Роман «Лолита» – художественное сновидение Владимира Набокова

Владимир Набоков (1899–1977) – замечательный русский писатель, поэт, переводчик. В 1919 году вместе с семьей эмигрировал. Жил в Европе и США. Активно занимался литературной деятельностью. До переезда в Америку был известен под псевдонимом Сирин. Был талантливым преподавателем русской и мировой литературы, перевел «Евгения Онегина» на английский язык. Перу В. Набокова принадлежат такие выдающиеся произведения, как «Защита Лужина», «Дар», «Приглашение на казнь». Писатель Владимир Набоков несколько раз был номинирован на Нобелевскую премию.

Трудно найти в мировой литературе произведение более противоречивое, чем «Лолита» Владимира Набокова. Одни называют этот роман гениальнейшим творением. Другие брезгливо именуют «грязнейшей из всех книжонок».

Несомненно, у «Лолиты» трудная судьба. В свое время ни одно из издательств, кроме специализирующейся на непристойной литературе «Олимпии Пресс», не решилось опубликовать столь скандальное произведение. А еще «Лолита» – одна из немногих книг, что переведена на другой язык самим автором: в 1955 году она вышла на английском, а несколько лет спустя Набоков перевел ее на русский. Этот факт, безусловно, и усложняет, и обогащает сущность набоковского шедевра. И, наконец, самое непростое – это интерпретация «Лолиты». Как только ее ни толкуют… То видят созданное пером большого мастера художественное описание болезненной педофилии, а то обнаруживают изощренный литературный эксперимент в русле постмодернистской эстетики.

Среди многих толкований есть одно не часто встречающееся. Некоторые исследователи считают, что «Лолита» не что иное, как роман-сновидение, в котором великий писатель-мистификатор замысловато и искусно представил свои персональные фантазии. Версия, бесспорно, заманчивая и смелая. Но, придерживаясь ее, мы вступаем на очень скользкую тропу…

Конечно, было бы моветоном отождествлять респектабельного Владимира Набокова с полубезумным Гумбертом. И тем более утверждать, что всемирно известный писатель увлекался барышнями пубертатного возраста.

Однако все не так просто. Существуют неоспоримые факты, позволяющие обнаружить некий личный интерес гениального «Сирина» к щекотливой теме нимфеток.

Факты эти, разумеется, творческие. В предшествующих «Лолите» произведениях, таких как «Сказка», «Волшебник», «Лилит», «Дар», фигурирует образ девочки-женщины, которая сводит с ума взрослого героя. Наиболее полно разрабатывается эта тема в остросюжетной мелодраматической «Камере-обскуре». Значимо и то, что свой самый эпатажный роман Набоков считал собственным вершинным достижением: «… из всех моих книг больше всего я люблю именно «Лолиту»».

Между прочим, немало параллелей у писателя и с главным героем «Лолиты», в котором угадываются, кстати, и соблазнивший малолетнюю Матрёшу Ставрогин из «Бесов» Достоевского, и реально существовавший Чарли Чаплин с его пятнадцатилетней супругой. Например, род занятий Гумберта связан с литературой (он – профессор английской словесности). Общими являются и некоторые весьма важные предпочтения. Гумберт, как и Набоков, – ярко выраженный эстет, эрудит, обладает тонкой иронией, граничащей с сарказмом, на дух не переносит психоаналитиков, презрителен до брезгливости ко всякому проявлению пошлости и китча, «особенно чувствителен к магии игры», обожает теннис, но недолюбливает современный театр.

Кто знает, может, учитывая все это, небезосновательно признать возможным, что, создавая «Лолиту», Набоков осуществлял некое сновидческое путешествие своего художественного альтер-эго в мир прекрасный и разрушительный …

Вообще-то предположение это не беспочвенно. Ведь практически всей набоковской прозе присуще состояние «нереальной реальности». Вспомним хотя бы «Защиту Лужина», «Дар», «Приглашение на казнь».

В «Лолите» же закон фантастического инобытия сквозит буквально во всем. Ведь даже сама фабула, в центре которой – полноценная любовная связь солидного мужчины с тринадцатилетней девочкой, более всего похожа на сумасбродный сон, где сняты все запреты.

В «поэтическом сне» Гумберта пребывает и главная героиня: одновременно и вздорный, простоватый подросток, и окутанная флером зачарованного видения «сонная нимфетка», спящая красавица «в темнице хрустального сна».

