Ведущая фигура в испанском театре последней трети XIX – начала ХХ века, или Родоначальник латиноамериканских «мыльных опер»

Ведущая фигура в испанском театре последней трети XIX – начала ХХ века, или Родоначальник латиноамериканских «мыльных опер»

190 лет со дня рождения испанского драматурга Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре

Хосе Мария Вальдо Эчегарай-и-Эйсагирре родился 19 апреля 1832 года в Мадриде. Его отец был профессором греческого языка.

Интересно, что раннее детство Хосе прошло в том же старом мадридском квартале, где в XVI веке жили Мигель де Сервантес и Лопе де Вега.

Через несколько лет семья переехала в Мурсию, город на побережье Средиземного моря. В этом городе Хосе с успехом учился и в 14 лет получил степень бакалавра философии. Увлекался и литературой, но больше всего его интересовала математика.

Вернулся в Мадрид, изучал математику в Школе инженеров-путейцев, после окончания занимался строительством, затем вернулся в Школу в качестве преподавателя. Также писал научные труды, популярные статьи и вскоре был признан одним из ведущих математиков своего времени. В 1864 году стал членом Испанской королевской академии по отделению точных наук.

Активно занимался политикой, с большим успехом читал публичные лекции перед либерально настроенной интеллигенцией. Стал одним из ведущих экономистов страны, видным политическим деятелем. Эчегарай – министр общественной работы, торговли, позднее – министр финансов, создавал национальный банк Испании.

В числе прочих свобод и прогрессивных мер Эчегарай отстаивал свободу различных течений и концепций в литературном творчестве. Имел постоянное хобби – любил ходить в театр.

Когда власть в Испании вернулась к династии Бурбонов, Эчегарай эмигрировал во Францию. В Париже он полностью посвятил себя литературной деятельности, драматургии.

В 1874 году была готова его первая пьеса – комедия «Чековая книжка». Вернувшись в Испанию, автор предложил свою пьесу в театр под псевдонимом. Спектакль имел успех. Его авторство было раскрыто, и тогда он официально покинул свой министерский пост, поскольку хотел заниматься театром.

Следующая пьеса Эчегарая, романтическая драма «Жена мстителя», также имела успех на сцене. И в этой пьесе, и в дальнейшем Эчегарай вдохновлялся традициями Педро Кальдерона, ведущего испанского драматурга и поэта XVII века. Позднее Эчерагая назовут «вторым Кальдероном».

Пьеса Эчегарая «Умереть, чтобы не проснуться» (1879) тесно связана с произведением Кальдерона «Жизнь есть сон».

Драмы Эчегарая имели успех по всей Европе. Пьеса 1877 года «Безумие или святость» на современном материале была высоко оценена ирландским драматургом Бернардом Шоу, он отметил в ней «колоритность, истинный трагизм, борьбу красоты и героизма со слепой судьбой либо с неукротимым идеализмом».

Эпоха правления испанского, а затем германского короля Карла V Габсурга отражена в трагедии «В рукоятке шпаги» (1875),

Написан ряд пьес на исторические сюжеты, среди которых – «Гладиатор из Равенны» (1876), «На столбе и на кресте» (1878), «Под сенью смерти» (1879), «Смерть на Устах» (1880), «Сын живой и из железа» (1888).

Мы помним, что Эчегарай – в прошлом математик. В связи с этим интересны его теоретические исследования творчества. Он глубоко анализирует европейскую драму «золотого века» и выводит свою формулу: важны «традиционализм в содержании произведения, использование выразительных средств мелодрамы в форме произведения, и два таких важных фактора, как зрители и актеры. (...) Традиционны разрабатываемые им конфликты – любовь, долг, честь, ревность, религиозный фанатизм, мистическая предопределенность и др. Обращение к возможностям мелодрамы обеспечивает гипертрофию внешней интриги, эмоциональное сгущение характеристик героев, эффектные сценические положения рождаются из столкновения добра и зла, порока и добродетели, причем в их крайнем выражении. (...) ...необходимо поразить, заинтриговать, устрашить и растрогать зрителя, добиваться очищающего его душу художественного потрясения, – пишет литературовед Л. Бурмистрова. – Свою эстетическую программу Эчегарай изложит в 1894 году, произнося речь при вступлении в Королевскую академию, куда на этот раз он избран уже как литератор. Его доклад назывался «Размышления о критике и литературном творчестве»».

