Свобода, равенство, кипящий кофе!

Свобода, равенство, кипящий кофе!

(Татьяна Лещинская, перевод с немецкого: Bert Gamerschlag, Freiheit, Gleichheit, Brühkaffee!)

Глупцы жрут, интеллигенты пьют? Ерунда: европейские революции были задуманы в кафе.

Место было выбрано удачно. На улице перед «Кафе де Фуа» возле дворца Пале-Рояль, оплота противников короля, – здесь Камил Демулен запрыгнул на стол. Шляпа в одной руке, пистолет в другой, – так он агитировал собравшуюся перед кофейней толпу. У Людовика XVI больше нет денег, его правление подходит к концу. Поскольку ему позволили собирать новые налоги, король пытается исключить буржуазию из Парламента, который заседает впервые за 175 лет. Король прогоняет единственного в какой-то степени любимого министра и в волнении вызывает солдат.

Перед кафе Демулен бьёт себя в грудь и призывает к сопротивлению: «К оружию, граждане! К оружию!» 12 июля 1789 года. Два дня спустя народ штурмом берёт Бастилию. Над её развалинами Демулен провозглашает свободу и равенство. Начинается революция.

Она началась в кофейне. И это – не случайность. Кофе и просвещение, разум и свободомыслие распространялись в Европе в одно и то же время. Свободные мысли вынашивались в кофейне. Просвещение ведёт к демократии, но кофе – это то, что стимулирует разум.

Прежде в Европе господствовало постоянное пьянство. До того, как появился кофе, для которого кипятят воду и тем самым стерилизуют её, европейцы с самого утра беспрерывно пили алкоголь, в основном, пиво. Они делали это из соображений безопасности. Пиво, разогретое во время варки и содержащее алкоголь, было стерильным. Чего никак нельзя было сказать о воде: по канализации в колодцы стекали фекалии. Пиво было безопасным, но в то же время алкоголь делал людей хмельными и пассивными.

Кофе, напротив, бодрил, отрезвлял и обострял чувства. Вскоре он стал вином мыслителей. Бобы росли в Эфиопии, искусство их приготовления было усовершенствовано в Йемене. Первые кофейни в городах Йемена – Адене и Мокке – были «школами мудрости» и «школами познания». Через Константинополь напиток, наконец, добрался до Западной Европы. Путь к трезвости и народовластию вёл через Англию. Перед тем, как национальным напитком стал чай, британцы прихлёбывали кофе. Кофейная биржа существует в Лондоне и сегодня. Первая кофейня на Западе была открыта в 1650 году в самом известном центре просвещения – Оксфорде. Только два года спустя примеру последовал Лондон, где вскоре кофейни начали открываться в большом количестве. В те годы правил Оливер Кромвель, который обезглавил короля Карла I. Убийство короля? Неслыханно! Как мог дворянин убить Божьей милостью правившего короля? Провозгласить республику? Управлять Парламентом?

Фрэнсис Бэкон решил, что это неважно, не имеет значения. Бэкон требовал освободить мысль от творений древних греков и Библии: «Нет надежды на научный прогресс, если новое наращивают на старое».

Он предложил мыслить самостоятельно. Принимать за верное только то, что можно доказать повторением. Всё остальное – умозрение.

Бэкон, Гоббс и Локк – английские философы свободы, где вели они дискуссии? В лондонских кафе, в «грошовых университетах», как называли кофейни. Для входа нужно было заплатить пенни, то есть грош. Это и было просвещение, дискуссии были жарче, чем в Парламенте.

Французский писатель аббат Прево потрясённо сообщал из Лондона: в кафе англичане имеют право «читать все газеты», а именно те, «которые за и против правительства». Кафе, восхищался Прево, было «оплотом английской свободы».

Это признавал и Вольтер. Когда он должен был провести какое-то время в изгнании в Лондоне, он посещал кофейни и вдыхал запах свободы. Вернувшись в Париж, мыслитель регулярно ходил в кафе «Прокоп», существующее по сей день, и прививал там культуру дискуссий. Однако в парижских кафе рыскали и сыщики, их доносы уходили прямиком в Бастилию. Но это уже не имело значения.

Ведь фундамент старого режима, его Raison d’être, идея Богом данной королевской власти, значительно пошатнулись. Инструментом стала ясность – разум без оговорок. Новатором и катализатором стал Вольтер и его кофейный напиток. Не только Вольтер – tout Paris устремился в кафе. Кофейни были «не просто переполнены», замечал наблюдатель в 1789 году, «люди толпились также возле дверей и окон и внимательно слушали тех, кто произносил пламенные речи, стоя на стульях или столах». Продолжение истории известно: вскоре полетели клочки, потом полилась кровь.