Да и сам Гумберт очень часто будто бы проговаривается, обнаруживая собственную и окружающую его фантомность. Как это нередко бывает во сне, он представляет себя в третьем лице (Гумберт Выворотень, Гумберт Мурлыка, Гумберт Мясник и т.д.). Признается, что живет «в фантастическом, только что созданном, сумасшедшем мире, где все дозволено», разговаривает «с острым смущением, которое бывает во сне», совершает поступки с «дивной свободой, свойственной сновидениям» и среди «пробелов и провалов, свойственных эпизодам в снах», испытывает «странную легкость, свойственную сновидениям», объясняет свое поведение «механическим действием безвоздушного пространства, присущего снам» и т. д.

Как известно, во снах благополучно стирается грань между правдоподобным и фантастическим. Роман Набокова соткан из подобных образов. Спящая Лолита в сумрачном мареве чудится вожделеющему Гумберту то «глазчатым собранием лунных бликов», то «пушистым, цветущим кустом». Ее одежды располагаются «в различных зачарованных положениях, на разных частях как бы плавучей мебели». Она сама «вплывает» в объятья нетерпеливого влюбленного.

Сюрреалистической призрачностью обладают и связанные с сюжетом топонимы. Жилище, где находят пристанище беззаконные любовники, оказывается вдруг «освещенном насквозь стеклянным домом». Населенные пункты, куда заезжает Гумберт в поисках пропавшей Лолиты, – «спавшие мертвым сном городишки». Здесь прохожие легко превращаются то в потерянную нимфетку, то в мужчину «в исподнем белье». А вместо гимнастического прибора на спортивной площадке внезапно появляется виселица.

По мере развития сюжета сновидение утрачивает нежное обаяние романтической грезы, все настойчивей превращаясь в душный ночной кошмар. Бессильно пытаясь удержать ускользающую любовь, Гумберт мучается то видением навязчивых двойников (вместо Лолиты мерещится ее мать Шарлотта, вместо Клэра Куильти – собственный дядюшка Густав), то оказывается жертвой бредовых видений (внезапно видит себя обнаженным перед неизвестно откуда взявшимся слишком гротескным, чтобы быть реальным, частным детективом). Кульминацией абсурда становится убийство коварного разлучника – драматурга Клэра Куильти. Сцена уничтожения похитителя Лолиты – вся насквозь сновидческая. Слишком странно ведет себя убиваемый Куилти: передвигается сомнамбулической походкой, вовсе не испытывает страха перед вооруженным Гумбертом, принимая его за «безвредную галлюцинацию», смертельно раненый, будто в сюрреалистическом мороке, глумится и паясничает. Во время всего этого возникает неизгладимое ощущение, что Гумберт вершит суд не над нелепым драматургом, а карает самого себя: худшего, гротескного, пародийного.

Кстати, есть в тексте «Лолиты» важная деталь, которая откровенно указывает на сновидческую природу шедевра Набокова. Сюжет школьной пьесы «Зачарованные охотники», в которой должна играть юная пассия Гумберта, напрямую трактуется как «греза или дурной сон», а, может, «плод воображения поэта». Учитывая пристрастие Владимира Набокова к литературной игре, можно увидеть в этом нюансе прямую подсказку, ключ к разгадке.

К разгадке тайны самого великого писателя, который, создавая свой гениальный роман, в сущности, возродил грандиозную фантазию «а-ля барокко» в сердце двадцатого столетия. Ведь согласно мировоззренческой эстетике одного из самых величавых стилей мировой культуры наша с вами осязаемая действительность не более чем иллюзия индивидуального сознания, греза всемогущего Морфея (показательна в этом отношении пьеса «Жизнь это сон», корифея испанского барокко Педро Кальдерона). И иллюзию эту гении великолепного стиля непременно облачали в утонченную, пышную, избыточную красоту. То же происходит и у Набокова. Его «Лолита» потрясает роскошью и изысканностью орнаментовки выразительно-изобразительных средств.

Но почему же все-таки сновидение? Отчего для Набокова столь органичен этот жанр? Может, оттого, что он, как и несчастный, презираемый Гумберт, всю жизнь провел с болезненной раной в сердце из-за безвозвратно потерянного рая – ушедшего в небытие детства. Ведь известно, сколь важное место в сознании Набокова занимали воспоминания о благодатном малолетстве, сколь значимую роль играл образ детства в творчестве великого писателя. Кстати, свой культовый роман Владимир Набоков хотел первоначально назвать «Королевство у моря». Прекрасный образ (не правда ли?), намекающий на возвращение мечты о волшебном сне золотых чертогов, где витает желанной грезой лукавая и безгрешная Лолита.