«Во тьме наощупь» (о стихах Надежды Турбиной)

«Во тьме наощупь» (Дана Курская о стихах Надежды Турбиной)

Фамилия автора еще до прочтения первых строк подборки относит искушенного читателя к другой поэтической фигуре – Нике Турбиной, и невольно начинается поиск неосознанных созвучий между этими авторами.

Но, пожалуй, темы, которые затрагивает в своей лирике Надежда Турбина, созвучны с темами стихотворцев всех времён и жанров. Речь, например, о, так называемом, комплексе самозванца – кто я, имею ли я право на написание этих строк, не растворится ли мой голос в многомиллионном хоре других голосов?

И каждую ночь я клянусь луне, что не напишу больше ни строки,
Что жизнь романтика не по мне, что откажусь от своей руки

Что ж, во многом пока голос автора не уникален – в подборке есть место и поэтическим штампам («свиданье с луной», «бескрайнее поле», «скрипучие ставни»), и высокопарным метафорам («в прожженной своей душе»), и заурядным рифмам («кровь-любовь»), и стилистическим ошибкам («бездарный путь предрекаю мне»), но удачи и личный голос автора начинают звучать там, где темы вечные сменяются темами личными.

Безусловно, Надежде Турбиной удаётся любовная лирика, обстоятельства которой помещены её авторской рукой в фэнтезийный мир. И вот уже лирическая героиня становится могущественной королевой, безропотно отдавшей трон и власть коварному любимому, и в силу магических чар ставшей бессмертной. Теперь вся сила её любви переливается в сталь оружия, в битву, у которой не будет конца – как не будет конца любви.

Пускай на полу корона, пусть рушится замок мой!
Ты сделал меня бессмертной, теперь повоюем, родной.

Крайне интересный образ – браво, Ваше Величество!

Героине фэнтезийной части подборки присущ и характерный психологический мазохизм, самоотречение, самоуничижение во имя любви.

Ступая по мху оголённых ран в прожженной своей душе,
Молюсь лишь о том, чтобы ты был пьян, чтоб спрятал меня в шалаше,
Натравил всех диких своих зверей на кровь моих рваных ран,
Спалил одеяние пастью своей и долго меня пытал,
Заставив признаться тебе в любви, в порочном моём грехе,
Что лимфой сгустился в моей крови и в этом безумном стихе

Однако среди распространённых сюжетов о жестоком возлюбленном-драконе находится место и удачным языковым находкам вроде «песнопойский рот» - то ли птичий, а то ли человечий, также хорошо строится область слияния времён – героиня находится в гараже, хотя речь вроде бы о средневековье.

Безусловно, ключевым стихотворением подборки Надежды Турбиной является финальное стихотворение «Мы с моим братом стоим на дороге» – вроде бы тоже родом из мира фэнтези, но на самом деле – о пути автора в мир поэзии.

В прологе героиня и её брат (то есть всякий коллега по перу) стоят на обрыве перед чужим городом, который открывается их взору. Это «город-палач», готовый растерзать чужаков, вступивших на его враждебные земли. Речь в стихотворении идёт о сути бумаги, которая, как известно, «горит легко», о том, что бумаги вообще нет в природе, она придумана, о новом шатком мире, о том, что готовые брать города – это «не пешки, а короли».

Что эти картонные сундуки
С бумажным счастьем не унести
Туда, где минуты лежат на весах

Финал стихотворения наполнен надеждой:

Во тьме
Наощупь
Мы ищем
Путь

Надежда Турбина находится еще в начале своего путешествия, она, как любой из нас, пишущих, пока что во тьме ищет свой путь «наощупь». Я искренне желаю ей дойти до стен замка и стать Королевой.

Дана Курская: личная страница.

Надежда Турбина

«И каждую ночь я клянусь луне...»

И каждую ночь я клянусь луне, что не напишу больше ни строки,
Что жизнь романтика не по мне, что откажусь от своей руки,
Что так предательски любит писать и книжные шорохи теребить,
Что не даёт мне спокойно спать, что мне мешает и пить, и жить...

И каждое утро встаю опять, откинув обложку родного сна,
На подоконник сажусь писать под запотевшим крылом окна.
Не чувствую сквозь него я дым огромного города под землёй,
Я вижу тропу, чтоб идти босым, бескрайнее поле с росой и травой!
И до заката скачу верхом по диким дебрям моих листов
С великим, могучим моим конём, на строчках печатая след подков.

А после в мочало я рву блокнот, метаю с балкона остатки слов,
Бегом устремляюсь за поворот, свирепая с десять голодных псов,
Плююсь от написанного собой, бездарный путь предрекаю мне,
Окно закрываю кирпичной стеной и снова иду на свиданье к луне.