В принципе, всё так и осталось. И звучит так: глупцы жрут, интеллигенты пьют. Но революционер не пьёт, он сидит в кафе. Пьёт чашками горячий кофе. Читает. Спорит. Оттачивает ум, строит планы. И при этом всегда остаётся недооцененным. Где сидел Ленин до того, как немецкий генеральный штаб позволил ему в 1917 году выехать в Россию? Ленин, гражданин Владимир Ильич Ульянов, сидел в изгнании в Швейцарии, в Цюрихе, в кафе «Одеон» по адресу: набережная Лимматкай, 2. Он ждал. Это кафе сохранилось.

А Троцкий? Троцкий, собственно Лев Давидович Бронштейн находился в венском изгнании и просиживал в кафе «Централь» по адресу: переулок Герренгассе, 14, где оно находится по сей день. Он тоже ждал.

Пил горячий кофе, курил, играл в шахматы. Этим Троцкий прославился в городе. Согласно до сих пор ходящему в Вене анекдоту, секретарь министра иностранных дел Чернин якобы вбежал в кафе «Централь» с криком: «Превосходно! В России разразилась революция!» «Конечно, конечно, – ответил министр иностранных дел с пренебрежительным жестом. – А кто же сделал революцию – наверное, вон тот господин Бронштейн?»

А как было в Лейпциге в 1989 году? Где спорили диссиденты? Участники одной из групп сообщают, что встречались с середины восьмидесятых в кафе «Московский погребок». «Сначала это была церковь. Один работник сделал из неё открытое кафе. Потом здесь появилась сцена».

Хорошую «чашечку горячего» можно купить в Лейпциге и сегодня. Кофейный погребок на Московской улице, правда, закрыт. Временно.

Примечания переводчика:

Камил Демулен (1760 - 1794) – французский адвокат, журналист и революционер.

Оливер Кромвель (1599–1658) – английский военачальник и государственный деятель.

Фрэнсис Бэкон (1561–1626), Томас Гоббс (1588– 1679) и Джон Локк (1632–1704) – английские философы.

Антуан Франсуа Прево, также аббат Прево (1697–1763) – один из крупнейших французских писателей XVIII века, автор романа «Манон Леско».

Вольтер (настоящее имя Франсуа-Мари Аруэ, 1694 – 1788) – один из крупнейших французских философов-просветителей XVIII века.

Raison d’être – право на существование (французский).

Tout Paris – весь Париж (французский).

ОРИГИНАЛ

Freiheit, Gleichheit, Brühkaffee!, Bert Gamerschlag

Dummheit frisst, Intelligenz säuft? Quatsch:

Europas Revolutionen wurden in Cafés erdacht

Der Platz war gut gewählt. Draußen vorm Cafe de Foy beim Palais Royal, der Hochburg der Königsgegner, ist es, wo Camille Desmoulins auf den Tisch springt. Der Hut in der einen, die Pistole in der anderen Hand, agitiert der Mann die vor dem Kaffeehaus versammelte Menge.

Ludwig XVI. hat kein Geld mehr, ist am Ende. Weil sie ihm keine neuen Steuern bewilligen wollen, versucht der König, die Bürgerlichen im erstmals seit 175 Jahren tagenden Parlament auszuschließen. Er jagt den einzig halbwegs beliebten Minister fort und ruft wegen der Tumulte nach den Soldaten.

Da wirft sich Desmoulins vor dem Cafe in die Brust, ruft zum Widerstand: «Zu den Waffen, Bürger! Zu den Waffen!» Es ist der 12. Juli 1789. Zwei Tage später stürmt das Volk die Bastille. Von ihren Trümmern herab wird Desmoulins Freiheit und Gleichheit verkünden. Es ist Revolution.

Im Kaffeehaus hat sie begonnen. Das war kein Zufall. Kaffee und Aufklärung, Nüchternheit und Gedankenfreiheit verbreiten sich in Europa zur selben Zeit. Im Kaffeehaus wird es ausgekocht, das freie Denken. Es ist die Aufklärung, die zur Demokratie führt, aber der Kaffee ist es, der dies fördert.

Vor dem klaren Denken herrschte in Europa die Trunkenheit, der immerwährende Suff. Denn bis zur Ankunft von Kaffee, für den man Wasser erhitzt und somit keimfrei macht, tranken die Europäer immerzu Alkohol, morgens schon, Bier zumeist. Das taten sie schon aus Sicherheit. Bier, beim Brauen erhitzt und alkoholisch, war nämlich in der Regel keimfrei. Wasser war es nicht, die Fäkalien sickerten aus der Gosse in die Brunnen. So war zwar Bier gesund, aber sein Alkohol machte zugleich beduselt und passiv.

Kaffee hingegen machte wach, hielt nüchtern und schärfte die Sinne. Er galt bald als Wein der Denker. Die Bohne kam aus Äthiopien, die Kunst, sie zu rösten, wurde wohl im Jemen entwickelt. Die ersten Kaffeehäuser in Aden und Mokka galten als «Schulen der Weisheit» und «Schulen der Erkenntnis». Über Konstantinopel gelangte der Trank schließlich nach Westeuropa.

