«Вениамин Каверин – из тех людей, кого литература сделала счастливым». 120 лет со дня рождения писателя

«Вениамин Каверин – из тех людей, кого литература сделала счастливым». 120 лет со дня рождения писателя

Вениамин Александрович Каверин (настоящая фамилия – Зильбер) родился 19 (6) апреля 1902 года в Пскове, в многодетной семье военного капельмейстера.

Старший брат будущего писателя – Лев Зильбер, известный микробиолог, создатель советской школы медицинской вирусологии – оказал большое влияние на Вениамина. Был трижды арестован, отбывал наказание в лагерях.

В 1912 году Вениамин поступил в Псковскую гимназию, где учился до 1919 года.

Писал стихи, но, получив резкие отзывы от О. Мандельштама и В. Шкловского, эти опыты прекратил.

Своим литературным учителем Вениамин считал Юрия Тынянова, мужа своей одной из своих сестёр. По совету Тынянова переехал в Петроград, учился на философском факультете Ленинградского государственного университета, параллельно учился на факультете арабистики Ленинградского института живых восточных языков.

Как филолог, исследовал творчество писателей XIX века – В. Одоевского, А. Вельмана, О. Сенковского.

В 1924 году поступил в аспирантуру Ленинградского государственного университета. Через пять успешно защитил диссертацию по филологии на тему «Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения»». Преподавал в Институте истории искусств.

Вместе с Вс. Ивановым, М. Зощенко, К. Фединым, Н. Тихоновым, Львом Лунцем и другими был участником литературной группы «Серапионовы братья» (1921–1929). Первый рассказ «Одиннадцатая аксиома» не был опубликован, но был отмечен литературной премией и обратил на себя внимание. В 1922 году писатель начал публиковаться.

Творческий псевдоним Каверин взят по фамилии гусара и забияки, приятеля молодого Пушкина Петра Каверина.

В 1922 году женился на Лидии Тыняновой, сестре Ю. Тынянова. У писателя двое детей – Николай, доктор медицинских наук, профессор, академик РАМН, и дочь Наталья, также доктор медицинских наук, профессор.

В 1923 году вышел дебютный сборник рассказов Каверина «Мастера и подмастерья», в 1925 году – повесть «Конец Хазы».

Ранние произведения Каверина – это сюжетный, увлекательный мир, полный фантазии, яркий и разнообразный. М. Горький окрестил Каверина «оригинальнейшим писателем» и добавил, сказав о его таланте так: «Это цветок оригинальной красоты, формы, я склонен думать, что впервые на почве литературы русской распускается столь странное и затейливое растение».

Некоторое время Каверин писал пьесы, которые ставились ведущими режиссёрами и пользовались успехом. Но сам автор ценил их не очень высоко.

С начала 30-х годов отходит от драматургии, намереваясь сформировать свой собственный авторский стиль как романист.

Выходят его романы и повести «Девять десятых судьбы», «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове», «Черновик человека», «Художник неизвестен» и сборники рассказов.

В 1930 году было издано трехтомное собрание сочинений В. Каверина. Но времена были таковы, что чиновники и критики отнесли Каверина к писателям-попутчикам, обвинили в формализме и следовании буржуазным традициям.

Пришлось написать более «правильную» книгу – роман «Исполнение желаний» (1936), он снискал известность. В то время не нужно было (даже нельзя было) писать своеобразно, нужно было соответствовать... Этот свой роман Каверин не любил, неоднократно перерабатывал, сокращал.

От ареста и преследований Каверина спас его самый знаменитый роман – «Два капитана».

Во время войны Каверин был фронтовым спецкором газеты «Известия». О войне написаны рассказы «Семь пар нечистых» и «Наука расставания». Война отражена и во втором томе «Двух капитанов», который вышел в 1944 году. Роман удостоен Сталинской премии II степени в 1946 году.

В том же 1946 году вышло постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». Михаил Зощенко и Анна Ахматова оказались в крайне тяжёлом положении. Каверин много лет высоко ценил Зощенко, и как писателя, и как друга, и в ситуации, когда многие отвернулись от «неугодных», помогал ему, в том числе и материально.

В 1947 году Вениамин Каверин покинул Ленинград, переехал в Москву и жил в поселке писателей Переделкино.

С 1948 по 1956 годы писатель работал над трилогией «Открытая книга», в которой рассказывалось о становлении и развитии микробиологии в стране и целях науки. Произведение ждал критический разгром – за несоответствие идеалам социалистического реализма.

Занимал активную общественную позицию. Творчество Ю. Тынянова и М. Булгакова было широко обнародовано благодаря его усилиям. Выступая на II съезде писателей в 1954 году, Каверин призвал к справедливой оценке наследия двух больших литераторов.

В 1956 году Каверин стал одним из организаторов альманаха «Литературная Москва».

 В 1970-е поддерживал А. Солженицына и других опальных авторов.

