«Все люди - разные, а любая попытка этого не замечать - заведомо преступна». О романе Дорис Лессинг «Пятый ребенок»

«Все люди - разные, а любая попытка этого не замечать - заведомо преступна»

(Иван Родионов о романе Дорис Лессинг «Пятый ребенок»)

В 2007 году писательница Дорис Лессинг получила Нобелевскую премию по литературе с формулировкой: «За исполненное скепсиса, страсти и провидческой силы постижение опыта женщин».

Дорис Лессинг прожила необычайно долгую жизнь. Она стала лауреатом Нобелевской премии по литературе в 87 лет (это - рекорд). Умерла она в 2013.

С поздних фотографий на нас смотрит благообразная старушка с чёртиками в глазах, чем-то неуловимо напоминающая Астрид Линдгрен. Собственно, о шведской писательнице существует один забавный и широко известный апокриф – он прекрасно описывает и характер Дорис Лессинг тоже.

Дело было так. Линдгрен, будучи уже дамой преклонных лет, любила играть с внуками и даже лазила с ними по деревьям. Когда ей осторожно говорили, что, мол, несолидно себя так вести в подобном возрасте, писательница неизменно отвечала: «Ни один закон не запрещает старушкам лазать по деревьям!»

Дорис Лессинг тоже всю жизнь «лазала по деревьям».

Она родилась в Персии (сейчас – Иран) – её отец был классическим британским колониальным офицером. Великая Британская империя доживала последние дни, но тогда это было ещё неочевидно. Когда Дорис исполнилось шесть лет, семья переехала в Зимбабве (тогда – Южная Родезия), одну из колоний Великобритании.

Сама писательница позже вспоминала своё африканское детство как «сущий кошмар». Её мама, следуя заветам ещё одного нобелиата – англичанина  Редьярда Киплинга, стойко несла «бремя белых» и пыталась «британизировать» местное население, однако все её попытки провалились – слишком велика была разница и в менталитете, и  в возможностях, и в социальном положении. Маленькая Дорис это запомнит.

Католическая школа, позже – закрытый пансион для девочек. Впечатления – тоже не из приятных. Лессинг до такой степени возненавидела учёбу, что больше никогда не училась вовсе. На склоне лет она с иронией говорила, что отсутствие образования не помешало ей собрать «полный флеш-рояль» литературных премий.

Именно тогда, видимо, будущая писательница и начала формулировать для себя идею,  впоследствии ставшую лейтмотивом большинства её произведений:  все люди – разные, а любая попытка этого не замечать и приводить их «к общему знаменателю» не просто обречена на неудачу – она заведомо преступна. Впрочем, обо всём по порядку.

Сознание несправедливости устройства общества (вкупе с вечным бунтарством) закономерно привели Лессинг к увлечению коммунистическими идеями. Её первые книги («Трава поёт», «Марта Квест» и, наконец, считающаяся её главным текстом «Золотая тетрадь») выступают против существующего несправедливого порядка вещей. По этой причине, кстати, некоторые её книги печатались в Советском Союзе – она традиционно, даже после разрыва с компартией, считалась у нас своей.

Дорис Лессинг пришла к коммунизму именно потому, что видела в нём надежду для всех, не вписывающихся в «стандарт» того времени – женщин, жителей стран третьего мира, бедных и обездоленных. Оказалось, что проблема «различий» никакими марксистскими методами не решается; возможно, она неразрешима в принципе.

После разрыва с компартией Лессинг – принципиально одинокий и чурающийся сколько-нибудь общей идеологии или религии человек. Любой солидаризм представляется ей злом – в этом её отличие от большинства фантастов той поры, как западных, так и советских. Второе такое отличие – она абсолютно не верит в прогрессорство в духе ранних Стругацких (неудачный опыт мамы, видимо, так и стоит перед глазами). «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут», как говорится.

Возможно, именно поэтому её не то, чтобы не читали – скорее, как следует не прочитали в Советском Союзе. А как же равенство и братство, в конце концов?

Ещё один характерный штрих к портрету писательницы: после двух неудачных замужеств Лессинг оставила это дело и всю вторую половину жизни осознанно наслаждалась одиночеством.

В Нобелевской формулировке присутствует фраза про «постижение опыта женщин», а «Золотую тетрадь» уже давно считают чуть ли не классикой феминистской литературы. Сама Лессинг открещивались от подобного, а в последние годы жизни высказывалась в том духе, что радикальный феминизм и леволиберальная риторика так же ограниченны и опасны, как и «традиционные» доктрины. Опасны нетерпимостью и, самое главное, причёсыванием всех под одну гребёнку.

Впрочем, для одного учения она всё-таки делала исключение. Речь, как ни странно, идёт о суфизме – таинственном мистическом направлении ислама.

Почему именно суфизм?

Дело в том, что именно это сложное и местами тёмное учение отвечает главной мысли Лессинг: право на существование имеет разное. И традиция, и прогресс. И чувственное постижение мира, и рациональное. Если отбросить мистику и говорить простыми словами, суть вот в чём: необходимо совершенствоваться, проходя свой путь, тарикат, – и тогда, возможно, ты увидишь мир во всей его целостности и обретёшь истинное знание.

