«Урал» № 8, 2021

Погружение в воспоминания

(о журнале «Урал» № 8, 2021)

Августовский выпуск журнала «Урал» – это погружение в воспоминания. Многие авторы номера обращаются к теме взросления, пишут о детстве и постижении жизненных законов. За основу берут личный опыт, обращаются к семейным архивам и чужим воспоминаниям, отчего проза номера балансирует на грани мемуаристики. Воспоминания из дореволюционного прошлого здесь соседствуют с переживаниями дня вчерашнего, злободневное – с вечным. Интересно, что журнал свободно сочетает традиционную прозу с потоком сознания и серьезной исторической драмой, рокерскую поэзию с медитативными стихотворениями, а литературоведческие рецензии с обзором сериала.

Открывает номер поэтическая подборка рок-музыканта. Стихотворения Умки действительно рокерские ­– смелые, провокационные, громкие. Аня Герасимова рассуждает на остроактуальные темы, пишет о коронавирусе и связанными с ним страхами, необходимости носить маску и социальной ответственности. Умка призывает не бояться новых вирусов:

Того, кто мыл машину в озере,
Корона вряд ли поразит.
Мы все на свете отморозили,
Нам зараженье не грозит.

В этих строках слышится усталость от страха, который культивировался в обществе во время пандемии. Поэт не церемонится с раздражающей действительностью и критикует новые нормы:

Если я не вижу маски на человеке –
Я считаю, что это вовсе не человек.

Эти стихотворения полны энергии и здоровой злости. Аня Герасимова в целом не стесняется эмоциональных высказываний, взять хотя бы следующее четверостишие, наиболее ясно отражающее взгляды автора:

Ненавижу хуже, чем презервативы
Феминитивы и бодипозитивы
Ненавижу хуже, чем косметику
Новую эстетику и новую этику.

Интересно, что Умка не просто подключается к полемике о феминизме, но еще и разъясняет, чем «метла и поварешка» могут быть полезны в тяжелые времена, когда не хочется принимать действительность:

И я готова хоть весь день
Рубить, копать, полоть,
Лишь бы не видеть эту хрень,
Что хочет нас смолоть.

Совсем другое настроение у подборки московского поэта, лауреата Волошинского конкурса, Германа Власова. Его стихотворения можно рассматривать, как картины импрессионистов – они состоят из бликов и пятен:

Асфальта уличный винил
весь в пятнах
бензина, солнца, шелухи

Поэт создает очень зримые образы, которые складываются в картины:

Так в землю усыхает пруд,
и наполняется посуда
росинками небесных круп.

Свет и цвет из палитры импрессионистов использует и саратовский поэт Марина Рогова:

Женщина,
Везущая коляску,
Толкает перед собой
Волну замедленного времени, полного
Дневного сна, пылинок, кружащихся в золотом луче,
Пушистых волос на темени.

В отличие от тревожных стихотворений, затрагивающих социальную повестку, эта подборка медитативна. Стихотворения Марины Роговой приятно читать вслух, и я читала их вслух. Не покидало ощущение, что передо мной переводные строки, потому что поэт не гонится за вычурной рифмой, предпочитая сосредоточиться на смысловой составляющей.

В этой подборке нет злости и надрыва, но есть покой и воля, теплый свет воспоминаний и «белый эпос снегопадов». Особенно стоит отметить цикл стихотворений под названием «Детство» – о мире, полном подарков и сокровищ, ощущении смерти и бессмертия, книге как способе исчезнуть из неуютного взрослого мира и уроках эмпатии:

Пьяных на улицах помню.
Лежали они очень мирно
В пыльной траве у забора.
По-доброму к ним относились.
Морды не били, явственно понимая:
Сёдня ты у забора, а завтра, наверное, я.
Только лицо лопухом прикрывали от солнца
И говорили:
Пойдем. Не мешай.
Разве не видишь ты – человек отдыхает.

Центральным прозаическим материалом номера является повесть «Запретная планета» за авторством Яны Жемойтелите, писателя из Петрозаводска и председателя Союза молодых писателей Карелии. Это пронзительная история про взросление мальчика Сережи, который из-за своего недуга оказался в интернате для слабовидящих. Она представляет собой рассказ в рассказе, записанный библиотекарем со слов уже не Сережи, но Сергея Александровича.