Der Weg zu Nüchternheit und Volksherrschaft führte von da an über England. Bevor der Tee zum Nationalgetränk wurde, schlürften die Briten Kaffee. Noch heute gibt es eine Kaffeebörse in London. Das erste Kaffeehaus des Westens öffnete 1650 bei der ersten Adresse des Geistes – in Oxford. Zwei Jahre später erst folgte London, wo es aber bald massenhaft Kaffeehäuser gab.

Oliver Cromwell herrschte damals, der Karl I. köpfen ließ. Königsmord? Unerhört! Wie konnte ein Landadeliger den von Gottes Gnaden waltenden König töten; die Republik einführen; das Parlament herrschen lassen?

Egal, fand Francis Bacon, egal. Bacon forderte, das Denken frei zu machen von den Schriften der Griechen und der Bibel: «Es gibt keine Hoffnung auf wissenschaftlichen Fortschritt, wenn man das Neue auf das Alte aufpfropft.»

Er schlug vor, selbst zu denken. Nur als wahr zu akzeptieren, was sich im Versuch wiederholbar beweisen lässt. Alles andere: Spekulation.

Bacon, Hobbes und Locke – die englischen Philosophen der Freiheit, wo wurden sie diskutiert? In Londons Cafés, in den «Penny Universities», wie die Kaffeehäuser auch hießen. Man zahlte einen Penny und war drin. Das war Volksbildung, da ging es heißer her als im Parlament.

Geplättet berichtete der französische Schriftsteller Abbé Prévost aus London: In den Cafés hätten die Engländer «das Recht, alle Zeitungen zu lesen», und zwar «die für und die gegen die Regierung». Das Café, begeisterte sich Prévost, sei « der Hort englischer Freiheit».

Den lernte auch Voltaire kennen. Als er eine Weile nach London ins Exil musste, besuchte er die Kaffeehäuser und atmete Freiheit. Zurück in Paris, ging der Denker regelmäßig ins Café Procope, das es noch heute gibt, und übertrug die Diskussionskultur nach dort. Zwar verkehrten in den Pariser Cafés auch die Polizeispitzel, ihre Berichte gingen gleich in die Bastille. Doch irgendwann nützte das nichts mehr.

Dem alten Regime wurde das Fundament gedanklich weggemeißelt, seine Raison d’être, die Idee vom gottgegebenen Königtum. Das Werkzeug war die Klarsicht – Ratio ohne Rücksicht. Wegbereiter und Katalysator war Voltaire, sein Getränk der Kaffee. Nicht nur Voltaire – tout Paris hing in den Cafés. Die Kaffeehäuser seien «nicht nur innen überfüllt», notierte ein Beobachter 1789, «auch vor der Türen und Fenstern drängen sich die Menschen und lauschen offenen Maules jenen, die auf Stühlen oder Tischen flammende reden halten». Der Fortlauf der Geschichte ist bekannt: Bald flogen die Fetzen, dann floss Blut.

So ist es im Grunde geblieben. Zwar heißt es: Dummheit frisst, Intelligenz säuft. Der Revolutionär aber säuft nicht, er sitzt im Café. Trinkt Schalen heißen Kaffees. Liest. Diskutiert. Hellwach schärft er den Geist, schmiedet Pläne. Und wurde dabei immer wieder unterschätzt. Wo saß Lenin, bis ihn der deutsche Generalstab 1917 nach Sankt Petersburg reisen ließ? Lenin, bürgerlich Wladimir Iljitsch Uljanow, saß im Schweizer Exil in Zürich im Café Odeon, Limmatquai 2. Er wartete. Das Café gibt es noch.

Und Trotzki? Trotzki, eigentlich Lew Dawidowitsch Bronstein, saß im Wiener Exil und hockte im Café Central, Herrengasse 14, dort ist es noch heute. Auch er wartete.

Heißen Kaffee trinken, rauchen, Schach spielen. Dafür war Trotzki stadtbekannt. Mit dem Ruf «Exzellenz!» stürzt angeblich der Sekretär des kaiserlichen Außenministers Czernin nach einer heute noch in Wien kursierenden Anekdote ins Café Central: «In Russland ist eine Revolution ausgebrochen!» – «Sicher, sicher», antwortet der Außenminister mit wegwerfender Geste. «Wer soll da schon eine Revolution machen – vielleicht der Herr Bronstein da drüben?»

Und wie war das in Leipzig 1989? Wo diskutierten die Dissidenten? Teilnehmer berichten, eine Gruppe habe sich seit Mitte der Achtziger im Moskauer Keller getroffen. «Das war eine Kirche mit einem coolen Sozialarbeiter. Der hat ein offenes Café gemacht. Daraus hat sich dann eine Szene entwickelt.»

Ein gutes «Scheelchen Heeßen» kann man in Leipzig heute noch bekommen. Der Kaffeekeller in der Moskauer Straße hat allerdings geschlossen. Vorläufig.