«Корона сползает на нос и дальше вниз»

Корона сползает на нос и дальше вниз.
Огонь вверх ползёт по шторам, горит карниз.
Мой замок на плечи мне сыпется, тухнет день.
Но я не бегу на улицу - пофиг и лень.

Моё королевство досталось в наследство мне.
Я с песней взошла на престол и при полной луне
Своим подчинённым читала речь
О том, что богатство и слава отныне медовой рекой будут течь.
Победно сражалась с врагами по всем фронтам,
С презреньем цепляла их флаги к собачьим хвостам.
Была я и гордой, и сильной, как в море скала,
И непобедимой была. Была.

Моё королевство досталось в наследство мне.
Его сжег дотла благородный рыцарь на пегом коне.
Своим же приказом сдала ему все посты,
Мои теперь красные флаги носят собачьи хвосты.
Сама отворяла засовы, сама отдала ключи...
Ты спал, дорогой мой разум, теперь попрошу - молчи.

Вода разрушает скалы и дробит в песок гранит.
Мой древний красивый замок костром горит.

Ты думал, отняв мою силу, ты этим меня убьёшь?
Мой милый, не думай больше - ты и без того хорош.
Ты вместе с резными башнями лишь уничтожил страх:
Теперь мне терять-то нечего, меня не постигнет крах.

Своё узаконю безумие, пойду за тобой по пятам,
Со мною пойдут все звери, что прятались по кустам.
Я буду идти в рубахе, свисающей до колен,
Я стану твоим кошмаром, я стану ушами стен.

Я, словно гранитная крошка, тебе попаду в сапог,
И ты никогда не выведешь мозоли с красивых ног.

Пускай на полу корона, пусть рушится замок мой!
Ты сделал меня бессмертной, теперь повоюем, родной.

«Биполярный день»

Да, я малютка среди камней,
Еще сижу в скорлупе яйца,
Но сколько нас, брошенных птичьих детей
С одним любопытством заместо лица?

Я знаю немногих на этом пляжу
Таких же непуганых, юных, смешных.
И мне говорят, я наивно сужу,
Что птиц не бывает на свете злых,
Что там, за пределами скорлупы,
Молочные реки, костры и любовь...
Нет! Там по рекам плывут гробы,
Из всех щелей там сочится кровь!

Меня стараются запугать,
Засунуть кляп в песнопойский рот,
Заставить прятаться и дрожать,
Забыть естественность и полет,
Словами тяжелыми поломать
Тончайших косточек лёгкий строй,
А вместо того, чтобы в тучах летать,
Сидеть уныло в норе под горой.

А я вот, хотите, не верю в зло!
Не верю в предательство и обман!
Я верю в удачу, в свое крыло
И лихо несусь в непроглядный туман.
И я не хочу ничего знать
О всех опасностях и силках,
Хочу невозможность свою испытать,
Сражаться с метелью и бурей в горах!

Большая ловушка совсем не там,
Она таится в самом яйце,
Под пухом и перьями,
На душе,
Где хищной кошкой скребётся страх,
Царапая солнечность на лице.

«Биполярная ночь»

Ступая по мху оголённых ран в прожженной своей душе,
Остатки любви собираю в карман - я спрячу её в гараже,
Где дремлют машина, вагон и паром, что вместе связали нас,
Что унести бы могли вдвоем в рассветный малиновый час,
Чтоб пели воздушные гимны весне, идя по колено в траве,
Неся два летучих крыла на спине, бутылку росы в рукаве...

Ступая по мху оголённых ран в прожженной своей душе,
Молюсь лишь о том, чтобы ты был пьян, чтоб спрятал меня в шалаше,
Натравил всех диких своих зверей на кровь моих рваных ран,
Спалил одеяние пастью своей и долго меня пытал,
Заставив признаться тебе в любви, в порочном моём грехе,
Что лимфой сгустился в моей крови и в этом безумном стихе.

В том, что от меня отказался бог и что предала сестру,
Жевала зубами кровавый мох, проклятью предав весну,
Что ем на обед я запретный плод, за правдой закрыв засов,
И ровно в пять пью отравленный мёд с настойкой грубейших слов.
Что больше не верю ни в смерть, ни в ад, зверей своих не боюсь,
К девятому кругу иду наугад и черту в глаза смеюсь.

И знаю, что бросишь меня в шалаше,
Забыв то, как ты был пьян.
И всё ж это всё, что потребно душе,
Кровавой от рваных ран.

«finita la commedi»

Когда растворится последний крик,
Закончится книги моей строка,
Я оглянусь посмотреть на миг
Тебе в глаза, прошепчу "пока".

Открою скрипучие ставни окна,
На подоконник вскочу легко.
Мне будет кивать головою луна,
А звёзды - смеяться в тиши далеко.