В интернате Сережа впервые встречается с одиночеством, учится дружить и понимать людей, не доверять взрослым и враждебному окружающему миру. Мальчик познает жизненные законы, которые совсем не похожи на законы юных пионеров. Рядом с жизнью всегда находится смерть, и Сережа вдруг понимает, что «смерть – это навсегда. Это даже дольше, чем средняя школа и целая жизнь». Перед жестокими законами жизни и смерти все бессильны, даже взрослые, которые пытаются указать детям путь в светлое коммунистическое будущее, не зная этого пути.

Мальчик действительно вслепую ищет свой путь, он лишен проводника. У него есть только воображаемое поле с гладкими шахматными фигурами, но хватит ли у Сережи сил идти дальше и двигать эти фигуры? А другим героям? Жизнь, по мнению автора, это река в ледоход: «Как же безжалостно и бесстрастно река перемалывала громадные льдины, превращая их в разновеликие обломки и просто бесформенную массу. Примерно то же случилось и с ними».

Так же, как и Аня Герасимова, Яна Жемойтелите не стесняется сильных эмоций, обрушивая на читателя страдание и недетское одиночество маленьких героев и напоследок – если вы все еще не рыдаете – гибель ни в чем не повинного коня Сокола, который так любил людей:

«– Пацаны, вы серьезно? Нашли по ком страдать. Кони – твари неразумные…

– Это вы твари! – выкрикнул Сережа. – Вы все!»

В этом эпизоде разрывается сердце и у Сережи, осознавшего бесчеловечность взрослого мира, и у читателя. Хорошо бы произведения, где гибнут животные, начать маркировать соответствующим образом, чтобы читатель, у которого на полке стоит томик зоолога Джеральда Даррелла, не получал душевные травмы.

Молодой новосибирский прозаик Дмитрий Райц продолжает тему взросления в цикле «Мир так прекрасен, огромен и сложен, а я умру». Лирический герой его рассказов – чувствительный мальчик, а затем юноша, который пробует писать стихи, мечтает о будущем, сомневается в жизненном выборе, начинает писать всерьез и преодолевает тяготы студенческой жизни. Рассказы этого автора тоже воспринимаются как воспоминания, причем тщательно задокументированные, вплоть до стенограммы диалогов и речи лектора – слепок жизненного опыта автора: «Кажется, что я живу тысячу лет, но мне только двадцать два. Впечатления, воспоминания переполняют меня».

Наиболее удачный рассказ из подборки посвящен студенчеству («Связь»). В нем представлены детали закрытого студенческого мира с его особыми правилами, экзаменами, хитростями и надписями на аудиторных партах, раскрывающими смысл происходящего. Интересен портрет эксцентричного профессора Пилзнера – непредсказуемого, злопамятного и откровенно безумного, лекции которого представляют собой «старческое ворчание пополам с экстремизмом». Студенчество становится испытанием для главного героя: «Каждый курс мы называли в честь фильма о войне. Первый – «Приказано выжить». Пятый – «Мы смерти смотрели в лицо». Читателю предстоит узнать, пройдет ли его главный герой, окажется среди везучих или станет обитателем «ботанического сада», и, наконец, – сдаст ли экзамен у Пилзнера.

Внушительную часть номера занимает роман Виталия Аширова «Путешествие в сон, или Очертания Глафиры», написанный как поток сознания – без знаков препинания и четкого сюжета:

«меня принял густой лес как пенсионерку собес колода наткнулась на ветки я лбом ударился об толстый сук и потерял досуг фортуна благоволила ко мне пришед в себя я не повредился в уме ни стал увечным и скоротечным напротив ощущал небывалую бодрость духа».

Текст все время сбивается на рифму, отчего речевой поток похож на бормотание молитвы или стенограмму студента на фольклорной практике у древних старцев, рассказывающих легенду за легендой. Формально эти легенды посвящены фантасмагорическим приключениям некого исламбского принца, на деле сюжет изливается на читателя мутным потоком слов, иногда связанных, а временами и почти не связанных друг с другом. Автор честно предупреждает в названии романа, что читателю предстоит погружение в пространство сна, но чтение Виталия Аширова все равно станет испытанием. Пройдет ли читатель это испытание? Зависит от того, насколько он готов читать шестьдесят журнальных страниц бормотания и наслаждаться следующими рифмами:

я сумел создать
двух жуков без боков и металлический ков
роговые пальчики
на пружине зайчики
индукцию
абдукцию
резервацию
и проституцию.