Драматург вводит понятия «динамическая эстетика», выделяет «эстетическую энергию» воздействия на зрителя: эффект должен был сильнейшим, буквально гипнотическим. Если у кого-то из зрителей возникает неприятие, то оно тоже должно быть крайне острым.

Важное место в успехе драматургии занимали актёры-исполнители. Это были крупнейшие звезды испанской сцены.

Самая известная пьеса Х. Эчегарая – «Великий Галиотто» (1881). В ней речь идёт о том, как клеветничество и слухи разрушают жизнь людей. Она была принята с триумфом в Испании и сыграна на многих ведущих площадках Европы.

Л. Бурмистрова так пересказывает содержание пьесы: «Теодору, супругу почтенного и уважаемого дона Хулиана, обвиняют в тайной любовной связи с Эрнесто, другом семьи. Молодые люди не помышляют ни о чем дурном, но светские сплетни поставляют все новые подробности. Благочестивый дон Хулиан вначале противится слухам, вызывает на дуэль одного из самых злостных клеветников, но все напрасно. Смертельно раненный, он умирает в полной уверенности, что его предали два самых дорогих ему существа – жена и тот, кого он почитал за сына. Оклеветанную, отвергнутую обществом, изгнанную из дома родственниками мужа Теодору берет под защиту Эрнесто, который только теперь и понял, что давно и тайно любил ее.

Имя Галеотто, ставшее синонимом сводника, отсылает нас к рыцарским романам и заставляет вспомнить слугу королевы Джиневры, который свел ее с рыцарем Ланселотом. В пьесе Эчегарая «великим Галеотто», толкнувшим молодых героев в объятия друг друга, становятся ханжеское общество, лживая молва».

Дальнейшие пьесы – «Мариана» (1891), «Сын Дона Хуана» (1892, связана с драмой Г. Ибсена «Привидения»), «Страсть к разрушению» (1905), «Избранник и толпа» (1908).

Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре – четвёртый лауреат Нобелевской премии по литературе (1904 год) с формулировкой: «В знак признания многочисленных и ярких сочинений, которые, в индивидуальной и оригинальной манере, возродили великие традиции испанской драмы».

Нобелевскую премию Эчегарай разделил с поэтом из Прованса Фредериком Мистралем.

Некоторые представители испанской интеллигенции накануне вручения (церемония проходила в Мадриде) выступили с Манифестом, в котором резко критиковали искусственность творческой манеры Эчегарая, его удаленность от реальной жизни и отношений между людьми, от нужд и запросов современного зрителя. Так молодёжь протестовала против Испании недавнего прошлого, ярким представителем которого был Эчегарай.

В 1912 году становится лауреатом ордена Золотого руна, вручаемого испанским правительством.

Скончался 14 сентября 1916 года в Мадриде.

За 30 лет творчества Эчегарай создал около 70 пьес, примерно половина из них – в стихах. Его драмы относят к жанру постромантизма (недоброжелательные критики называют его «псевдоромантизмом»), что предполагает романтические иллюзию и условность, а также характеризуется повышенной эмоциональностью, патетикой, сильным воздействием на чувства зрителя.

То, что на рубеже XIX–XX веков делал в театре Эчегарай, позднее причислят к «массовой культуре»: этого автора с уверенностью можно назвать родоначальником латиноамериканских «мыльных опер» – мелодраматических сериалов.

В свою эпоху Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре был ведущим драматургом испанском сцены. Его пьесы также ставили в Германии, Франции, Италии, Великобритании, Швеции. Однако в настоящее время творчество этого драматурга представляет интерес только для историков-исследователей театра в основном как этап перехода от классической испанской драмы к современной.

Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, «Великий Галеотто», фрагмент, начало

Драма в трех действиях с прологом

Всему свету посвящается эта драма, так как всеобщему доброму расположению, а не личным заслугам я обязан ее успехом. Да, всем: публике, которая с первой же минуты интуитивно поняла идею моего произведения и благосклонно взяла его под свое покровительство; прессе, которая отнеслась ко мне внимательно и снисходительно, чего я никогда не забуду; исполнителям, которые силою таланта и высокого вдохновения, то с тонкой нюансировкой и глубоким чувством, то с энергией и силой, прибегая к комизму, достойному великих представителей драматического искусства, но избегая шаржа и сохраняя чувство меры, воплотили на сцене моих персонажей.

