«В этом никому не должно быть отказано». О романе Бертрана Мари «Пляска смерти, или История кладбищ»

Мари Б., «Пляска смерти, или История кладбищ», роман [пер. с фр. Е.Е. Гусаковой]. — М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024.

Столь небольшую по объёму и формату книжицу вполне можно назвать энциклопедической, — настолько она содержательна, невзирая на то, что она рассказывает лишь о европейских кладбищах. Перу автора книги Б. Мари принадлежит множество книг о массовой культуре, в своих исследованиях он сочетает «историческое повествование и социологический анализ».

Не хотелось бы говорить банальности, но ведь воистину «все там будем», и раз так, то почему бы не ознакомиться с историей нашего последующего прибежища, тем более так легко и увлекательно написанной?

В книге две части и шестнадцать глав, равномерно по ним распределённых, пролог и эпилог, а также достаточно скромная цветная вкладка. Речь идёт в первую и основную очередь о европейских кладбищах.

Пролог, названный «Кладбищенские сумерки», призван аккуратно ввести читателя в тему: «Давно прошли те времена, когда скорбящие долго молились или предавались размышлениям у могилы. (...) Порой продолжительность этих редких визитов сводится к минимуму, особенно если захоронение — объект стараний — находится недалеко от входа». Здесь автор размышляет об эволюции кладбищенских традиций.

Известно, что в наши дни европейцы чаще посещают кладбища в День Всех Святых, нам более известный как Хэллоуин. Важно помнить, что в Европе, не испытавшей многократного прерывания традиций, ничего «страшного» в этом дне нет: «В День Всех Святых древний культ мертвых словно возрождается до заката с той же силой, которой он обладал в далеком прошлом. Целые семьи приходят в праздничных нарядах, в тусклом утреннем свете (с самого открытия) у входа собирают пожертвования участники «Французской памяти». Смотритель надевает фуражку, положенную ему по должности. Повсюду видны хризантемы, которые усеивают все надгробия лепестками мягких пастельных оттенков, и посреди осенней серости кажется, будто от цветов исходит мягкое свечение».

В конце эпилога автор пишет: «Эта книга посвящена тем, кто остался на том свете, в прошлом и настоящем».

В первой главе «Покойники без могил» автор ещё раз озвучивает заглавную тему повествования: «В те времена всех покойников можно было отнести к двум противоположным друг другу категориям, и в жизни, и в смерти. Участь и тех и других опровергала старую немецкую пословицу «Кто ищет равенства, тот идёт на кладбище»…

И если читатель вдруг не догадался, о каких двух группах речь, то я поясню — богатые и влиятельные удостаивались не только персональной могилы, но и упокоения в церкви. Участь же бедняков и малоимущих была куда более скромна, если не сказать печальна: «многие их поколения мирились с тем, что им придется обходиться без могилы». Да, именно так — «до XVIII века многие бедные люди (как в городах, так и в сельской местности) хоронили покойников без гроба», а «последнее пристанище бедных все больше напоминало братскую могилу, которая нередко находилась в центре кладбища». Автор красочно сравнивает два этих класса — у первых была монета за переправку души через Стикс, другие же за неимением денег были обречены вечно скитаться на берегу Стикса, у ворот в подземный мир.

Речь идёт о периоде с XV до конца XVIII века, то есть с конца Средневековья до расцвета Нового Времени. Кладбища тех времён мы бы не узнали: «Здесь вершили правосудие, заключали деловые сделки, прогуливались, слушали уличных музыкантов, танцевали, наведывались к проституткам… Сюда, по соседству от общей могилы, даже ходили выпекать хлеб — и местных жителей это совершенно не беспокоило. В Дижоне на кладбище проходили выборы мэра, а на кладбище Сент-Эсташ, в самом центре Парижа, проходила подготовка к первому причастию юных монахинь — вплоть до 1750 года».

В следующей главе «Роль церкви и армии» обсуждаются умершие, кого католическая церковь не давала похоронить должным образом, то есть по-христиански. Таковых оказалось немало: «язычники, евреи, еретики, лица вне закона, богохульники, грабители и поджигатели церквей, самоубийцы, те, кого смерть настигла за смертным грехом (например, при прелюбодеянии, воровстве, по возвращении из публичного дома…)». Любопытно, что говорится о тех, кого «смерть застигла за смертным грехом», но не запрещалось хоронить подобных грешников — тех же воров и прелюбодеев.