В 1965 году им была написана книга статей и мемуаров «Здравствуй, брат. Писать очень трудно...» (по девизу «Серапионовых братьев»), в 1967 году – роман «Двойной портрет».

В позднем периоде творчества выделяют роман «Перед зеркалом» (1972), сказочную повесть «Верлиока» (1982). «В старом доме» (1971) и «Освещенные окна» (воспоминания о дореволюционном времени, 1976) – автобиографические книги Каверина.

«Вечерний день» (1978) – сборник статей и воспоминаний, книга мемуаров «Письменный стол» опубликована в 1985 году.

В последние годы была написана книга о лучшем друге и литературном учителе Ю. Тынянове «Новое зрение» (в соавторстве с критиком и литературоведом Вл. Новиковым).

Помимо прочего, в 70-е годы Каверин писал «в стол» книгу мемуаров о советском периоде «Эпилог». Издать её в СССР было невозможно. Рукопись «Эпилога», которую даже держать у себя в доме было небезопасно, сохранилась стараниями В. Войновича, взявшего её с собой в эмиграцию. В 1989 году в издательстве «Московский рабочий» книга увидела свет. Сигнальный экземпляр автор успел подержать в руках.

Произведения Каверина много экранизировались. Сам Каверин выделял телефильм по повести «Школьный спектакль» (1972, реж. – Нина Зубарева).

Три фильма снято по роману «Два капитана». В 2001 году состоялась премьера мюзикла «Норд-Ост», созданного на основе романа (создатели – А. Иващенко и Г. Васильев). Авторы мюзикла побывали на Северном полюсе и водрузили там флаг с девизом «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Сын писателя, Николай Каверин рассказал о происхождении девиза: «Это фраза из стихотворения Альфреда Теннисона, эпитафия на могиле исследователя Антарктики Роберта Скотта, который дошел до Южного полюса, но на обратном пути погиб».

Евгений Шварц привёл слова, автора которых он не помнит: «Каверин – из тех людей, кого литература сделала счастливым: он всегда увлеченно писал, всегда с удовольствием читал других...».

Вениамин Каверин, «Два капитана», роман, фрагмент (начало)

Часть первая

ДЕТСТВО

Глава первая

ПИСЬМО. ЗА ГОЛУБЫМ РАКОМ

Помню просторный грязный двор и низкие домики, обнесённые забором. Двор стоял у самой реки, и по вёснам, когда спадала полая вода, он был усеян щепой и ракушками, а иногда и другими, куда более интересными вещами. Так, однажды мы нашли туго набитую письмами сумку, а потом вода принесла и осторожно положила на берег и самого почтальона. Он лежал на спине, закинув руки, как будто заслонясь от солнца, ещё совсем молодой, белокурый, в форменной тужурке с блестящими пуговицами: должно быть, отправляясь в свой последний рейс, почтальон начистил их мелом.

Сумку отобрал городовой, а письма, так как они размокли и уже никуда не годились, взяла себе тётя Даша. Но они не совсем размокли: сумка была новая, кожаная и плотно запиралась. Каждый вечер тётя Даша читала вслух по одному письму, иногда только мне, а иногда всему двору. Это было так интересно, что даже старухи, ходившие к Сковородникову играть в «козла», бросали карты и присоединялись к нам. Одно из этих писем тётя Даша читала чаще других – так часто, что в конце концов я выучил его наизусть. С тех пор прошло много лет, но я ещё помню его от первого до последнего слова.

«Глубокоуважаемая Мария Васильевна!

Спешу сообщить Вам, что Иван Львович жив и здоров. Четыре месяца тому назад я, согласно его предписаниям, покинул шхуну, и со мной тринадцать человек команды. Надеясь вскоре увидеться с Вами, не буду рассказывать о нашем тяжёлом путешествии на Землю Франца-Иосифа по пловучим льдам. Невероятные бедствия и лишения приходилось терпеть. Скажу только, что из нашей группы я один благополучно (если не считать отмороженных ног) добрался до мыса Флора. «Св. Фока» экспедиции лейтенанта Седова подобрал меня и доставил в Архангельск. Я остался жив, но приходится, кажется, пожалеть об этом, так как в ближайшие дни мне предстоит операция, после которой останется только уповать на милосердие божие, а как я буду жить без ног – не знаю. Но вот что я должен сообщить Вам: «Св. Мария» замёрзла ещё в Карском море и с октября 1913 года беспрестанно движется на север вместе с полярными льдами. Когда мы ушли, шхуна находилась на широте 82° 55′. Она стоит спокойно среди ледяного поля, или, вернее, стояла с осени 1913 года до моего ухода. Может быть, она освободится и в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что в будущем, когда она будет приблизительно в том месте, где освободился «Фрам». Провизии у оставшихся ещё довольно, и её хватит до октября – ноября будущего года. Во всяком случае, спешу Вас уверить, что мы покинули судно не потому, что положение его безнадёжно. Конечно, я должен был выполнить предписание командира корабля, но не скрою, что оно шло навстречу моему желанию. Когда я с тринадцатью матросами уходил с судна, Иван Львович вручил мне пакет на имя покойного теперь начальника Гидрографического управления и письмо для Вас. Не рискую посылать их почтой, потому что, оставшись один, дорожу каждым свидетельством моего честного поведения. Поэтому прошу Вас прислать за ними или приехать лично в Архангельск, так как не менее трёх месяцев я должен провести в больнице. Жду Вашего ответа.

