«Звезда» № 10, 2021

Масштабы личности

(о журнале «Звезда» № 10, 2021)

Как мне кажется, индивидное должно подаваться для широкого обсуждения в том только виде, в каком оно являет собой личный вклад в общезначимое, выступая в качестве умственного продукта или повода для размышлений.

Смирнов И.П.

В качестве эпиграфа к обзору взята цитата из постскриптума к переписке Сергея Довлатова и Игоря Смирнова. Публикация этой переписки, даже если в ней сделаны определенные купюры, бесценный дар для читателя, уникальная возможность погрузиться в 80-е и посмотреть на жизнь в эмиграции глазами очевидца. Это, безусловно, именно тот случай, когда индивидное становится вкладом в общезначимое.

Увы, бурное развитие социальных сетей позволяет любому желающему обнажиться публично, выставляя своё индивидное на всеобщее обозрение, часто без самоцензуры, и редко задаваясь вопросом, насколько ценно и полезно подобное обнажение для окружающих.

Тексты октябрьского номера «Звезды» рассказывают о масштабных личностях, деятельность которых так или иначе отразилась на мировой истории. Будет разговор и о Леониде Каннегисере, русском поэте и противнике большевизма, о румынском диктаторе Чаушеску, больше двадцати лет терзавшем свою страну, о критике и эстете Дмитрии Циликине, и о многих других неординарных личностях.

Что сильнее: личность или обстоятельства? Личность или неумолимый ход истории?

Начинается номер с поэзии.

Вместе с Алексеем Машевским мы восхищаемся красотой природы: «Крокусов звезды на черной земле, / Первые сныти побеги». Тихая радость созерцания и умиротворение охватывают нас. Но в тишину единения с миром вторгается грусть:

Ей было, как и мне, лет шестьдесят на вид.
Сказали – умерла... случайно и нелепо:
Прививка, диабет – и сердце подвело.
Не родственник, не друг, да мы едва знакомы!

Актуальную тему подхватывает Алексей Калинин в поэтическом высказывании «Мысли в КОВИД». Мелькают образы, тянутся ниточки размышлений, и вот мы уже захвачены потоком чужого сознания.

Герой повести Ивана Фастманова «Небо – мой дом» не обделён умом и смекалкой, он трудолюбив и целеустремлён, и, наверное, родись он в более счастливых обстоятельствах, то успех был бы ему гарантирован. Хотя герой ослеплён жаждой успеха, он добр, немного наивен (увы) и, главное, способен на сочувствие. Детство героя не было каким-то особенно тяжёлым, и именно к детству относится одна из самых замечательных сцен в повести – делёжка сникерса, но у этого детства не было перспектив. Герою тесно в родном городке. Москва, куда перебирается герой, город жестокий и ошибок не прощает. Автор умело рисует низы общества: попрошаек на улице, алкашей, аферистов, которые ловят нашего героя в капкан, из которого, кажется, не выбраться. В лице бездомной Оксанки герой встречает любовь. Так что же победит: любовь или страх и отчаяние; широта души или малодушие? Как легко затушить собственный свет! Повесть постоянно держит читателя в напряжении, а герою невозможно не сопереживать. Небо – мой дом. Да, пожалуй, только в небе человек и свободен от всей этой жизненной грязи, только там человек и может быть собой.

Особо хочется отметить прекрасный авантюрный сюжет про Ольгу Мясину:

«– Плевать, не жалею! – сказала мне Мясина во время последнего разговора. – Я снова Золушка. Даже крыса. Этот месяц стоил всей моей вонючей жизни. Всех жизней дулевских манекенов с глазами-пуговицами. Эти поездки по увитой плющом Гаване на кабриолете. Гитарист в сомбреро, черный ром. Все останется со мной. Я буду на колонии шить ОЗК, но помнить, что есть солнце величиной с полнеба. А еще, знаешь, я вернусь туда. Не смейся, придурок, если придется, поплыву через океан! По-собачьи. Запомни мои слова!».

Поэтическая подборка Евгения Степанова посвящена саду и огороду и станет настоящей отдушиной для городских жителей, изголодавшихся по даче.

Это счастье – слышать в парнике
Запахи растущих помидоров.

Герою Александра Егорова для счастья нужно немного: «Достаточно и этого — / жемчужниц, ржавых водорослей, толстушек из Читы». В то же время поэт чувствует экзистенциальную тоску, несовершенство и разорванность мира. Звучит в его стихах и вечное противопоставление юности и старости.