Получается учение о «золотой середине». Просто? Как бы ни так. Древнее учение оказалось невостребованным в политических кругах даже исламского мира. К примеру, в Турции деятельность суфиев была запрещена ещё в начале XX века. Ислам (да и мир в целом, чего уж там) пошёл двумя дорогами – или безудержная модернизация и накрывающий с головой прогресс, или консервация и требование «первоначальной чистоты».

А уж про аскезу, обязательную составляющую суфизма, в современном мире и говорить не приходится.

Влияние суфизма прослеживается в пятикнижии Лессинг «Канопус в Аргосе», а также во многих её рассказах. Притчевая форма, неожиданные парадоксальные концовки, – всё это именно оттуда.

Квинтэссенцией мировоззрения Дорис Лессинг стал вышедший в 1988 году короткий роман «Пятый ребёнок».

Его сюжет прост и даже адаптирован в массовую культуру («Ребёнок Розмари»). Но есть, как говорится, нюансы.

В Великобритании грохочут шестидесятые с их протестами и нарождающимся движением хиппи. На этом фоне выгодно отличается одна семья – оплот нормы и классических островных ценностей. Они любят друг друга, выстраивают гигантский особняк, который постоянно посещают родственники и многочисленные гости. Наконец, они хотят много детей, и они появляются. Четыре натуральных ангела, один за другим.

А потом рождается Пятый ребёнок, Бен. И он «не такой».

Нет, речь не о психическом или физическом отклонении – такой ребёнок у Дэвида и Гарриет уже рождался, и ничего страшного не произошло. Бен другой совсем. Высказывается множество предположений, отчего так вышло. Наиболее правдоподобной выглядит версия о том, что у Бена возобладали гены наших предков, неандертальцев или кого-то подобного. Он другой именно антропологически. Необычайно сильный физически, трудно адаптирующийся к реальности и абсолютно не склонный к эмпатии.

Инстинкты берут своё: маленький Бен убивает домашних животных, пугает других детей. Жизнь семьи становится невыносимой, и Пятого ребёнка отдают в специальный «приют». Там бы его непременно уморили, но Гариетт не выдерживает и забирает его оттуда.

В итоге семья разваливается. Дэвид оказывается сухарём и эгоистом, дети разбегаются по закрытым школам. Бен сходится с местными хулиганами из подростковых банд – как ни странно, там ему вполне комфортно. Особняк собираются продавать.

Рушится и «старая добрая Англия»: вместо респектабельных жителей городок наводняют маргиналы, периодически происходят ограбления и изнасилования, что раньше в этой патриархальной местности было делом абсолютно немыслимым.

Трактовать книгу можно по-разному. С одной стороны, виноваты все. Классическая семья оборачивается фантомом, где люди, как оказалось, совсем не привязаны друг к другу. Первая же проверка на сочувствие и сопереживание обнажила эту иллюзорность семейных, да и общественных связей.

С другой стороны, не виноват никто. Люди - любимая мысль Лессинг - действительно разные. И если в силу сложившихся устоев и обстоятельств в нормальных условиях они и держатся вместе, то связь эта всё равно, как мы видим, непрочна. А уж такие, как Бен (а сколько их, таких Бенов, бродит средь нас), совсем неспособны к «равенству и братству» в человеческом муравейнике.  Не помогут ни воспитание, ни обучение, ни даже любовь.

Диагноз довольно безжалостный, но точный.

Можно прочитать книгу и так: семья Дэвида и Гариетт поначалу успешно сопротивляется современным «негативным» веяниям, отстаивая право на традицию и консерватизм. Но изменить ничего нельзя, и беда приходит с другой стороны. В виде, так сказать, традиционализма в квадрате – и несчастному семейству противопоставить ему уже нечего.

Выводы Дорис Лессинг жестоки и горьки, но во многом, увы, всё так и есть. Вымощенные благими цивилизаторскими намерениями дороги слишком часто в  человеческой истории приводили к сущему аду.

Широко известен ещё один эпизод из жизни Дорис Лессинг. В 1992-м году ей предложили аналог рыцарского звания – титул Дамы Британской империи.

Ответ писательницы был, на первый взгляд, очень дерзким:

«Спасибо Вам за оказанную честь, я очень тронута. Но я спрашиваю себя: а где же находится эта Британская империя? Очевидно, её нет... Есть что-то абсурдистское в том, чтобы раздавать титулы несуществующей империи».

Дальше Лессинг пишет о том, что в молодости боролась с Британской империей, и оттого ей как-то странно принимать такие почести. И отказывается от титула.

Можно видеть в этом только лишь дерзость, всегда ей присущую, но думается, что здесь между строк проглядывает и некая тоска и боль. Как и её гениальный предшественник Сомерсет Моэм, Дорис Лессинг обладала даром язвительного и несколько холодного Слова. И, как и автор «Бремени страстей человеческих», сознавая всё несовершенство человеческой натуры, всё же тосковала по Человеку с большой буквы.