«Свою историю никто не выбирает». О романе Жана-Мари Гюстава Леклезио «Танец голода»

«Свою историю никто не выбирает»

(Иван Родионов о романе Жана-Мари Гюстава Леклезио «Танец голода»)

В 2008 году французский писатель Жан-Мари Гюстав Леклезио получил Нобелевскую премию по литературе, с формулировкой: «За то, что автор пишет о новых направлениях, поэтических приключениях, чувственных восторгах; он — исследователь человечества вне пределов правящей цивилизации».

Часто широкому кругу читателей кажется, что Нобелевскую премию по литературе некомпетентные или ангажированные академики вручают каким-то совсем неведомым авторам. Иногда, впрочем, решения жюри действительно выглядят странными. Но случай Леклезио совсем иной, пусть даже он и действительно сейчас у нас не особо известен.

Странное дело: французов, даже второго-третьего ряда, мы любим и ценим с давних пор, а вот творчество Жана-Мари Леклезио прошло в целом как-то мимо России (схожим образом «повезло» его ровеснику и соотечественнику Патрику Модиано). Попробуем разобраться, почему так вышло.

Во-первых, Леклезио банально не повезло со временем перевода его первых книг. В середине восьмидесятых на русском вышла его «Пустыня», но затерялась в ворохе массово хлынувшей тогда политизированной и просто ярко-бестолковой «запрещёнки». «Путешествия по ту сторону», ещё одна книга писателя, была издана у нас в1993 году. Чуть позже вышла «Золотая рыбка». В снежном коме издававшегося в эти смутные времена постмодерна, сенсационных изделий и мутной порнографии отыскать жемчуг прозы Леклезио было не самой простой задачей. Попробуй найди, как говорится.

Во-вторых, Леклезио - очень разный. Как же это может вредить писателю? А вот так. Читатель Мишеля Уэльбека, Фредерика Бегбедера, да и Бернара Вербера примерно знает, чего ожидать от последующей книги своего любимого автора, потому что их стиль узнаваем, тематика привычна. Леклезио же каждый раз выдаёт разное: то экзистенциальный роман в духе Камю и Сартра, колониальный роман илироман-травелог, а то - биографическую драму о знаменитых борцах с буржуазным миром, художниках-авангардистах Диего Ривере и Фриде Кало...

Какого именно Жана-Мари Леклезио любить-то?

Писатель родился в 1940-м году в Ницце. Его родители были одной из самых старых аристократических семей французского (тогда) Маврикия - Леклезио впоследствии не раз побывает на этом острове, а потом и вернётся к нему в романе «Танец голода».

Леклезио работал в Великобритании, служил в Тайланде, откуда его перевели в Мексику за критику детской проституции, исколесил почти всю Латинскую Америку, Африку, Юго-Восточную Азию... Неутомимый путешественник, он всегда чурался больших городов, богемы и писательских тусовок, предпочитая им свободный, мало затронутый цивилизацией мир. Позже его даже будут обвинять в идеализации «добрых дикарей».

Но это будет потом. Литературная судьба Леклезио началась в 23 года с романа «Протокол», написанного в духе популярного тогда экзистенциализма. Книгу приняли и читатели, и критики, а молодой автор сходу получил престижную премию Ренодо и стал номинантом на главную литературную награду Франции - Гонкуровскую премию.

Постепенно Леклезио переходит от исследований возможностей языка и границ своего «я» к активному гуманизму. Романы «Золотая рыбка» и «Пустыня» (1970-1980-е годы) проникнуты человеколюбием, но в них легко считывается и тема беспомощности, одиночества человека в современном мире. Его героями становятся люди беззащитные и трогательные: мечтатели, подростки.

Мировая слава пришла к Леклезио в 1993 году, после выхода книги «Диего и Фрида». Вторая волна популярности настигнет книгу спустя десять лет, с выходом на экраны кинобестселлера о бурных взаимоотношениях Диего Риверы и Фриды Кало.

Нобелевскую премию для своего соотечественника французы ждали давно, но её всё не было. Наконец, на Леклезио как на потенциальном нобелиате, все уже практически поставили крест.

Но он её всё-таки получил, в 2008 году. А за несколько месяцев до этого у Леклезио выходит книга, на решение Нобелевского комитета повлиять не успевшая, но как бы предваряющая триумф. Последний, кстати, на сегодняшний день роман писателя. Называется он «Танец голода».