В рубрике «Новые переводы» напечатаны фрагменты поэмы грузинского поэта Давида Маградзе «Метафера». Перевод Николая Голя. В название поэмы соединены «метафора» и «афера». Свою идею и задачу поэт определяет в первой же строке: «Спасенье в гражданине человека». Сразу вспоминается известное противопоставление гражданина и поэта. Но здесь речь не о поэте, а о человеке и человечности.

В центре поэмы ответ Казимиру Малевичу и его «Чёрному супрематическому квадрату». Чёрный квадрат, провокационно висевший в «красном углу» вместо иконы, провозглашал конец предметного мышления художника и отрицание, сведение к нулю всего предыдущего искусства. Если раньше были важны перспектива, объём, эмоциональная выразительность, то теперь всё это стиралось, оставался только «нуль форм». Нет, это не было торжеством небытия, а было творением нового мира.

Черный квадрат –
Живая метафера
Жестокого разрыва временного
Меж лампой и электровыключателем.

Для Маградзе чёрный квадрат – это восстание против солнечного света, против первоначального божественного замысла, против красоты. Чёрный квадрат – метафера, уже не метафора, но афера, обман, манипуляция зрителем.

Вспомним, что картине Малевича предшествовала футуристическая опера «Победа над Солнцем», где воспевалось разрушение старого мира и творение нового. Чёрный квадрат вместо солнечного круга, победа человека над природой, победа техники над искусством.

Эй, Казимир, постой-ка, без тебя
В кромешной тьме никто не разберется.
В битком набитом зале ждет судья,
Чтоб слушать дело об убийстве солнца –

<...>

Как на экране сдохшего TV,
Вещаешь ты из черного квадрата.
Ты киллер солнца, как ни назови
Твои резоны или постулаты.
Улик и показаний – завались,
Давно пора призвать тебя к ответу,
Ведь никаких предшественников кисть
Не отрицала солнечного света.

Маградзе видит эту победу как страшное преступление, как кромешный мрак. Для него чёрный квадрат – бездуховность, пошлость, оторванность от мироздания, от вечности, от любви и поэзии, от человеческого и живого. Свою поэму он завершает обещанием:

Следом за ласточкой – верьте не верьте –
Вырвусь из клетки, свободу найду
И на наречье жизни и смерти
Подлинник неба переведу.

Напечатано окончание начатой в предыдущем номере переписки Сергея Довлатова и Игоря Смирнова. Читателю позволено приподнять завесу и посмотреть на чужую частную жизнь. Вместе с Довлатовым и Смирновом мы переживаем за их общих знакомых, рассуждаем об изнанке творчества. Узнаём и много подробностей о быте и жизни в Америке.

«Вообще, американское бескультурье нарастает. Ты не поверишь, но даже за те семь лет, что я живу в Нью-Йорке, качество телефильмов и, например, книжных обложек заметно ухудшилось. Представь себе, даже одеваться стали хуже. То есть практически исчез за эти 7 лет так нравящийся мне вневременной тип молодого человека в джинсах, свитере и куртке. Молодежь все заметнее «не одевается (как писал Герцен), а рядится». Джаз, между прочим, тоже испортился. Все то, что нам нравилось, перешло на «малую сцену» и уже не связано с большими деньгами, а значит, будет стремительно хиреть. Бродский говорит, что большинство американских поэтов, начиная со Стенли Кьюница, хуже Шестинского».

Яков Гордин в статье «Фон для трагедии» расследует обстоятельства, которые привели к гибели царевича Алексея Петровича. Карл XII планировал реванш, приближенные Петра I обкрадывали казну, и с этим воровством ничего не получалось сделать, рос чиновничий беспредел. Петр испытывал огромное психологическое давление, которое по мере развития событий только нарастало.

Вот какую теорию выдвигает автор: «Вполне вероятно, что в этой ситуации Меншиков, почуявший смертельную опасность и увидавший носителя этой опасности не только в князе Василии Владимировиче Долгоруком, расследовавшем его деяния, но и в Алексее как в реальном наследнике престола, сделал всё, от него зависящее, чтобы усилить подозрительность царя по отношению к сыну».

Свою статью «Иоганн Лесток, Джамбул Джабаев и Коля Кирсанов» Михаил Кураев начинает с вопроса: «Знаете ли вы человека, который самостоятельно мог бы отремонтировать целую улицу, хотя бы и за две недели?». Речь идёт об улице под названием Лештуков переулок в Ленинграде. Названа улица была в честь Иоганна-Германа Лестока, талантливого лекаря-самоучки, который делал карьеру при Петре Великом. Затем улица была переименована в честь Джамбула Джабаева, великого казахского поэта-акына, подлинная слава к которому пришла только после революции, когда он уже был глубоким стариком. Это было его второе рождение!

