Истинная причина самоубийства Стефана Цвейга

Истинная причина самоубийства Стефана Цвейга

(Татьяна Лещинская, перевод с немецкого: Joachim Lottmann, Der wahre Grund für den Selbstmord von Stefan Zweig, 22.02.2017)

Стефан Цвейг обрёл свой рай в Бразилии. Вскоре после этого он покончил с собой. Писатель Иоахим Лоттманн отправился в бразильский Петрополис, чтобы разобраться в причинах самоубийства, произошедшего 75 лет назад.

Стефан Цвейг, австрийский писатель, покончил жизнь самоубийством 22 февраля 1942 года. Возможно, он умер 23 февраля. Во всяком случае, его прощальное письмо датировано 22 числом. Его молодая жена, вдвое моложе Цвейга, умерла вместе с ним. Он женился на ней всего за несколько лет до этого. Её звали Лотта. Прежде она была его секретарём. Похоже, она всё-таки не страдала депрессией, как всегда утверждалось. Неверное утверждение.

Лотта Цвейг, возможно, была застенчивой, но вовсе не запуганной, послушной или невежественной девушкой. Если она умерла вместе с великим писателем, то сделала это из солидарности с ним и с его взглядами. Он был величайшим пацифистом немецкой литературы и в то же время – популярнейшим писателем.

Цвейг был самым чувствительным писателем всех времён, со столь высоким уровнем эмпатии, что во времена Адольфа Гитлера это мешало его творчеству. Он больше не мог смотреть на то, что Гитлер делал с людьми, он слишком много страдал. Только это и стало причиной его самоубийства.

Но мир не замечает этого. Двойное самоубийство супругов Цвейг, совершённое ровно три четверти века назад, в этом «юбилейном» году становится очень популярным в средствах массовой информации, уступая только самоубийству Адольфа Гитлера и Евы Браун. Самоубийство Цвейгов часто сравнивают с самоубийством фон Клейста и Генриетты фон Фогель[1]. Все статьи полны умозрений и психологических умозаключений.

Толпы журналистов едут в маленький дом в бразильских джунглях, где Цвейг, принадлежавший к классу высшей буржуазии с её роскошными отелями и роскошными яхтами, искал смерти. Автор этих строк отправился вслед за ними. Непонятно, как мог человек, всю жизнь путешествующий первым классом, знавший всех звёзд интеллектуальной элиты Европы, оказаться в подобной «собачьей конуре»?

Ошеломлённые репортёры рассматривают в отремонтированной комнате фотографии двух крепко обнявшихся самоубийц, изучают оригинал свидетельства о смерти и прочие документы, по которым написаны толстые книги, в том числе чрезвычайно популярная классическая 500-страничная книга «Смерть в раю» Алберту Диниса[2].

Бульварная пресса и «театр мазков»[3]

Подобно тому, как исследователи обстоятельств смерти Мэрилин Монро по-прежнему задаются вопросом, чей номер телефона хотела набрать умирающая женщина – Роберта Кеннеди или Джона Фицджеральда Кеннеди, или и того, и другого, многие журналисты сейчас ломают голову над тем, почему Лотта Цвейг приняла яд только через несколько часов после смерти мужа, и о чём она могла думать в эти часы.

Но это всё бульварная пресса и «театр мазков». Так же, как и утверждение, будто бы космополит Цвейг, оказавшись в мышеловке (маленький городок Петрополис несомненно был ею), сломался из-за этого. Я читал у коллег, будто бы в городке ничего не происходило, и Цвейг жаловался в письмах, что ему не с кем поговорить, что его охватило одиночество.

Всё вздор. В Лондоне, в собственном доме он бы чувствовал себя не лучше. Петрополис, к тому же, вовсе не унылое место. Прекрасный климат, замечательные люди, а улицы наполнены шумом, как будто карнавал длится круглый год. Цвейг, писавший письма с маниакальной страстью, поддерживал связь с огромным количеством интересных людей. Когда он жаловался, что каждый день часами с нетерпением ждет почтальона, – это было кокетство.

Проблема роскоши вряд ли должна была его волновать, как и якобы слишком маленькая квартира.