Я обязан всем и в этих строках всем приношу скромную, но искреннюю дань своей глубокой признательности.

Хосе Эчегарай

Современная эпоха: 18.. год. Действие происходит в Мадриде.

Пролог

Кабинет. Налево балкон; направо дверь. Приблизительно посреди комнаты стол с бумагами, книгами и зажженной лампой. Справа диван. Ночь.

Эрнесто сидит за столом, собираясь писать.

Эрнесто. Нет!.. Невозможно!.. Тщетные усилия! Замысел ясен мне, образы теснятся в мозгу. Я слышу крики страдания, вздохи, насмешливый хохот... Передо мной целый мир страстей! Они рвутся на волю, окружают меня, и тогда я говорю: «пришла минута», берусь за перо, устремляю взор в пространство, напрягаю слух, сдерживаю биение сердца, наклоняюсь над бумагой... но увы! Очертания стушевываются, видение расплывается, крики и вздохи замирают... И вокруг меня нет ничего, ничего... Кругом пусто! Мысль ускользнула! Перо неподвижно, а лист по-прежнему бел. Как многолико Ничто! Эта черная, немая бездна неодолима! В ней полотна без красок, глыбы мрамора, невнятные отголоски... И я ничего не могу поделать с этим пером (берет перо) — и чистой страницей. Коварные свидетели моих честолюбивых замыслов и вечного унижения, раз я не могу справиться с вами, я уничтожу вас!

(Разрывает бумагу на мелкие кусочки. Пауза.)

Ну, и что же? Счастье, что меня никто не видел; эта ярость смешна и безрассудна. Нет... я все-таки попытаюсь. Нет, не сдамся ни за что. Может, попробовать так?..

(Дон Хулиан появляется справа. Он во фраке, пальто на руке.)

Дон Хулиан (останавливается в дверях). Эрнесто.

Эрнесто. Дон Хулиан!

Дон Хулиан. Не помешал?

Эрнесто (встает). Что вы, дон Хулиан! Прошу вас! А где же Теодора?

(Дон Хулиан входит.)

Дон Хулиан. Мы только что вернулись из театра. Она пошла с Мерседес наверх, а я направился к себе, но увидел свет в твоей комнате и решил пожелать тебе покойной ночи.

Эрнесто. Театр был полон?

Дон Хулиан. Как всегда. Все спрашивали о тебе, удивлялись, что тебя нет.

Эрнесто.Что это вдруг?

Дон Хулиан. Почему вдруг? Это естественно. А ты хорошо провел эти часы в уединении?

Эрнесто. Уединение было, а вдохновение — не пришло, хотя я страстно его призывал!

Дон Хулиан. Как же так?

Эрнесто. Уже в который раз! Но зато я сделал полезное открытие.

Дон Хулиан. Какое?

Эрнесто. Я неудачник.

Дон Хулиан. Вот так открытие!

Эрнесто. Представьте себе!

Дон Хулиан. Почему же ты усомнился в своих силах? У тебя не выходит драма, о которой ты мне говорил?

Эрнесто. Именно так. Пока только я выхожу из себя.

Дон Хулиан. Почему же, милый Эрнесто, тебе изменило вдохновение?

Эрнесто. Я думал, что мою идею легко воплотить в драматическую форму, но получается что-то тяжеловесное, неуклюжее.

Дон Хулиан. В чем же дело? Расскажи.

(Садится на диван.)

Эрнесто. Попробуйте представить себе вот что: главное действующее лицо, та сила, которая двигает сюжет, вызывает катастрофу, упивается и наслаждается ею, — не может появиться на сцене.

Дон Хулиан. Потому что слишком безобразна?

Эрнесто. Нет. Не безобразнее нас с вами. Ее нельзя назвать ни дурной, ни хорошей. Отталкивающего в ней тоже ничего нет.

Дон Хулиан. Так в чем же дело?

Эрнесто. А в том, что эта сила, это действующее лицо физически не поместится на сцене.