И как же с ними связан Коля Кирсанов? Он и есть тот самый находчивый человек, который убедил городскую службу, наконец-то, отремонтировать улицу, то есть сделать то, что всегда откладывалось и чем никто не хотел заниматься. О том, как Коля Кирсанов обманул систему, вы узнаете из статьи.

Ирина Муравьева в очерке «Глеб-гвардии Семеновского полка» рассказывает об удивительном человеке, поэте и учителе, который воспитал поколение молодых поэтов, о Глебе Семенове.

Интереснейшую статью о президенте Румынии Николае Чаушеску написал Герберт Ноткин «Двадцать четыре года великого кондукэтора». Кондукэтор в переводе с румынского – вождь. Правление Чаушеску было страшным. Время террора, тайной полиции, обысков, когда за найденные сверх нормы запасы крупы или сахара могли отправить в тюрьму. Автор приводит многочисленные свидетельства очевидцев. Вот, например, история Герты Мюллер, которую пыталась завербовать полиция, но которая осмелилась отказаться:

«Однажды утром, когда я пришла на работу, мои толстые словари лежали в коридоре на полу возле двери бюро. Я открыла дверь; за моим столом сидел какой-то инженер. Он сказал: «Надо стучаться, когда сюда заходишь. Здесь сижу я, тебе здесь делать нечего». Уйти домой я не могла: тогда у них был бы повод уволить меня за отсутствие без уважительной причины». Её лишили рабочего места, затем кто-то распустил слух о том, что она стучит и доносит (как раз то, что Герта делать отказалась). Ей приходилось работать сидя на лестнице, пока её не уволили. Но это было только начало мытарств. Герту неоднократно ловили прямо на улице, заводили в тёмные подвал и пытали.

Скрепой, на которой держался режим великого диктатора, была тайная полиция – Секуритате, неумолимая машина, которая физически устраняла инакомыслящих, иногда устраивая несчастные случаи, иногда помещая жертву в психиатрическую больницу на перевоспитание.

В конце концов, в 1989 году режим Чаушеску был свергнут, но ощущения свободы нет до сих пор. В чем причины? В том ли, что потеряно слишком много талантливых и свободомыслящих людей? Или в том, что реформа Секуритате оказалась не слишком эффективной?

Михаил Ефимов пишет об Александре Блоке. И вот какой вопрос он ставит перед читателем: «За сто лет было много раз решено, и еще больше – перерешено, зачем Блок нужен нам. А зачем мы – Блоку?».

В статье «Ему просто не хватило жизни...» Евгения Щеглова рассказывает о прекрасном русском писателе Анатолии Кузнецове и его романе «Бабий Яр», который посвящён одной из самых страшных и несправедливых страниц истории.

Игорь Смирнов в статье «Конформизм» рассказывает о типовом и индивидном. «У нас есть два подступа к навязываемой нам организацией общества роли: или мы владеем ею, или она порабощает нас в победе типового над индивидным».

Рейн Карасти в статье «...это как-то нехорошо устроено» пишет о творчестве Льва Друскина. Александр Мелихов в статье «Подвижник эстетического сопротивления» рассуждает о творчестве и личности Дмитрия Циликина, «борца-одиночки с бессмертной пошлостью, уничтоженного изуверским выплеском этой самой пошлости».

Перу Александра Вергелиса принадлежит рецензия на книгу Аси Долиной «У него ко мне был Нью-Йорк». Книга Долиной – это книга, безусловно, терапевтическая, полезная для людей, столкнувшихся с определёнными жизненными трудностями.

В нашу эпоху для читателя чрезвычайно важен личный опыт другого человека, который таким образом превращается в наставника или учителя. История конкретного живого человека важнее и интереснее художественного вымысла.

В то же время, не означает ли это, что массовому читателю (и массовому пользователю в Интернете) интересно то самое обнажение?

Вновь обратимся к Игорю Смирнову: «Если мы обращаем приватность в рыночный товар («заголяемся», как сказал бы Достоевский), мы предаем самих себя. Обмениваться следует идеями и изделиями, а завесу над интимными биографическими обстоятельствами открывать лишь для самых близких людей».

Где пролегает граница между заголением и литературой? Между терапией и художественным миром?

И завершают номер два книжных обзора. Олег Демидов рассказывает о книге «Земля – воздух – небо» Германа Садулаева, и некто, скрывающийся за инициалами А. П., повествует о книге «Леонид Каннегисер. К 125-летию со дня рождения».

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

879