21 (10) сентября 1708 года родился русский поэт-сатирик, филолог, дипломат Антиох Дмитриевич Кантемир.
Антиох Дмитриевич Кантемир родился 21 (10) сентября 1708 года в Константинополе. Отец Дмитрий Кантемир – ученый, видный государственный деятель России и Молдавии, господарь Молдавского княжества (1693, 1710–1711), светлейший князь России и Священной Римской империи.
Мать, Кассандра Кантакузен, дочь правителя Валахии Шербана I Кантакузена, потомка византийских императоров. (Валахия – историческая область, расположенная на юге современной Румынии, между Карпатами и Дунаем).
В 1711 году семья переехала в Россию.
Антиох получил блестящее домашнее образование, затем обучался в Славяно-греко-латинской академии и Академии наук.
Его прочили в господари Молдавии, он мог пойти по стопам деда, дяди и отца. Однако сложилось иначе.
Когда Антиоху было 15 лет, скончался его отец. В духовном завещании Дмитрий Кантемир оставил все свое имущество тому из своих четырёх сыновей, который достигнет наибольшего успеха в науках. Он имел в виду младшего, Антиоха, который с детства проявлял большие способности и склонность к научным занятиям.
Известно, что отцовское наследство в итоге получил старший сын Константин.
Однако Антиох всё равно посвятил себя науке, а также занялся литературным творчеством. Начал с переводов прозы с латыни.
Первая книга Кантемира «Симфония на Псалтырь» была опубликована в 1727 году. Представляла собой «указатель к Псалтири» – свод стихов из псалмов Давида по алфавиту и по темам. Также приводились все случаи употребления слов из церковнославянской Псалтири с конкретным указанием.
Через два года была обнародована первая сатира А. Кантемира – «На хулящих учение». Сатира – «такое сочинение, которое, забавным слогом осмеивая злонравие, старается исправить нравы человеческие».
К обличению добавлен серьёзный политический подтекст.
В своём творчестве Кантемир опирался на сатиры зарубежных предшественников, писал об этом так: «Горацию и Боалу, французу, последовал, от которых много занял, к нашим обычаям присвоив».
Всего было сочинено девять сатир. Среди них – «На зависть и гордость дворян злонравных», «На бесстыдную нахальчивость», «О воспитании», «На человеческие злонравия».
В них ярко и колоритно обличаются человеческие пороки и серьёзные проблемы общества. В своих произведениях Кантемир в том числе использовал и разговорный язык разных слоёв общества, с большим уважением относился к простому народу, ценил народную мудрость.
При жизни сатиры Кантемира не издавались, но активно ходили в списках. Впервые они были изданы в Лондоне в 1749 году, в переводе на французский язык. В 1762 году их опубликовали в России, при активном содействии М.В. Ломоносова. Позднее они были переведены и на немецкий язык.
Признано, что сатиры Кантемира положили начало новой русской литературе XVIII века.
В конце 1720-х годов Кантемир создаёт лирические песни и стихи, которые пользовались большой популярностью у его современников (о чём поэт рассказал сам в IV сатире), тексты не сохранились.
В 1730 году он переводит «Разговоры о множестве миров» французского философа Б. Фонтенеля.
Героическая поэма, посвящённая Петру I, получившая название «Петрида, или Описание стихотворное смерти Петра Великого, императора всероссийского», осталась неоконченной.
Кантемиру принадлежат также басни, оды, прозаические и стихотворные переводы. Работая над переводом стихов Горация и Анакреонта, Кантемир впервые в русской литературе прибегнул к нерифмованному стиху.
Работа А. Кантемира о стихосложении названа «Письмо Харитона Макентина к приятелю о сложении стихов русских» (1744, Харитон Макентин – псевдоним Кантемира). В своём трактате автор не принимает предложенный В.К. Тредиаковским «тонический» принцип стихосложения, при этом признаёт организующую роль ударения в стихе. Поэтому он вводит
в тринадцатисложный силлабический стих, имевший одно постоянное ударение на 12-м слоге, второе обязательное ударение на 7-м или 5-м слоге, что ритмизировало тринадцатисложник определенным образом.
Сочинения А. Кантемира «весьма много похвалялись современниками».
Также он сыграл роль в развитии русского литературного языка. В частности, ввёл несколько новых слов, среди которых «центр», «понятие», «средоточие», «начало», «депутат», «критик», «наблюдение».
Сформулировал принципы построения нового литературного языка и предложил образцы его использования в разных жанрах литературы.
В 2004 году был впервые опубликован и сохранившийся в рукописи русско-французский словарь, составленный Кантемиром. Словарь послужил важным источником сведений из истории русского языка XVIII века.
Антиох Кантемир вёл активную политическую и дипломатическую деятельность. Был активным сторонником Петровских реформ, участвовал в походе Петра I против Персии.
Служил дипломатом во времена Екатерины I, добился больших дипломатических выгод для России.
Принимал участие в событиях, приведших к приходу к власти Анны Иоанновны. Впоследствии в спорных ситуациях отстаивал государственный порядок, установленный Петром I.
