В состоянии тяжкой дрёмы. Интервью с Романом Сенчиным

В состоянии тяжкой дрёмы

 Интервью с Романом Сенчиным (беседовал Роман Богословский)

«Несколько лет назад Роман Сенчин писал об одном из моих романов: «...и хотя на страницах книги мы почти не найдем примет времени (кроме, пожалуй, цен на водку), но дух его передан удивительно точно». И эта, условно говоря, примета наилучшим образом высвечивает самого Сенчина. Только границы раздвинуты гораздо шире прозы. Удивительная точность в следовании самому себе – вот с таких, почти адвайтистских небес и разглядывает нас всех мой тезка. Что ж, попробую подойти к Сенчину на шажок поближе», - Роман Богословский об интервью с Романом Сенчиным.

– Роман, вопрос крайне меня волнующий – на что живет современный писатель, который кроме писательства ничем больше не занимается? Он живет или выживает?

– Я пишу рецензии, обзоры, колонки, сотрудничаю в одной онлайн-школе в качестве рецензента. В итоге в месяц получается сумма, примерно сопоставимая скромной зарплате. На еду и редкие излишества хватает. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

– Я постарался задать вопрос отвлеченно, но ты все понял и рассказал конкретно о себе. Отлично. Рома, все чаще тебя называют современным классиком. Как ты к этому относишься, как реагируешь?

– По-моему, это говорят с долей иронии. По крайней мере, всерьез это не воспринимаю. Хотя в душе – тайно – считаю себя лучшим писателем. Иначе и пробовать писать не стоит. А серьезно: счастлив, что у меня есть горстка моих читателей. Этим могут похвастаться далеко не все пишущие.

– Раскрой, пожалуйста, «тайну работоспособности Сенчина». Как удается так много писать? Какие ресурсы ты для этого используешь, чем мотивируешь себя?

– Да где я много пишу? Новые книги получаются далеко не каждый год. Рад, что меня довольно много переиздают. Это, наверное, и создает иллюзию плодовитости. Ну и к тому же у меня нет автомобиля, нет дачи. Что еще делать, как не писать, тем более, если жизнь подкидывает сюжеты.

– Иллюзия плодовитости – прекрасно. Готовое название для нового романа. В литературных кругах ты имеешь репутацию мрачного, угрюмого и депрессивного человека. Люди путают твой образ, твоих персонажей, с тобой – человеком? Или дело в другом?

– Ну, я не очень общительный, бывало, дрался. Выпиваю. Случается, говорю не очень приятные вещи. Герои тоже частенько такие получаются. Весельчаков и бодрячков и без меня и моих повестей-рассказов хватает. Поэтому особо не парюсь по поводу своей репутации.

– В то время, когда я пишу тебе вопросы, на сайте «Нацбеста» уже 10 рецензий на сборник «Петля». Ты их читаешь? Какие общие выводы по ним уже удалось сделать?

– Да, я читаю рецензии. Есть хоть и нелицеприятные, но умные. Вообще «нацбестовцы» – молодцы, что заставляют членов жюри писать рецензии. В наше время, когда критика находится в состоянии тяжкой дрёмы, это – очень полезное дело.

На фото: Роман Сенчин

– Анна Матвеева рассматривает твою прозу до романа «Петля» вот через какую оптику: «Ключевые понятия его прозы – ностальгия, любовь к малой родине, презренный быт, одиночество, паралич воли, мужской кризис, сочувствие к страдающим...». Ты с этим согласен? Это действительно были для тебя «ключевые понятия»?

– Я не анализирую мною написанное. Пусть это делают другие, а мне интереснее анализировать чужие тексты и наблюдать, как меняются или не меняются те писатели, которых читаю продолжительное время. Но, наверное, Анна Матвеева права – эти темы действительно часто у меня возникают. И заставлять себя меняться не хочу и боюсь. Впрочем, согласен с теми, кто увидел в сборнике «Петля» новые оттенки. Вошедшие в книгу вещи написаны в новом для меня городе, в новой атмосфере. Конечно, должно было возникнуть нечто новое и в моих повестях и рассказах.

– Вот да, точно. И если Матвеева пишет, что в «Петле» ты изменился, то Алексей Колобродов говорит о том, что ничего особенно не поменялось: «Собственно, треть сборника и составляют рассказы, сделанные в традиционной для Романа Валерьевича манере и координатах географической и человеческой периферии, с героями-«сенчинцами»...». Если бы ты сам писал рецензию на свою книжку, что сказал бы о ней? Нечто среднее между двумя этими мнениями?

– У Матвеевой такая оценка, у Колобродова – другая, и это хорошо. О том, чтобы писать рецензию на свою книгу, даже думать страшно. Вообще, считаю, автору не стоит зацикливаться на том, что уже им написано и опубликовано. Иногда начинают объяснять, есть те, кто взахлеб пересказывает содержание своих книг, обстоятельства написания. Я не из таких. Я перечитал «Петлю», когда она из рукописи превратилась в бумажную книгу. Увидел, что по большому счету это очередная моя неудача. Поэтому сел писать новую книгу. Надеюсь, что сейчас пишу повесть, которая, если будет дописана и опубликована, изменит мир.

– И я тебе этого искренне желаю. Рома, давай немного в музыку сместимся. Группы «Гаражная мелодика» и «Свободные радикалы» – что сейчас с ними? Ты участвуешь в работе этих проектов хотя бы время от времени? Что вообще у тебя сейчас в музыкальном плане?