Мы сегодняшние можем понять, как трудно привыкал он к новому месту жительства, как ему не хватало горной виллы в Зальцбурге и салонов в Вене. Да, вчерашний мир существовал, но он уже был разрушен, ещё во время Первой мировой войны, что Цвейг ясно осознал в декабре 1918 года: «еврейских спекулянтов» обвинят в проигранной войне, а таким людям, как он – еврей и немецкоязычный писатель – не останется места в обществе. Под «вчерашним миром» он имел в виду не удобные кресла, а либеральный дух Просвещения, дух Европы.

Лотта тоже пишет много писем. Большинство из них были впервые опубликованы несколько недель назад. Об «утомлении жизнью» написано мало. Зато написано о кашле и астме. Тропический климат Бразилии, возможно, ей не подходил.

Постоянно помня о возможности самоубийства, в Петрополисе Цвейг с неистовством берсерка[4] доводил до конца свою литературную работу. Самые важные его произведения были созданы за пять месяцев до смерти, например, «Шахматная новелла», которую все читали в школе.

Более современный и смелый, чем Томас Манн

Роковой для Цвейга стала книга «Бразилия, страна будущего», вышедшая летом 1941 года, то есть ещё до депрессии писателя, и в значительной степени приведшая Цвейга к ней.

Это книга, которая всех озадачивает. Потому что Цвейг описывает Бразилию как рай. Он, несомненно, влюбился в эту страну. Даже удивительно, что Лотта не ревновала. Так почему же, с Гитлером или без него, возлюбленный Лотты в результате пришёл в отчаяние в Бразилии?

Ответ прост. Как всегда у Цвейга, книга продавалась очень хорошо. Будь то в Германии, Австрии, Бразилии или во всей Латинской Америке, массы всегда читали его новеллы, которые к тому же постоянно экранизировались. Поэтому долгое время они считались «мелкими» по сравнению с книгами Томаса Манна, Брехта или Дёблина[5], а некоторые и по сей день считают их такими.

На самом деле проза Цвейга более современна, потому что она смелее, аутентичнее и менее просчитана, чем сочинения лауреатов Нобелевской премии. Она более правдива и, следовательно, более ценна. Цвейг не боится вставлять одно и то же прилагательное в три предложения подряд, если ему это нужно для передачи эмоций. Томас Манн и его редакторы тут же дважды переглянулись.

В результате новеллы Цвейга читаются так, как будто были написаны сегодня утром; в то же время Манн прилипает к зубам как старая жевательная резинка. В школе учеников по сей день мучают изучением гораздо более свежей и все же сухой «Андорры» Макса Фриша[6], в то время как в свободное время они читают новеллы Цвейга добровольно. Цвейг так и не попал в первую лигу классических произведений от «Хомо Фабера» до «Артуро Уи»[7].

Но теперь к делу: бразильские интеллектуалы отвергли «Бразилию, страну будущего». Они утверждали, что эта книга написана по заказу бразильского правительства, которое в те годы стремилось к южноамериканской диктатуре.

В 1936 году, когда Цвейг впервые приземлился в Рио, это ещё мало в чём проявлялось. Президент Варгас выглядел человеком, который хочет помочь гонимым евреям, и поэтому он был доброжелателен к Цвейгу. Позже Цвейг с неохотой «бросил» обычного диктатора Варгаса в один «горшок» с массовым расистским убийцей Гитлером. Цвейг был не так прост, как традиционные левые (не был бы таковым и сегодня). Его быстро «исключили», начали избегать, даже презирали, антисемитски клеветали на него в литературных кругах Рио-де-Жанейро. Это и только это лишило его желания общаться с ними.

Вдруг его книги стали «еврейскими»

Писатели нежны, как мимоза. Я не выходил на улицу целый год после того, как критик оклеветал и оскорбил меня. Насколько хуже должно было быть Цвейгу, которого в художественной среде Рио теперь постоянно обвиняли в том, что он очень богатый еврей, который с помощью диктатора выдавливал из страны ещё больше денег? Поэтому он предпочитал сидеть с Лоттой на веранде крошечного арендованного домика и смотреть в окутанный туманом тропический лес.