В начале 1732 года Антиох Кантемир занял пост русского посланника в Лондоне, с 1738 года стал представителем России в Париже.
А. Кантемир страдал серьёзным наследственным заболеванием, а также болезнью почек. Скончался в Париже 11 апреля (31 марта) 1744 года, в возрасте 35 лет.
Был похоронен в соборе московского Никольского греческого монастыря. Зимой 1935 года монастырь и захоронения были снесены.
В своей статье «Портретная галлерея русских писателей. 1. Кантемир» В.Г. Белинский писал о сатирах А. Кантемира: «По языку, неточному, неопределенному, по конструкции часто запутанной, не говоря уже о страшной устарелости в наше время того и другого, по стихосложению, столь несвойственному русской просодии, сатиры Кантемира нельзя читать без некоторого напряжения, тем более нельзя их читать много и долго. Но, несмотря на то, в них столько оригинальности, столько ума и остроумия, такие яркие и верные картины тогдашнего общества, личность автора отражается в них так прекрасно, так человечно, что развернуть изредка старика Кантемира и прочесть которую-нибудь из его сатир есть истинное наслаждение».
Антиох Кантемир, сатира первая, «На хулящих учение»
Уме недозрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки:
Не писав летящи дни века проводити
Можно, и славу достать, хоть творцом не слыти.
Ведут к ней нетрудные в наш век пути многи,
На которых смелые не запнутся ноги;
Всех неприятнее тот, что босы проклали
Девять сестр. Многи на нем силу потеряли,
Не дошед; нужно на нем потеть и томиться,
И в тех трудах всяк тебя как мору чужится,
Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,
Пяля на книгу глаза, больших не добьется
Палат, ни расцвеченна марморами саду;
Овцу не прибавит он к отцовскому стаду.
Правда, в нашем молодом монархе надежда
Всходит музам немала; со стыдом невежда
Бежит его. Аполлин славы в нем защиту
Своей не слабу почул, чтяща свою свиту
Видел его самого, и во всем обильно
Тщится множить жителей парнасских он сильно.
Но та беда: многие в царе похваляют
За страх то, что в подданном дерзко осуждают.
«Расколы и ереси науки суть дети;
Больше врет, кому далось больше разумети;
Приходит в безбожие, кто над книгой тает, –
Критон с четками в руках ворчит и вздыхает,
И просит, свята душа, с горькими слезами
Смотреть, сколь семя наук вредно между нами:
Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,
Праотческим шли следом к божией проворны
Службе, с страхом слушая, что сами не знали,
Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;
Толкуют, всему хотят знать повод, причину,
Мало веры подая священному чину;
Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу,
Не прибьешь их палкою к соленому мясу;
Уже свечек не кладут, постных дней не знают;
Мирскую в церковных власть руках лишну чают,
Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали,
Поместья и вотчины весьма не пристали».
Силван другую вину наукам находит.
«Учение, – говорит, – нам голод наводит;
Живали мы преж сего, не зная латыне,
Гораздо обильнее, чем мы живем ныне;
Гораздо в невежестве больше хлеба жали;
Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.
Буде речь моя слаба, буде нет в ней чину,
Ни связи, – должно ль о том тужить дворянину?
Довод, порядок в словах – подлых то есть дело,
Знатным полно подтверждать иль отрицать смело.
С ума сошел, кто души силу и пределы
Испытает; кто в поту томится дни целы,
Чтоб строй мира и вещей выведать премену
Иль причину, – глупо он лепит горох в стену.
Прирастет ли мне с того день к жизни, иль в ящик
Хотя грош? могу ль чрез то узнать, что приказчик,
Что дворецкий крадет в год? как прибавить воду
В мой пруд? как бочек число с винного заводу?
Не умнее, кто глаза, полон беспокойства,
Коптит, печась при огне, чтоб вызнать руд свойства,
Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди –
Можно знать различие злата, сребра, меди.
Трав, болезней знание – голы все то враки;
Глава ль болит – тому врач ищет в руке знаки;
Всему в нас виновна кровь, буде ему веру
Дать хочешь. Слабеем ли – кровь тихо чрезмеру
Течет; если спешно – жар в теле; ответ смело
Дает, хотя внутрь никто видел живо тело.
А пока в баснях таких время он проводит,
Лучший сок из нашего мешка в его входит.
К чему звезд течение числить, и ни к делу,
Ни кстати за одним ночь пятном не слать целу,
За любопытством одним лишиться покою,
Ища, солнце ль движется, или мы с землею?
В часовнике можно честь на всякий день года
Число месяца и час солнечного всхода.
Землю в четверти делить без Евклида смыслим,
Сколько копеек в рубле – без алгебры счислим».
Силван одно знание слично людям хвалит:
Что учит множить доход и расходы малит;
Трудиться в том, с чего вдруг карман не толстеет,
Гражданству вредным весьма безумством звать смеет.
Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает:
«Наука содружество людей разрушает;
Люди мы к сообществу божия тварь стали,
Не в нашу пользу одну смысла дар прияли.
Что же пользы иному, когда я запруся
В чулан, для мертвых друзей – живущих лишуся,
Когда все содружество, вся моя ватага
Будет чернило, перо, песок да бумага?
В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати:
И так она недолга – на что коротати,
Крушиться над книгою и повреждать очи?
Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?
Вино — дар божественный, много в нем провору:
Дружит людей, подает повод к разговору,
Веселит, все тяжкие мысли отымает,
Скудость знает облегчать, слабых ободряет,
Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит,
Любовник легче вином в цель свою доходит.
Когда по небу сохой бразды водить станут,
А с поверхности земли звезды уж проглянут,
Когда будут течь к ключам своим быстры реки
И возвратятся назад минувшие веки,
Когда в пост чернец одну есть станет вязигу, –
Тогда, оставя стакан, примуся за книгу».
Медор тужит, что чресчур бумаги исходит
На письмо, на печать книг, а ему приходит,
Что не в чем уж завертеть завитые кудри;
Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры;
Пред Егором двух денег Виргилий не стоит;
Рексу – не Цицерону похвала достоит.
Вот часть речей, что на всяк день звенят мне в уши;
Вот для чего я, уме, немее быть клуши
Советую. Когда нет пользы, ободряет
К трудам хвала, – без того сердце унывает.
Сколько ж больше вместо хвал да хулы терпети!
Трудней то, неж пьянице вина не имети,
Нежли не славить попу святую неделю,
Нежли купцу пиво пить не в три пуда хмелю.
Знаю, что можешь, уме, смело мне представить,
Что трудно злонравному добродетель славить,
Что щеголь, скупец, ханжа и таким подобны
Науку должны хулить, – да речи их злобны
Умным людям не устав, плюнуть на них можно;
Изряден, хвален твой суд; так бы то быть должно,
Да в наш век злобных слова умными владеют.
А к тому ж не только тех науки имеют
Недрузей, которых я, краткости радея,
Исчел иль, правду сказать, мог исчесть смелея.
Полно ль того? Райских врат ключари святые,
И им же Фемис вески вверила златые,
Мало любят, чуть не все, истинну украсу.
Епископом хочешь быть – уберися в рясу,
Сверх той тело с гордостью риза полосата
Пусть прикроет; повесь цепь на шею от злата,
Клобуком покрой главу, брюхо – бородою,
Клюку пышно повели – везти пред тобою;
В карете раздувшися, когда сердце с гневу
Трещит, всех благословлять нудь праву и леву.
Должен архипастырем всяк тя в сих познати
Знаках, благоговейно отцом называти.
Что в науке? что с нее пользы церкви будет?
Иной, пиша проповедь, выпись позабудет,
От чего доходам вред; а в них церкви права
Лучшие основаны, и вся церкви слава.
Хочешь ли судьею стать – вздень перук с узлами,
Брани того, кто просит с пустыми руками,
Твердо сердце бедных пусть слезы презирает,
Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.
Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,
Иль естественный закон, иль народны нравы –
Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околёсну,
Налагая на судей ту тягость несносну,
Что подьячим должно лезть на бумажны горы,
А судье довольно знать крепить приговоры.
К нам не дошло время то, в коем председала
Над всем мудрость и венцы одна разделяла,
Будучи способ одна к высшему восходу.
Златой век до нашего не дотянул роду;
Гордость, леность, богатство – мудрость одолело,
Науку невежество местом уж посело,
Под митрой гордится то, в шитом платье ходит,
Судит за красным сукном, смело полки водит.
Наука ободрана, в лоскутах обшита,
Изо всех почти домов с ругательством сбита;
Знаться с нею не хотят, бегут ея дружбы,
Как, страдавши на море, корабельной службы.
Все кричат: «Никакой плод не видим с науки,
Ученых хоть голова полна – пусты руки».
Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает,
Танцует, на дудочке песни три играет,
Смыслит искусно прибрать в своем платье цветы,
Тому уж и в самые молодые леты
Всякая высша степень – мзда уж невелика,
Семи мудрецов себя достойным мнит лика.
«Нет правды в людях, – кричит безмозглый церковник, –
Еще не епископ я, а знаю часовник,
Псалтырь и послания бегло честь умею,
В Златоусте не запнусь, хоть не разумею».
Воин ропщет, что своим полком не владеет,
Когда уж имя свое подписать умеет.
Писец тужит, за сукном что не сидит красным,
Смысля дело набело списать письмом ясным.
Обидно себе быть, мнит, в незнати старети,
Кому в роде семь бояр случилось имети
И две тысячи дворов за собой считает,
Хотя в прочем ни читать, ни писать не знает.
Таковы слыша слова и примеры видя,
Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.
Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится,
Кто в тихом своем углу молчалив таится;
Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,
Весели тайно себя, в себе рассуждая
Пользу наук; не ищи, изъясняя тую,
Вместо похвал, что ты ждешь, достать хулу злую.
1729
