В.Г. Короленко: «Истинное счастье можно почувствовать, только преодолев собственный эгоизм, став на путь служения народу»

Владимир Галактионович Короленко родился 27 (15) июля 1853 года в Житомире, в семье уездного судьи.

После окончания гимназии поступил в Петербургский технологический институт, в 1873 году перевелся в Подмосковье, в Петровскую сельскохозяйственную академию.

Увлёкся идеями народничества. Как участник студенческой делегации, выступившей против полицейского режима в академии, в 1876 году Короленко был отчислен и выслан в Кронштадт.

В 1877 году поступил в Петербургский горный университет. Тогда же начал сотрудничать в газете «Новости». В 1879 году в журнале «Слово» вышел дебютный рассказ Короленко «Эпизоды из жизни искателя». Известно, что М. Салтыков-Щедрин не принял этот рассказ Короленко в «Отечественные записки», не сумев сразу распознать талант, о чём позднее сожалел.

В том же 1879 году Короленко был исключен из университета по подозрению в связи с подпольной типографией народников, отправлен в ссылку в городок Глазов Вятской губернии.

Обучился сапожному ремеслу и зарабатывал им, открыв мастерскую. Но в этом месте Короленко задержался недолго. Его перевели в ещё более глухое и не приспособленное для жизни место – Березовские починки.

В общей сложности Короленко провёл в ссылках и тюрьмах шесть лет.

В Вышневолоцкой тюрьме он написал рассказ «Чудная», который был опубликован в Лондоне в 1893 году.

За отказ присягать императору Александру III в 1881 году Короленко был сослан в Якутию. Жизнь в Восточной Сибири легла в основу множества рассказов и очерков писателя.

В 1883 году Короленко совершил путешествие по Америке, через 12 лет, в 1895, он написал большой рассказ (некоторые считают его романом) о жизни украинца-эмигранта в Америке «Без языка».

В 1885 году Короленко обосновался в Нижнем Новгороде, где за последующее десятилетие написал основные свои произведения – «Сон Макара» (1885), «В дурном обществе» (1885). В некоторых его произведениях зазвучала и тема Волги – «За иконой», «На затмении» (оба – 1887), «В облачный день» (1890), «Река играет» (1891), «Художник Алымов» (1896).

Поиски «настоящего народа» – одна из главных тем творчества Короленко. В русском человеке, какой бы трудной и безысходной ни была его жизнь, заложены и духовные искания, живёт в нём и вера в Бога. Об этом автор, в частности, пишет в рассказе «Сон Макара» – истории о том, как приснилось герою, что он умер, и ему предстоит высший суд.

Повесть «Слепой музыкант» (1886–1887) стала одним из главных произведений В.Г. Короленко. Герой произведения – Петя Попельский (Петрусь), мальчик, слепой с рождения. Но он музыкально одарён, и его мама и дядя помогают ему погрузиться в мир музыки, стать успешным музыкантом.

В 1886 году вышла первая книга писателя «Очерки и рассказы». Вторая одноимённая книга увидела свет в 1889. В 1903 году выходит третья книга «Очерков и рассказов».

Короленко – автор множества очерков политического содержания, он открыто выступал против произвола властей. Публиковался в газете «Русские ведомости». В 1893 году эти публикации составили книгу «В голодный год». Короленко показывает нищету русской деревни, по сути, крестьяне остаются в крепостной зависимости.

Переехав в Петербург в 1896 году, он становится одним из руководителей журнала «Русское богатство».

С 1905 года и вплоть до ухода из жизни писатель работал над многотомным произведением «История моего современника».

После поражения революции 1905 года Короленко продолжил выступать с острыми политическими заявлениями в очерках «Бытовое явление» (1910), «Черты военного правосудия» (1910), «В успокоенной деревне» (1911), «Дело Бейлиса» (1913).

В 1914 году выходит девятитомное собрание сочинений В.Г. Короленко.

«Человек рожден для счастья, как птица для полета», – говорит в рассказе «Парадокс» безрукий герой-калека Ян Залуский. Это выражение стало крылатым. Эта же тема находит своё развитие в повести «Слепой музыкант»: человек добивается поставленной цели, несмотря на серьёзные препятствия.