Один из парадоксов Цвейга заключается в том, что смерть величайшего писателя-психолога – в моих глазах даже единственного писателя, для которого психология имеет значение, потому что в противном случае я считаю эту «науку» досадной ошибкой – не имеет психологической причины, как бы все ни доказывали обратное.

Если не считать психологическим дефектом сострадание, то Цвейг умер из-за серьёзных вещей: из-за яда расизма, распространившегося за последние двадцать лет. Тот факт, что даже его книги внезапно стали «еврейскими», стал новым уровнем обострения ситуации.

И, конечно же, обострялась ситуация на войне. Многие задаются вопросом, почему великий пацифист сдался в этот переломный момент Второй мировой войны. Как хорошо известно, Гитлеру удалось в течение шести месяцев – которые совпали с месяцами пребывания Цвейга в Петрополисе – втянуть в войну против Германии Советский Союз и США. Таким образом, конец фашизма был неизбежен, и Стефан Цвейг прекрасно это понимал. Сколько бы генерал Роммель ни покорил пустынь, а другие генералы ни захватывали Крым, это были пирровы победы: приближался конец.

Сам Цвейг предвидел конец войны «через три года». Срок был угадан правильно. Ответ кроется в пацифизме. Победа после того, как убито 55 миллионов человек, включая большинство образованных людей Европы, уже не помогла бы Цвейгу. Его мир больше не существовал. В любом случае, он бы не пережил страданий жертв Холокоста[8]. Катастрофа только начиналась.

Тем не менее, Томас Манн обвинил Цвейга в трусливом расставании с жизнью. Другие, особенно наши современники, считают, что было подлостью утащить за собой молодую жену. Никто не понимает (уже), что во время идеологической войны многие отдавали свою жизнь за идею. Идея Цвейга, ради которой он всегда жил, заключалась в духовном единстве Европы. Идея Лотты заключалась в том, чтобы сохранить жизнь своего Стефана.

Как бы Цвейг отреагировал на политический ислам?

Духовное единство Европы было противоположностью нашей нынешней реальности Европа-Брюссель, и поэтому становится ясно, почему Стефана Цвейга заново открывают в тот самый момент, когда эта призрачная и духовно враждебная Цвейгу брюссельская Европа распадается. Когда о Европе говорил Цвейг, он имел в виду культуру Западной Европы, литературу Франции, архитектуру Италии, цивилизацию Англии, мужество испанцев, рационализм Рима и философию античности.

Когда брюссельские политики говорили о Европе, они подразумевали новые универсамы Aldi в Албании, облегченную процедуру иммиграции из Болгарии и Румынии, ужесточение правил для Германии и новых стран-кандидатов по обе стороны Босфора. Ужасная картина с обманной этикеткой «Европа», которой восхищается всё меньше и меньше людей.

Цвейг, конечно, с энтузиазмом воспринял бы первоначальное подлинное объединение Западной Европы во времена Европейского экономического сообщества. Ему было бы 76 в год подписания Римского договора[9]. Интересно спросить, как бы он отреагировал на политический ислам… который теперь действует во всем мире и вызывает ужасающие последствия, такие как Трамп, Брексит и «Альтернатива для Германии»[10]. Смог бы Цвейг распознать на раннем этапе глобальное возвращение тоталитарной идеи… и обратил бы он на это внимание? Безусловно.

Бразилия – это страна дружелюбных людей всех цветов и оттенков кожи, которые хорошо ладят друг с другом и всё ещё находятся в довольно хорошем настроении. Для Цвейга Бразилия была доказательством того, что антирасизм работает намного лучше, чем Третий рейх. Его явно эйфорическая книга о Бразилии была своего рода стратегической ложью, контрпропагандой против мировоззрения нацистов. Конечно, Цвейг осознавал, что восхваляет эту страну из дидактических соображений. Тем не менее, современные историки считают, что он прошёл по Бразилии как наивный идеалист, поддался прославлению своей персоны и затем умер разочарованным.