Автор отлично понимает, что читателю будет непросто. В середине романа он утешает его: «потерпи еще немного и появятся запятые хорошо буду ждать». Чтение романа не столько чтение, сколько действительно претерпевание. Может, кому-то удастся отыскать в этом потоке глубину или пузырьки смеха, всем остальным пловцам придется ждать запятых, которые появятся лишь самом конце как долгожданный спасательный круг.

После экспериментальной прозы Виталия Аширова мы вновь возвращаемся к традиции. В рассказе «Консерваторка» Натальи Калинниковой, преподавателя ВШЭ и литературных мастерских CWS, представлена история одинокой пожилой дамы. Однако это не история отчаянья и умирания, но история, рассказанная со здоровой иронией. Татьяна Павловна, интеллигентная преподавательница музыки, окруженная канделябрами и нотами, мужественно противостоит миру плебеев, как противостоит ее фортепианная музыка шуму дрели – воплощению хаоса. Интересно, что автор не упивается «оскорбленным одиночеством» старого человека, но рассказывает историю задорно и оставляет финал светлым.

Наталье Калинниковой удаются детали, вот как, к примеру, описано внедрение в дом консерваторки чужеродного синтезатора: «В интерьере, где самый юный предмет отчетливо помнил прощание с олимпийским Мишкой, синтезатору было неуютно, как ребенку, оставленному посреди магазина незадачливой мамашей». В то же время есть в рассказе словесные вкрапления, которые мелкими занозами тычутся из текста: возвеселило, подосвиданькались, шостаковичевский. Сюда же, кстати, можно отнести слово печалька из поэтической подборки Юлии Новиковой. Такая топорная, разговорная лексика упрощает текст и делает его небрежным.

Конечно, в журнале «Урал» ожидаешь прочитать что-нибудь про Урал. Главный редактор журнала Олег Богаев предлагает нам ознакомиться со своей пьесой «Демидовы. Версия». Это историческая драма, посвященная строительству первых заводов на Урале в петровские времена. Строит заводы не абстрактный народ, а человек, семья кузнеца. Честному мужику-созидателю противостоят чиновники, погрязшие во взяточничестве. Демидовым предстоит пройти много испытаний, но главное испытание – души человеческой – пройдут далеко не все.

Краеведческий блок продолжает исследователь книжной культуры Урала Ольга Морева, которая в статье «Екатеринбургские купцы — талантливые читатели и успешные предприниматели» рассказывает о читательской биографии уральского купечества. В рубрике «Без вымысла» мы возвращаемся к теме воспоминаний и находим фрагменты мемуаров Николая Шеварова, посвященные детству в дореволюционной деревне и отрочеству в деревне советской. Это воспоминания о непростой жизни в эпоху революций и войн, опубликованные сыном Николая Шеварова – Геннадием Шеваровым.

Интересно заглянуть и в рубрику «Слово и культура», где поэты Сергей Золотарев, Герман Власов и Евгения Изварина отвечают на вопросы, называют ориентиры в мире поэзии, высказываются о верлибрах и предназначении поэта.

В критическом разделе журнала представлены рецензии на книги современных авторов – Андрея Рубанова и Николая Васильева. Критики рассматривают творчество как местных уральских авторов (Александр Шубин), так и зарубежных писателей (Петер Хандке). В номере есть несколько нестандартных критических работ. Среди книжных рецензий вы обнаружите обзор сериала «Невероятные» и «неформатную критику» камчатского автора Василия Ширяева на книгу венгерского писателя Ласло Краснахоркаи. Критическая статья и фамилия венгра выглядят настолько необычно, что сначала может показаться, будто мы читаем рецензию на выдуманную книгу или на Макса Фрая, внезапно сменившего национальность («делатель дверей между мирами»!). Статья Василия Ширяева – это не та критика, которую хочется пролистать в поисках любопытных стихотворений и прозы. Это критика через магнетические образы: «Ласло Краснахоркаи на всех блёрбах аттестован от Жужи Воскресенской (Сьюзан Зонтаг) «мастером Апокалипсиса». Мне больше нравится сравнение его стиля с лавой. Живем ведь, как на вулкане. Я лично не видел, как лава течет, но когда Плоский Толбачик извергался, действительно очень было похоже на стиль Ласло Краснахоркаи». После такой статьи хочется и Ласло Краснахоркаи прочитать, и самого Василия Ширяева. Это ли не цель критики и толстого литературного журнала?

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

644