Всю свою жизнь В.Г. Короленко был осуждаем и преследуем властями, однако продолжал упорно бороться с несправедливостью. Он был на стороне народа, а царская власть нередко выступала против его интересов. Революция также мало что изменила в жизни народа по сути. Череда убийств, грабежей и насилия, к сожалению, не прекратилась.

О доброте, милосердии Короленко и его активной помощи людям говорит масса фактов. Творчество писателя посвящено свободе человека и идеям гуманизма. Главное в его героях – это их честность и их внутренняя свобода.

В наши дни творчество В.Г. Короленко в основном забыто. Однако его выдающиеся современники, А.П. Чехов, Л.Н. Толстой и В.М. Гаршин отзывались о нём как об очень крупном писателе.

Чехов написал Короленко о его первом сборнике так: «Вообще в вашей книге вы такой здоровенный художник, такая силища, что ваши даже самые серьёзные недостатки, которые зарезали бы другого художника, у Вас проходят незамеченными».

Талантливый публицист, смелый и активный гражданин, В.Г. Короленко был уверен, что «истинное счастье можно почувствовать, только преодолев собственный эгоизм, став на путь служения народу».

В.Г. Короленко, Слепой музыкант

фрагмент, начало

Глава первая

I

Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.

Бабка наклонилась ухом к ее что-то тихо шептавшим губам.

– Отчего… отчего это он? – спрашивала больная едва слышно.

Бабка не поняла вопроса. Ребенок опять закричал. По лицу больной пробежало отражение острого страдания, и из закрытых глаз скользнула крупная слеза.

– Отчего, отчего? – по-прежнему тихо шептали ее губы.

На этот раз бабка поняла вопрос и спокойно ответила:

– Вы спрашиваете, отчего ребенок плачет? Это всегда так бывает, успокойтесь.

Но мать не могла успокоиться. Она вздрагивала каждый раз при новом крике ребенка и все повторяла с гневным нетерпением:

– Отчего… так… так ужасно?

Бабка не слыхала в крике ребенка ничего особенного и, видя, что мать говорит точно в смутном забытьи и, вероятно, просто бредит, оставила ее и занялась ребенком.

Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движениями или словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.

Может быть, впрочем, это был и действительный бред. Как бы то ни было, ребенок родился слепым.

II

Сначала никто этого не заметил. Мальчик глядел тем тусклым и неопределенным взглядом, каким глядят до известного возраста все новорожденные дети. Дни уходили за днями, жизнь нового человека считалась уже неделями. Его глаза прояснились, с них сошла мутная поволока, зрачок определился. Но дитя не поворачивало головы за светлым лучом, проникавшим в комнату вместе с веселым щебетаньем птиц и с шелестом зеленых буков, которые покачивались у самых окон в густом деревенском саду. Мать, успевшая оправиться, первая с беспокойством заметила странное выражение детского лица, остававшегося неподвижным и как-то не по-детски серьезным.

Молодая женщина смотрела на людей, как испуганная горлица, и спрашивала:

– Скажите же мне, отчего он такой?

– Какой? – равнодушно переспрашивали посторонние. – Он ничем не отличается от других детей такого возраста.

– Посмотрите, как странно ищет он что-то руками…

– Дитя не может еще координировать движений рук с зрительными впечатлениями, – ответил доктор.

– Отчего же он смотрит все в одном направлении?.. Он… он слеп? – вырвалась вдруг из груди матери страшная догадка, и никто не мог ее успокоить.

Доктор взял ребенка на руки, быстро повернул к свету и заглянул в глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться дня через два.

Мать плакала и билась, как подстреленная птица, прижимая ребенка к своей груди, между тем как глаза мальчика глядели все тем же неподвижным и суровым взглядом.

Доктор, действительно, вернулся дня через два, захватив с собой офтальмоскоп. Он зажег свечку, приближал и удалял ее от детского глаза, заглядывал в него и, наконец, сказал с смущенным видом:

– К сожалению, сударыня, вы не ошиблись… Мальчик, действительно, слеп, и притом безнадежно…

Мать выслушала это известие с спокойной грустью.

