года, премии СП Москвы «Венец» в критической номинации (2013) и др.