С совершенным уважением, готовый к услугам штурман дальнего плавания И. Климов».

Адрес был размыт водой, но всё же видно было, что он написан тем же твёрдым, прямым почерком на толстом пожелтевшем конверте.

Должно быть, это письмо стало для меня чем-то вроде молитвы – каждый вечер я повторял его, дожидаясь, когда придёт отец.

Он поздно возвращался с пристани; пароходы приходили теперь каждый день и грузили не лён и хлеб, как раньше, а тяжёлые ящики с патронами и частями орудий. Он приходил – грузный, коренастый, усатый, в маленькой суконной шапочке, в брезентовых штанах. Мать говорила и говорила, а он молча ел и только откашливался изредка да вытирал усы. Потом он брал детей – меня и сестру – и заваливался на кровать. От него пахло пенькой, иногда яблоками, хлебом, а иногда каким-то протухшим машинным маслом, и я помню, как от этого запаха мне становилось скучно.

Мне кажется, что именно в тот несчастный вечер, лёжа рядом с отцом, я впервые сознательно оценил всё, что меня окружало. Маленький, тесный домик с низким потолком, оклеенным газетной бумагой, с большой щелью под окном, из которой тянет свежестью и пахнет рекою, – это наш дом. Красивая чёрная женщина с распущенными волосами, спящая на полу на двух мешках, набитых соломой, – это моя мать. Маленькие детские ноги, торчащие из-под лоскутного одеяла, – это ноги моей сестры. Худенький чёрный мальчик в больших штанах, который, дрожа, слезает с постели и крадучись выходит во двор, – это я.

Уже давно было выбрано подходящее место, верёвка припасена, и даже хворост сложен у Пролома; не хватало только куска гнилого мяса, чтобы отправиться за голубым раком. В нашей реке разноцветное дно, и раки попадались разноцветные – чёрные, зелёные, жёлтые. Эти шли на лягушек, на костёр. Но голубой рак – в этом были твёрдо убеждены все мальчишки – шёл только на гнилое мясо. Вчера наконец повезло: я стащил у матери кусок мяса и целый день держал его на солнце. Теперь оно было гнилое; чтобы убедиться в этом, не нужно было даже брать его в руки...

Я быстро пробежал по берегу до Пролома; здесь был сложен хворост для костра. Вдали видны были башни: на одном берегу Покровская, на другом – Спасская, в которой, когда началась война, устроили военный кожевенный склад. Петька Сковородников уверял, что прежде в Спасской башне жили черти и что он сам видел, как они перебирались на наш берег, – перебрались, затопили паром и пошли жить в Покровскую башню. Он уверял, что черти любят курить и пьянствовать, что они востроголовые и что среди них много хромых, потому что они упали с неба. В Покровской башне они развелись и в хорошую погоду выходят на реку красть табак, который рыбаки привязывают к сетям, чтобы подкупить водяного.

Словом, я не очень удивился, когда, раздувая маленький костёр, увидел чёрную худую фигуру в проломе крепостной стены.

– Ты что здесь делаешь, шкет? – спросил чёрт, совершенно как люди.

Если бы я и мог, я бы ничего не ответил. Я только смотрел на него и трясся.

В эту минуту луна вышла из-за облаков, и сторож, ходивший на том берегу вокруг кожевенного склада, стал виден – большой, грузный, с винтовкой, торчавшей за спиною.

– Раков ловишь?

Он легко прыгнул вниз и присел у костра.

– Что ж ты молчишь, дурак? – спросил он сурово.

Нет, это был не чёрт! Это был тощий человек без шапки, с тросточкой, которой он всё время похлопывал себя по ногам. Я не разглядел лица, но зато успел заметить, что пиджак был надет на голое тело, а рубашку заменял шарф.

– Что ж, ты говорить со мной не хочешь, подлец? – Он ткнул меня тростью. – Ну, отвечай! Отвечай! Или...

Не вставая, он схватил меня за ногу и потащил к себе. Я замычал.

– Э, да ты глухонемой!

Он отпустил меня и долго сидел, пошевеливая тросточкой угли.

– Прекрасный город! – сказал он с отвращением. – В каждом дворе –собаки; городовые – звери. Ракоеды проклятые!..

И он стал ругаться.