– Я знала давно, – сказала она тихо.

III

Семейство, в котором родился слепой мальчик, было немногочисленно. Кроме названных уже лиц, оно состояло еще из отца и «дяди Максима», как звали его все без исключения домочадцы и даже посторонние. Отец был похож на тысячу других деревенских помещиков Юго-западного края: он был добродушен, даже, пожалуй, добр, хорошо смотрел за рабочими и очень любил строить и перестраивать мельницы. Это занятие поглощало почти все его время, и потому голос его раздавался в доме только в известные, определенные часы дня, совпадавшие с обедом, завтраком и другими событиями в том же роде. В этих случаях он всегда произносил неизменную фразу: «Здорова ли ты, моя голубка?» – после чего усаживался за стол и уже почти ничего не говорил, разве изредка сообщал что-либо о дубовых валах и шестернях. Понятно, что его мирное и незатейливое существование мало отражалось на душевном складе его сына. Зато дядя Максим был совсем в другом роде. Лет за десять до описываемых событий дядя Максим был известен за самого опасного забияку не только в окрестностях его имения, но даже в Киеве «на Контрактах». Все удивлялись, как это в таком почтенном во всех отношениях семействе, каково было семейство пани Попельской, урожденной Яценко, мог выдаться такой ужасный братец. Никто не знал, как следует с ним держаться и чем ему угодить. Hа любезности панов он отвечал дерзостями, а мужикам спускал своеволие и грубости, на которые самый смирный из «шляхтичей» непременно бы отвечал оплеухами. Наконец, к великой радости всех благомыслящих людей, дядя Максим за что-то сильно осердился на австрийцев и уехал в Италию: там он примкнул к такому же забияке и еретику – Гарибальди, который, как с ужасом передавали паны помещики, побратался с чертом и в грош не ставит самого Папу. Конечно, таким образом Максим навеки погубил свою беспокойную схизматическую душу, зато «Контракты» проходили с меньшими скандалами, и многие благородные мамаши перестали беспокоиться за участь своих сыновей.

Должно быть, австрийцы тоже крепко осердились на дядю Максима. По временам в «Курьерке», исстари любимой газете панов помещиков, упоминалось в реляциях его имя в числе отчаянных гарибальдийских сподвижников, пока однажды из того же «Курьерка» паны не узнали, что Максим упал вместе с лошадью на поле сражения. Разъяренные австрийцы, давно уже, очевидно, точившие зубы на заядлого волынца (которым, чуть ли не одним, по мнению его соотечественников, держался еще Гарибальди), изрубили его, как капусту.

– Плохо кончил Максим, – сказали себе паны и приписали это специальному заступничеству св. Петра за своего наместника. Максима считали умершим.

Оказалось, однако, что австрийские сабли не сумели выгнать из Максима его упрямую душу и она осталась, хотя и в сильно попорченном теле. Гарибальдийские забияки вынесли своего достойного товарища из свалки, отдали его куда-то в госпиталь, и вот, через несколько лет, Максим неожиданно явился в дом своей сестры, где и остался.

Теперь ему было уже не до дуэлей. Правую ногу ему совсем отрезали, и потому он ходил на костыле, а левая рука была повреждена и годилась только на то, чтобы кое-как опираться на палку. Да и вообще он стал серьезнее, угомонился, и только по временам его острый язык действовал так же метко, как некогда сабля. Он перестал ездить на «Контракты», редко являлся в общество и большую часть времени проводил в своей библиотеке за чтением каких-то книг, о которых никто ничего не знал, за исключением предположения, что книги совершенно безбожные. Он также писал что-то, но так как его работы никогда не являлись в «Курьерке», то никто не придавал им серьезного значения.

В то время, когда в деревенском домике появилось и стало расти новое существо, в коротко остриженных волосах дяди Максима уже пробивалась серебристая проседь. Плечи от постоянного упора костылей поднялись, туловище приняло квадратную форму. Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал себя, не выпуская изо рта трубки, – все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что в изрубленном теле бьется горячее и доброе сердце, а в большой квадратной голове, покрытой щетиной густых волос, работает неугомонная мысль.