Хуже всего церковь относилась к самоубийцам. Иудеям и протестантам быть похороненными в освященной земле по понятной причине тоже не светило…

Из-за отсутствия современных дорог, средств передвижения и похоронной индустрии средневековая армия была вынуждена проводить массовые захоронения погибших на войне солдат по санитарным причинам.

Глава «Индивидуализация смерти» описывает новый этап и радикальные перемены в восприятии смерти и упокоения останков. «Сама смерть становилась очень личным событием, хотя долгое время переживалась как общее испытание, которое сплачивает людей вокруг себя. Новое восприятие смертности, скроенное из надежды на искупление, а также жажды призвания, сподвигло многих людей проявить активный интерес к расположению и облику могилы». Пожалуй, стоит отметить, что с конца Средневековья и начала Нового времени индивидуализация касалась не только смерти, но и жизни.

При этом стремление лежать в собственной могиле в те времена было воспринято в штыки врачами, священниками и членами парламента. Они опасались, что «увеличение числа могил приведёт к неконтролируемому потоку человеческих останков в городах и деревнях», что якобы «грозило санитарной катастрофой».

В поисках решения проблемы власти Вены и Парижа решили провести похоронный эксперимент — отработать новые подходы к организации кладбищ, или, как метко отмечает автор, «политику захвата мира мертвых». Разумеется, «запеленатые, как куски мяса», трупы возмутили и венцев и парижан, и властям пришлось отказаться от этой затеи.

Ещё один возврат к братским могилам произошёл в период Французской революции. Своё «право на могилу» французы, а за ними и вся Европа обрели лишь в 1799 году, после соответствующего ордонанса Наполеона Бонапарта. А в 1804 году Императорский доклад о погребении отменял все формы религиозной дискриминации и официально разрешал, даже предписывал индивидуальные могилы — прежние предрассудки были отброшены. Французы начали тестировать новую практику на кладбище Пер-Лашэз, уникальном для своей эпохи.

Тут, пожалуй, стоит прервать несколько затянувшееся повествование, и, вкратце перечислив оставшиеся главы, плавно перейти к заключению.

Итак, это «Гостеприимные некрополи» — кладбища нового типа во Франции, Европе и Северной Америке; «Возвращение культа мертвых» — языческого и упразднённого было церковью, но вновь вернувшегося в XIX веке; «Неравенство после смерти» — о вновь возродившемся разделении, отражавшем достаток и социальное положение человека при жизни; «Город двойников» — кладбища как зеркальные отражения городов живых; «Великое изгнание мертвых» — очередная инновация в похоронной индустрии, вызванная перенаселением; «Индустрия траура» — эволюция похоронной индустрии; «Пучина уныния» — разнообразные традиции почитания покойников и печальные случаи; «Последние почести» — упокоение погибших солдат; «Комбатанты без могилы» продолжает тему предыдущей главы; «Скромные покойники» — история популяризации кремации; «Великая тишина» — о «забвении» и модернизации смерти; «Живучесть кладбищ» — и всё-таки они существуют!

В эпилоге с красивым названием «Убежище обездоленных» автор рассказывает о том, что и в XXI веке иным не удаётся достойно упокоиться: о жертвах ковида, о массовой миграции с юга Средиземноморья в Европу и современных войнах. С другой стороны, описываются частные и государственные благотворительные инициативы: тунисский рыбак на пенсии самостоятельно создал кладбище на пять сотен могил, а алжирский художник Рашид Кораичи реализовал при поддержке ЮНЕСКО амбициозную погребальную программу внеконфессионального кладбища.

Что ж, надеюсь, я смог достаточно заинтересовать читателя этой замечательной книгой, а закончить обзор стоит приведённым в эпилоге высказыванием гробовщика из романа Эрнста Юнгера «Проблема Алладина»: «Даже незнакомцев мы обязаны похоронить, в этом никому не должно быть отказано, ибо если нет родственников, их место займёт простая человечность».