Я по плетёным ступеням вниз
Спущусь в дорожных своих сапогах,
По рваным остаткам парчовых кулис
Во имя просторного неба в руках.
Я в ночь закричу: вот и всё! Я смогла
Уйти из театра фальшивых идей
С дешёвым пластиком вместо стекла,
С картонными масками вместо людей,
Подобно Мастеру, сжечь роман,
Родной душе приказать: уйди,
Засунув совесть в глубокий карман,
Сказать: finita la commedi!

И вот, когда ветер вырвет совсем
Свинцовые нити в моих волосах,
Рассыплются песни сценарных поэм,
А слёзы высохнут на щеках,
Я буду вечно идти по полям
С изогнутым посохом и - одна,
Мне мир построит лесной вигвам,
Ковер под ноги сплетёт весна.
Я буду колосья срывать рукой,
На стоге сена лежать без сна,
Играть на свирели с хрустальной рекой,
Медовые жарить оладьи – одна!
Я душу свою, как рубаху, порву,
Пускай её носит кривая сосна.
Теперь в своей лодке свободно плыву,
В рассвете купаться я буду одна...

Пускай в театре начнут искать, письмо за письмом пусть ко мне летит.
В себе я силы найду опять сказать: finita la commedi.

«Мы с моим братом стоим на дороге»

Мы с моим братом стоим на дороге,
Кутаясь в тонкий плащ.
Ежится злобно в своей берлоге
Город  –  свирепый палач.

Дорога протоптанная ведёт
В обитель мрачных безликих душ,
В тот город, построенный из камней,
Из документов и чертежей,
Где даже поэтами пишется чушь,
Где человечнее даже зверь
Тех завернувшихся в чешую
На золоте спящих огромных туш.

Они говорили, что есть господь,
Что правит миром, как древний царь,
Но он имеет и кровь, и плоть:
Теперь не кесарь  –  теперь косарь.

Я жутко боялся бумаг и цифр –
Они душили мой кислород.
Я слышал, что я ничего не сдам,
Раз не умею разгадывать шифр,
А я читал небо по облакам,
В глазах носил миллиарды звёзд.

Они говорили, я, значит, трус,
Раз не умею добыть картон,
Раз презираю бессмысленный труд...
А я не боялся идти пешком,
Я не боялся на море в шторм!

Они говорили мне: ты никто,
Ты в этой системе координат
Лишь тень от точки, законы чти!

А я не читал этот ваш коран,
Я сжёг страницы его в печи!
Вот всё, во что верил и что я знал:

Бумага - она хорошо горит.

Нам с детства твердили, что это жизнь, все остальное - кошмарный сон, забудьте его, он иллюзорен, все это ложь...

Нам снилось поле.
Нам снилась рожь.

И был во всем мире один человек,
Мудрее, чем сотни библиотек,
Чудесней, чем книга заклятий мага,
Не царь и не бог. Просто наша мама.

Она знала то, что бумаги нет -
Она нарисована из головы.
Бумага - последний древесный стон,
Последнее "ух" подстрелённой совы.

Она знала то, что и денег нет -
Они нарисованы из головы,
Их выиграет в радости солнечный свет,
А в шелесте выиграет песнь травы.

Она знала то, что и смерти нет -
Она придумана из головы и нарисована на холсте,
Есть только хвосты улетевших комет,
Есть только костер в голубой тиши...

Она знала всё. В глубине души.

Что эти картонные сундуки
С бумажным счастьем не унести
Туда, где минуты лежат на весах,
Взять можно лишь мох на запястье руки,
Росу на ресницах, туман в груди
Или же искры у мамы в глазах.

Мы с моим братом идём по дороге,
Кутаясь в тонкий плащ.
Светит нам только луна в козероге.
Заяц, прошу, не плачь.

Да, это и холодно, и тяжело –
Бороться с системой толпе назло,
Но есть всегда матушкино крыло,
Есть тонкий плащ.
Ну в конце концов, нас двое! Могло быть ни одного.
У нас есть лица - могло не быть.
Мы знаем рецепт зелья с именем "жить"!

Мам, мы не пешки, а короли,
Мы просмолённые корабли.
На оборотном краю земли
Нам столько еще предстоит хлебнуть!

Мам, не печалься и не сердись,
Сама говорила, что он тернист.
Как самый отчаянный в мире турист,
Во тьме
На ощупь
Мы ищем
Путь.

Надежда Турбина родилась в Москве в 2000 году и с этого момента произрастала одной ногой в библиотеке дедушки, преподававшего на филфаке МГУ, другой - в лесу. Кончилось это тем, что теперь Надя с одной стороны студентка журфака Московского университета, с другой - кандидат в мастера спорта по спортивному ориентированию. Есть ещё третья, затылочная сторона, и она с детства крепко связана с театром, и именно на неё приходятся две руки, которые последние несколько лет постоянно пишут, пишут, пишут...