Дон Хулиан. Господь с тобой! Неужели ты пишешь мифологическую драму с титанами?

Эрнесто. Пожалуй.

Дон Хулиан. Так расскажи!

Эрнесто. Это действующее лицо... весь мир! Величина изрядная!

Дон Хулиан. Весь мир! Тогда ты, конечно, прав. Мир не поместится в театре. Эта истина бесспорная.

Эрнесто. Вот видите, я прав!

Дон Хулиан. Не совсем. Весь мир сводится к ряду типов, характеров. Я мало в этом понимаю, но знаю, что есть такой прием.

Эрнесто. Совершенно верно. Однако в моей драме это невозможно.

Дон Хулиан. Почему?

Эрнесто. По многим причинам.

Дон Хулиан. Укажи хоть некоторые!

Эрнесто. Видите ли, каждый из тех, кто составляет толпу, каждая голова стоглавого чудовища, этого современного титана, которого я называю весь мир, появляется в моей драме на один миг. И произносит одно слово, бросает один взгляд, или просто улыбнется, или сделает что-нибудь не из злобы, а просто так равнодушно, рассеянно.

Дон Хулиан. И что же?

Эрнесто. Эти случайные слова, беглые взгляды, равнодушные улыбки, тихий шепот, ничтожные придирки собираются в фокусе, и происходит пожар, взрыв, катастрофа. Если я изображу толпу несколькими типами, то мне придется придать каждому те черты, которые на самом деле распределены между многими, а это совсем другое дело. На сцену выйдут типы отталкивающие, неестественные, злобные без всяких на то причин. Подумают еще, будто я изображаю дурное, испорченное, жестокое общество. Между тем я хочу только показать, что всякий, хотя бы самый незначительный поступок значителен, и когда жизнь суммирует их, возможны весьма серьезные последствия.

Дон Хулиан. Погоди! Слишком много метафизики! И луч истины теряется среди туч. Впрочем, тебе виднее. Мое дело — векселя, платежи, учет, бухгалтерия.

Эрнесто. Неправда! В вас так много чуткости, а это главное.

Дон Хулиан. Спасибо на добром слове, Эрнесто!

Эрнесто. Теперь вы понимаете, что я прав?

Дон Хулиан. Вовсе нет. Трудности преодолимы.

Эрнесто. Если бы только это!

Дон Хулиан. А что еще?

Эрнесто. Скажите, что, по-вашему, создает драматическую напряженность?

Дон Хулиан. Я не знаю, что ты называешь драматической напряженностью; но мне нравятся драмы, в которых говорится о любви и, в особенности, о несчастной любви, счастливую я вижу каждый день у себя дома.

Эрнесто. Прекрасно! Но в моей драме почти нет любовной интриги.

Дон Хулиан. Вот это плохо, из рук вон плохо! В таком случае твоя пьеса никого не заинтересует.

Эрнесто. Я же говорил вам! Впрочем, можно вставить любовь и даже ревность.

Дон Хулиан. Если так, то при хорошо разработанной интриге, каком-нибудь эффектном повороте событий...

Эрнесто. Нет! Все должно быть просто, обыденно... Ведь драма не проявляется внешним образом. Она разыгрывается в думах персонажей, развивается медленно; сегодня завладевает мыслью, завтра — частицей сердца и мало-помалу подтачивает волю.

Дон Хулиан. Как же это проявляется? Как выражается внутреннее разрушение? Как зритель узнает о нем? Может, ему придется целый вечер улавливать то взгляд, то вздох, то случайную фразу? Если так, это неинтересно. Чтобы это оценить, надо быть философом.

Эрнесто. Вот именно. Вы повторяете мои мысли.

Дон Хулиан. Я вовсе не хочу тебя обескураживать. Ты сам знаешь что делать. И пусть пьеса поначалу кажется скучной, неинтересной... ведь в конце концов случится катастрофа... взрыв...

Эрнесто. Пожалуй... когда опустится занавес.

Дон Хулиан. Значит, настоящая драма начнется, когда твоя пьеса закончится?

Эрнесто. Почти что так.

Дон Хулиан. Тогда тебе нужно написать еще одну драму, которая начнется, когда кончится первая. Судя по твоим объяснениям, первая не стоит труда, ты зря мучаешься...

(перевод Л. Хавкиной)