Сквозь лес с чудовищами
(Иван Родионов о романе Юрия Козлова «Новый вор»)
Парадоксально, но в русской литературе последних двадцати-тридцати лет происходит вот что.
Писатели, ратующие за свободы и новизну, за прогрессивное и модерновое, пишут совершенно традиционалистски (за редкими исключениями, актуальными, скорее, в девяностые годы – вот уж когда литература попадала точно в своего ошалевшего читателя). И напротив, государственники и почвенники пускаются в такие стилистические и речевые эксперименты, что битники и Паланик нервно курят в сторонке. Впрочем, такое бывало и раньше: как мы помним, «либерал» Тургенев создавал реалистические полотна и идиллические пейзажные зарисовки, а «консерватор» Достоевский, которому сам Бог велел любить старину и традицию, писал такие стилистически необычные, фантасмагорические произведения, что его до сих пор называют первым экзистенциалистом и чуть ли не постмодернистом.
Это удивительное свойство нашей литературы (и загадочной русской души) в настоящее время, кажется, стало бить по читателю. Увы.
Дело в том, что молодой свободолюбивый читатель будет с недоверием относиться к классическому роману, пухлой саге, пресловутой «психологической прозе». А авторы, близкие ему по духу и готовые генерировать для него смыслы, пишут именно так.
И наоборот. Читатель с традиционно-консервативными, я бы даже сказал, имперскими ценностями, ориентированный на примеры из нашего славного прошлого, воспитан на классике, на «сибирских» советских романах, прочном нарративе и писателях-деревенщиках. Сейчас ему, увы, приходится довольствоваться поделками про «попаданцев» и прочим, – ведь сильные авторы, мировоззренчески с ним сходные, пишут в той или иной степени авангардно. И у читателя происходит диссонанс.
Если вдуматься, это трагедия, бьющая сразу по всем. Видели тиражи современной русской прозы?
Это трагедия, например, Александра Проханова. По техническим приёмам, гротеску, а порой и накалу безумия его книги таковы, что стоять им на книжной полке рядом с Уэлшем и Берроузом. Но последних читают другие граждане, а человек, близкий Александру Андреичу мировоззренчески и готовый смотреть на него в телевизоре, книгу его не всегда осилит. Сложно.
Вышесказанное можно отнести и к роману Юрия Козлова «Новый вор».
Пусть вас не вводит в заблуждение аннотация, в которой написано про «роман, написанный в благожелательной к читателю манере». Язык книги сложен, он меняется от нарочито-лубочной насмешки до патетики, от модернистского новояза до почти щедринского гротеска. С отчетливыми элементами метафизики и смещенной реальности. С частыми отсылками и аллюзиями, в том числе и литературными:
«Жаль, подумал Перелесов, что Акутагава не дожил до космической эры, не успел написать о сиреневом, проповедующем истину роботе. Неужели, вздохнул, мне – новоявленной лисе из Сакамото – один путь в команду к Пятке и кабану под хлыст Виореля? Достойный финал!»
В благожелательной для читателя манере? Пятка, кстати – кличка медведицы, и карьера героя зависит от того, перекрестится она или опустится на задницу.
Сюжет, несмотря на всю фантасмагоричность, пересказать в общих чертах всё-таки можно.
Есть главный герой, министр (чиновничество издавна в русской литературе соприкасается с таинственным, потусторонним) по фамилии Перелесов. Есть искривленные, выморочные, но при этом узнаваемые российские реалии. Квази православие и коррупция. Мигранты и продажа всего, что плохо лежит, за рубеж. Наконец (сложно избавиться от такого впечатления), в сюжет въезжает ироническая конспирология – без рептилоидов, но с некими старцами, князьями мира сего, замыслившими натурально расчленить Россию.
И прошлое, и происхождение Перелесова безупречны (для вовлечения министра во всякие злодейские дела). Но герой неожиданно перерождается, подобно своему практически тёзке, гоголевскому Подколесину, покидает морок, выпрыгнув в окно – чтобы по мере сил противодействовать ему.
Фамилия героя, кстати, будто троянский конь, скрывает внутри себя множество различных отсылок и помимо Подколесина. К Лескову, например – певцу странничества и неприкаянности, писавшему, кстати, тоже в далеко не традиционной манере – его сказы что угодно, только не классический реализм.
И встречаются главному герою «Нового вора» всё те же извечные фантастические русские типажи: от чудовищных мерзавцев и приспособленцев наподобие циркового дрессировщика (это он учил молиться медведицу) до бескорыстных чудаковатых Кулибиных и мудрых «умом сердца» стариков.
Заметим в скобках, замечательным совпадением (совпадением ли?) становится тот факт, что автор «Нового вора», писатель Юрий Козлов, буквально в прошлом году стал обладателем Всероссийской литературной премии имени Лескова. «Очарованный странник» называется. Хм.
А ещё есть отсылка, например, к «Русскому лесу» Леонида Леонова – одного из самых неортодоксальных советских писателей. Отчасти сходна и проблематика этих книг. Кроме того, есть ещё одна леоновская аллюзия. Один из самых известных романов писателя называется «Вор», перед нами –«Новый вор». Но проблемы у нового вора такие же, как у старого – ну не вписывается он в новую реальность, хоть тресни. Не его она:
«Что я думаю о нашем правительстве? – уточнил Перелесов, вновь заметив на фонаре чайку. Он был готов поклясться, что это та самая, любопытная и насмешливая, встретившая его утром. Похоже, пернатая душа господина Герхарда прикипела к фонарю, как кактус к земле. – А что, собственно, я должен думать о правительстве, уничтожившем вторую в мире экономику, сократившем на треть территорию страны, вогнавшем народ в нищету, сказочно обогатившем ничтожных ублюдков, которых потом назовут олигархами. А ещё, – положил вишенку на торт, – завалившем орденами телевизионно-эстрадное гогочушее отребье».
А всё оттого, что этот неприкаянный и местами неприятный Перелесов – всё же остаётся тем самым русским интеллигентом чуть не из девятнадцатого века, склонным к размышлениям, к рефлексии. Интеллигентом из тех времён, когда само это слово ещё отнюдь не было ругательным.
И оттого, казалось бы, оптимистический финал (Перелесов входит в число высших властителей нового политбюро) остаётся открытым. Открытым для трагедии. Ибо исхода не видно, всё закольцовано, в связи с чем вспоминается ещё одна, третья книга Леонида Леонова – монументальная «Пирамида». Эсхатологических предчувствий так много, что просто так, «само собой», ничего не разрешится. Тревога – вот главенствующая эмоция обеих книг. Тревога проглядывает сквозь мистерию «Пирамиды», прячется между строк карнавального «Нового вора». Мир расшатан, что-то непоправимо нарушено, и ничего хорошего из этого, скорее всего, не выйдет.
Что делать? Задаваться вопросом из известной песни: «Что же будет с Родиной и с нами?» Впрочем, Бог с «ними». То есть, с нами. Заслужили,своими руками всё разворовали и уничтожили – по делам их и воздастся им. Оттого сократим вопрос этот проклятый и извечный, вынесенный, кстати, в последнюю строку романа Юрия Козлова:
Что нам делать с Россией?
Статья автора также опубликована в газете «Литературная Россия».