– «Гаражная мелодика» – это группа, которая существует в Сибири. Когда я там бываю и складываются обстоятельства, мы собираемся и записываем альбом. Последний вышел в 2018 году, называется «Не умру молодым». «Свободные радикалы» – это группа изначально екатеринбургская, а теперь скорее московская, так как запись второго и третьего альбомов проходила в Москве, хотя музыканты родом с Урала. Недавно вышел миниальбом «Свободных радикалов» под названием «Всем игнорам назло». Там всего пять песен, но каждая, по-моему, отличная, обязательная к прослушиванию. Была еще петербургско-московская группа «Плохая примета», существовавшая в 2003–2010 годах и оставившая наследие в виде четырех студийных и двух концертных альбомов... Себя музыкантом я не считаю, не умею играть ни на одном инструменте. Пишу тексты, когда приходит вдохновение, потом жду момента, когда созреет ситуация для их превращения в песни. Хорошо, что есть люди, которым моя эстетика не кажется дикой и неприемлемой.

– Рома, я уже не помню, кто, но кто-то из критиков сравнивал нас с тобой в части постоянного присутствия рок-музыки в произведениях. Мне это у тебя очень нравится, ты сам знаешь. Интересно спросить: я никогда не встречал у тебя на страницах ничего о Юрии Хое, о «Секторе газа». Я сейчас пристально изучаю эту тему. И вопрос – что можешь сказать про их музыку?

– Я иногда слушаю две песни «Сектора газа». Где про тридцать лет и про разговор лирического героя со стаканом водки. Остальные песни забылись, а вспоминать не хочется. И про группу с ее лидером мне сказать, в общем-то, нечего. Хотя это, конечно, феномен. Как и группа «Любэ» времен первого альбома. Памятник Юрию Хою в Воронеже или каком-то другом месте нужен – он, конечно, незаурядная личность. И время показывает, что созданная им группа – культовая. Есть общность людей, которая живет песнями «Сектора газа». И моя жизнь без этих вот двух песен, дебильноватых, но трогательных иногда до слез, была бы беднее.

На фото: Роман Сенчин

– Интересно, спасибо. Теперь вопрос об Аркадии Северном. Ты любил его творчество и до рассказа «Аркаша» или написал рассказ – и это стало точкой отсчета твоего погружения в творчество Северного? Согласись, это совсем не типичный персонаж для любителя «Гражданской обороны»... Как он пришел в твою жизнь?

– Аркадия Северного стал много слушать лет с сорока примерно. Не с нуля – его песни возникали и в моем детстве, и позже... Но потом что-то заставило ставить его записи довольно часто. И судьба заинтересовала. Я даже подавал заявку на восьмисерийный сериал. Там было место и Бродскому, и Горбовскому, и Рубцову, и Высоцкому, и Майку Науменко, и хоккеисту Фетисову... Голос Аркадия Северного уникальный. И хоть часто он пел явно с листа, откровенно пьяным, но осталось и прекрасно исполненное... А рассказ «Аркаша» я написал в тот момент, когда лишился семьи, привычного крова, а новая семья и новый кров только мерцали впереди. Ну и написался такой герой – маргинал в прямом смысле слова, который предсказывает молодым музыкантам их судьбу. Незавидную, на самом-то деле. Разговор Аркадия Северного с Майком Науменко, Виктором Цоем и Андреем Пановым – это, конечно, моя фантазия, но теоретически он мог быть. А насчет того, что человек, слушающий «Гражданскую оборону», не может слушать Аркадия Северного – не согласен. Егор Летов в одной из своих ипостасей занимался тем же, чем и Аркадий Северный – пел чужие песни в проекте «Коммунизм».

– Так я не говорю, что не может. Просто это несколько нетипично, вот и все. Ром, помнишь ли ты такую группу – «Эшелон»? И нашего общего знакомого Диму Черного. Вопрос: может ли музыка прислуживать политическим идеям? То есть, нормально ли, когда кто-то сколачивает группу только для того, чтобы провозглашать какие бы то ни было лозунги под гитарные риффы?

– Песен группы «Эшелон» почти не слышал. Но часто группы и сколачиваются для того, чтобы провозглашать идеи, в том числе и политические. Я это приветствую.

– Роман, я довольно часто читаю твой «Фейсбук». И начинаю замечать, что комментарии к политической жизни страны из твоего контента постепенно уходят. Ты окончательно порвал с политикой?

– После 2014 года все мы оказались в очень сложной ситуации. Присоединением Крыма Путин повязал нас, сделал подельниками. Поэтому сейчас быть активным оппозиционером как-то странно, что ли. Тем более левой оппозиции у нас нет. Ни коммунистов, ни социал-демократов, не говоря про анархистов. Всё это испарилось. Путин вывернул повестку так, что ты или за Путина и тем самым за Россию, или против Путина и значит против России. Ситуация драматичная. Отчасти эту драму я попытался показать в повести «Петля».

– И последний вопрос. Недавно написал Михаилу Елизарову. Выяснилось, что он полностью отказался от интервью для СМИ. Вопрос: не кажется ли тебе это странным, особенно во времена, когда к писателям и так ничтожный интерес в обществе?

– Ну, в общем-то, Елизаров прав. Писатель должен писать книжки, а не раздавать интервью, не бабачить в телевизоре. В книжках должно быть всё, что он не сказал в интервью, по телику. И соцсети писателю вредны – многие превратились из писателей в блогеров. В общем, в идеале нужно только писать книги, зато такие, чтобы там было очень много. Но все мы, кроме Михаила Елизарова и Виктора Пелевина (если он существует, конечно), слабы. Любим поговорить на диктофон или камеру.