Как бы то ни было, дружелюбные бразильцы наконец-то заставили меня отправиться в классический тур Стефана Цвейга. Взглянуть не только на комнату, в которой умер писатель, но и на весь Петрополис Цвейга. Поразительно, насколько он похож на Бад-Ишль[11]. Об этом можно прочитать везде, но личное впечатление сильнее. Кажется, будто бразильский император Педро II восстановил курорт императрицы Сиси[12].

Похоже на то. Дворец в Петрополисе создавали несколько тысяч мастеров и инженеров из Германии. Он сильно напоминает дворец Шенбрунн. Педро II, внук Марии Терезии, правил в то же время и почти столько же, сколько и Франц Иосиф. Стефан Цвейг посвятил главу своей книги многолетнему бразильскому монарху, который отменил рабство и в конце концов был свергнут. Писатель, очевидно, искренне восхищался монархом.

Одиноко в раю? Вы шутите?

И в Петрополисе есть река, окружённая километровой набережной, над которой точно так же изгибаются узкие деревянные мосты. Движение по обеим сторонам оживлённое, шумное и красочное. Горы возвышаются, как в Австрии, и ветер дует со свистом, как в Альпах. Только трамвая, привезённого из Австрии, который во времена Цвейга проезжал прямо мимо якобы забытого богом дома и который, должно быть, нравился писателю, больше не существует.

Этот дом теперь называется Casa Stefan Zweig, и в нём размещается одноимённый фонд. Здесь демонстрируются старые фильмы, фотографии и документы, проводятся мероприятия и дискуссии. Директор Кристина Михагеллес приобщает бразильских студентов к проблемам изгнания и интеграции. Книги Цвейга хранятся в городской библиотеке, которую он очень любил. Он завещал их ей. В день своего шестидесятилетия он написал многозначительное посвящение в гостевой книге. Он хотел отдать должное миру книг даже в столь небольшом городке.

Маленькое уличное кафе на углу, в двух шагах от его дома, всё ещё существует. Вполне возможно, что, ежедневно заходя сюда выпить кофе, писатель чувствовал себя так же, как я сейчас. Ветер дует сквозь лёгкие стены, он оглушает и бодрит. Люди всё время шутят. И даже Гранд-Отель 1930 года продолжает жить спокойно. Элегантность этого здания на площади как никогда завораживает. Говорят, что сегодня здесь поселился известный фельетонист. Для жителей городка это и сегодня важная новость. Местный репортёр придёт взять у него интервью. У Цвейга тоже бывали такие любопытные посетители, когда его где-то узнавали.

Одиноко в раю? Вы шутите! Одинокий в толпе, потому что всё ещё любил свою первую жену Фредерику? Это больше похоже на правду, потому что этот «треугольник» фактически исключил некоторые возможности для выживания. В последнее время у Цвейга было, по сути, две женщины; новая, неопытная молодая жена не хотела мириться с влиянием предшественницы. Нью-Йорк (куда после разрыва уехала Фредерика) был закрыт так же, как Америка. Конечно, он всё равно ненавидел эту Америку. В этом «фирменное ядро» Стефана Цвейга, его европейство.

Он и сегодня имел бы много врагов

Итак, одинок он не был. Импотент? Некоторые биографы действительно так считают. В последнее время на первый план выходит и тема эксгибиционизма, о чем даже писать нелепо. Или выдвигается тезис о том, что этот нежный, немного испуганный, дрожащий, красивый человек был тайным гомосексуалистом. Как Томас Манн. Сейчас Цвейг от души посмеялся бы над этим «секретом», столь любимым СМИ.

А сам Цвейг? В повести «Скарлатина» он описывает неосознанную любовь семнадцатилетнего студента к неизлечимо больной двенадцатилетней девочке – с настойчивостью и нежностью, которая заставляет забыть даже Достоевского. Сам студент смертельно болен, живя в большом городе, для которого он слишком слаб.

Одна феминистка недавно пожаловалась, что это – эротическая история в стиле «Лолиты» Набокова. Стефан Цвейг, нежный и слабый, заклятый враг всех идеологий, возможно, даже феминистских, и сегодня имел бы множество врагов.

Об авторе статьи: Иоахим Лоттманн (род. в 1956 году) – немецкий писатель и журналист. Окончил Гамбургский университет по специальности «театроведение и литературоведение».

Источник: Welt.