Потенциального читателя романа, изучающего перед прочтением отзывы-аннотации, многое может повести по ложной тропе, совершенно не туда. Название (перевод не совсем точный, но всё же) напрямую отсылает к Гамсуну, на этот же путь толкают аннотации: «Роман о беспомощности человека, оказавшегося один на один с современным миром». К тому же, ждёшь жестокой физиологии - тема голода всё-таки. Наконец, время и место действия настраивают на драму о концлагерях. Еврейская тема пройдёт пунктиром, списками, и это работает: сначала обитатели фамильного дома ругают ряд банкиров иудейского происхождения, потом, во время оккупации, в газете напечатают список депутатов-евреев, а в эпилоге Леклезио перечислит названия лагерей. Конечно, это важный штрих в истории, однако далеко не центральный.

«Танец голода» близок, скорее, к чеховскому «Вишнёвому саду». Как если бы пьеса была доведена года этак до двадцать третьего, Лопахин стал бы правоверным большевиком, а молодёжь прошла через ужасы войны и революции.

Этель, главная героиня романа, - современница краха старой Франции. С самого детства над ней нависают призраки надвигающейся катастрофы. При её живом уме, скрытности и несколько ядовитом характере быть бы героиней романа XIX века - какой-нибудь аристократической саги, например. Но и гениально забежавший вперёд «Вишнёвый сад», и «Танец голода», в сущности, - об одном. Это - семейные саги на перемотке. Если раньше увядание и распад почтенного семейства растягивались на несколько поколений (и томов), то сейчас всё рушится в мгновение ока. Вместо размеренной «Саги о Форсайтах» или расписанных до мельчайших психологических мелочей «Будденброков» приходят компактные и стремительные семейные хроники.

В начале книги дедушка, собирающийся строить величественное семейное гнездо, показывает Этель монумент с высеченными на нём названиями бывших французских колоний. Уже бывших. Дедушка вскоре умирает. Империя умирает тоже, стране нужно перестраиваться. Таким образом, именно Этель, собственно, Францию и олицетворяет. Величие буквально за пару десятков лет обращается в руины.

Неслучайна её дружба с Ксенией, красавицей-эмигранткой из ещё одной, уже погибшей империи. Этель точно видит своё возможное будущее - бродяжное и несчастное. Ксения хранит воспоминания о дворянском прошлом, формально она – всё ещё графиня, но сейчас на кону цели совершенно иного порядка - в первую очередь, выживание. Мир меняется, он - чужой для недавних блестящих аристократов. Торжествующий хам не минует и Францию – успешны хитрые нотариусы и жуликоватые лавочники, а один авантюрист станет причиной разорения семьи Этель.

Выход один: перестраиваться несмотря ни на что. Ни у отца Этель, аристократа, разбазаривающего деньги направо и налево в поисках неведомого Клондайка и вкладывающегося в сомнительные прожекты, ни у её матери, ревнующей мужа к певице, это так и не получается. Получается у некоторых друзей и приятелей аристократического семейства, завсегдатаев их дома. Но как? Милые сплетни в гостиной сменяются конспирологическими разговорами о евреях-масонах-сатанистах, кто-то начинает восхищаться Гитлером, а кое-кто станет вполне искренним коллаборационистом.

Но есть и третий путь. Верить в себя, стиснув зубы - и нестись сквозь голод, потерю всего, сквозь самолюбие и обиды. Нестись к выстраданному счастью. Эдакий путь невозмутимой и мудрой Филифьонки из цикла о муми-троллях Туве Янссон, на самом деле. Если бороться невозможно, а подстраиваться - стыдно, значит, - нужно отдаться катастрофе, принять её. И случится уже нечаемый хэппи-энд. Хотя мы уже подсознательно ждём страшного конца – в духе «Мадам Бовари».

Но неслучайно красной нитью через всю книгу проходит парадоксальная тема «Болеро» Мориса Равеля. Неслучайно и упоминание первой исполнительницы балетной постановки «Болеро», великолепной и противоречивой Иды Рубинштейн. Премьера балета, кстати, состоялась в 1928 году в Париже,и в товремя солистке с такой фамилией пришлось несладко.

Как писал в романе «Мы» Евгений Замятин, танец красив, поскольку «это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической, подчинённости, идеальной несвободе». Этель полностью отдаёт себя – времени, стихии, возлюбленному (хоть и любит его, по её собственному признанию, меньше, чем он её), катастрофе. Её танец красив. Темп, движение неутомимого времени подчиняет героиню, но гармонические созвучия не обрываются. Этель должна довести танец до конца, он кончится только одновременно с музыкой – временем. А время ещё есть.

Милосердный «композитор» Леклезио, конечно, щадит свою героиню-солистку - несколько неприятную и отталкивающую, но живую и несгибаемую. Потому что она понимает: «Свою историю ведь никто не выбирает. Она даётся человеку не потому, что он так хочет. И никто не имеет права отказываться от своей истории».

Понимает это и Жан-Мари Леклезио, официально признанный соотечественниками в 1994-м году «величайшим из живущих писателей, пишущих свои произведения на французском языке».