Распутье вместо тупика: о рассказах «Пауки-боги» и «Место»

Рассказы Игоря Озерского «Пауки-боги» и «Место», несмотря на их внешнюю несхожесть – тематическую, внутрижанровую, стилистическую – образуют своеобразную любопытную «железнодорожную» дилогию об экзистенциальном выборе и выходе из тупика человеческого существования.

«Пауки-боги» – текст скорее постмодернистский, игровой. Неслучайно в первых главах подчеркивается желание рассказчика конструировать из жизни истории – и смешивать их с реальностью. Автор напрямую вторгается в собственное повествование. Поначалу даже кажется, что речь пойдёт исключительно об эскапизме. Или о знаменитом споре о роли (и смерти) творца в современном искусстве. Но позже оказывается, что речь в рассказе не об этом. Совсем не об этом.

Ты когда-нибудь убивал паука? Герой убивал, но в его «деле» множество смягчающих обстоятельств. Убивал, но единожды, да ещё и в детстве. И не ради праздного произвола, но по настоятельной просьбе подружки. Безо всякого желания, вопреки ему. Да и вообще – кажется, тот паук вообще остался жив (но это не точно).

Однако этого достаточно: герой виновен. Априори. Как и все мы: ты ведь тоже когда-нибудь убивал паука? Мы все виновны – мы жили, мы люди. Дамоклов меч экзистенции висит над нашими головами, и тысячи мохнатых лап уже готовы рвать нас на части за нашу первозданную неидеальность. И вопрос личного выбора будто бы поначалу поднимается, но потом мы понимаем – никакого выбора, кажется, нет. Что, собственно, в финале и проговаривается прямым текстом.

Но это дымовая завеса, увод читателя в сторону, ложный ход. Выход есть, и рассказ, при всей его внешней безнадёге, оптимистичен. Во-первых, в финале повествователь проговаривает: да, я виновен, но у меня ещё есть время. И добавляет удивительное: «Столько времени, сколько я захочу». Здесь считывается не только принятие трагизма человеческого бытия или фатализм, но и готовность к борьбе. Ты здесь не марионетка, не Посторонний, говорит герой. Ты сотворец этой реальности.

Что делать? См. начало рассказа. Меняй, конструируй, пробуй, твори. Даже если, возможно, эту неприятную реальность с априорной виной (иными словами – с коллективной ответственностью) тоже создал именно ты, это не последняя попытка. Время действительно ещё есть.

Но что, если эта возможность бесконечно переиграть реальность кажется не даром, а проклятием? А вдруг, сколько не живи и не твори, ничего не изменится – и вокруг всегда будут только ночь и ледяная рябь канала (ну или велика вероятность, что поезд на эту станцию не придёт никогда)? Стоицизм творца – это хорошо, но как обычному человеку порой не впасть в отчаяние от безысходной неизвестности?

На эти вопросы пробует ответить второй рассказ дилогии Озерского, «Место». Это сновидческая притча, написанная к тому же в форме закавыченного монолога одного из героев.

Люди ждут поезда на обледенелой станции, однако придёт он или нет, остаётся неизвестным. Будто этого мало: герой-рассказчик с каким-то кафкианским мазохизмом расписывает другому герою, случайному молчаливому собеседнику, препоны на пути к выходу из этой и так, мягко говоря, не самой приятной ситуации. И билетов у молчаливого собеседника нет, и часов тоже. И всесильный Дежурный (снова кафкианство) едва ли пропустит бедолагу, даже если поезд всё-таки придёт...

Рассказчик обжил Место, и в его репликах даже прослеживается некоторое самодовольство. А само Место – это конкретика, точка (как противоположность бесконечности, пространству). Из точки не видно ничего, кроме самой точки. Но наша геометрия сложнее евклидовой – и последнюю, оказывается, можно просто преодолеть, покинуть, что становится для рассказчика натуральным шоком. И завершается рассказ уже не кафкианской безысходностью, но возможностью побега, реализованного нежелания принимать правила игры. Плевать, придёт Жёлтая стрела или нет – станцию можно покинуть. И уж тем более плевать на реакцию болтливого самодовольного случайного собеседника:

Погодите! Куда Вы!! Куда!!! Я же просил предупредить меня! Остановитесь!!! Нет!! Дежурный!!! Дежурный! Человек уходит!!

Таким образом, два рассказа Игоря Озерского при всей их несхожести описывают два вероятных выхода из тупика безысходности бытия. Или даже три. Можно пересотворить существующую реальность. Можно просто не принять её и уйти. Наконец, можно осознать вину перед пауками и смириться или вечно ждать поезда – если вдуматься, тоже выход, и очень даже распространенный. В конце концов, к рассказчику из «Места» подсаживается новая собеседница – кто знает, может, его убедительная аргументация на неё и подействует. Все мы разные. Ясно одно – для человека возможны и борьба, и эскапизм, и фатализм.

Выбирайте. Время ещё есть. Всегда есть.

Иван Родионов: личная страница. 

Игорь Дмитриевич Озерский. Член Союза писателей России. Окончил Московскую государственную юридическую академию им. О.Е. Кутафина (МГЮА) и аспирантуру. Адвокат. Управляющий партнёр Адвокатского бюро K&P.Group. Автор рассказов, опубликованных в журналах: «Аврора», «Бельские просторы», «Кольцо А», «Турист»; на порталах: «ГодЛитературы.РФ», «Дегуста.ру», «Печорин.нет»; в сборниках поэзии и прозы: «Точка отсчёта» (2023), «Тайна вдохновения» (2022), «Вероятность счастья» (2022) издательства «У Никитских ворот», сборнике «Небайрон» издательства «Перископ-Волга». Лауреат Всероссийской литературной премии «ГИПЕРТЕКСТ» за роман «Безымянные» (2023), Лауреат I Открытого межрегионального молодёжного литературного конкурса фантастического рассказа, посвящённого юбилею советского писателя-фантаста Н.В. Томана (2021), финалист нескольких литературных конкурсов: детективного рассказа «Детектив Достоевский» (2021), «Северная звезда» журнала «Север» (2021), «Ближний космос» (2021), «Мгинские мосты» (2021). Вышел в полуфинал Международной молодёжной премии «Восхождение» (2021, Русский ПЕН-центр).

Рассказы Игоря Озерского

ПАУКИ-БОГИ

Жизнь проносится мимо быстрее, чем это может показаться. Показаться ребёнку или даже взрослому. И чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в этом. Она мелькает пейзажем за окном поезда, который мчится на предельной скорости. А мы смотрим в это окно и улыбаемся, ведь больше нам ничего не остаётся. Время скоротечно. И, как сказал мой любимый писатель, — это аксиома.

Только на этот раз я и вправду нахожусь в поезде. Конечно, будь на то моя воля, я выбрал бы другое место. Например, космический корабль или далёкую планету, а может быть, даже таинственные подземные лабиринты загробного мира.

Хотелось бы самому создать историю своей жизни, быть одновременно и автором, и героем. Я мог бы выбрать завязку, придумать кульминацию и предсказать конец. Конец, в котором и я мог бы стать счастливым…

Но фантазии на то и нужны, чтобы не сойти с ума. Они словно узкий подвесной мост между мечтами и реальностью. Последнее лекарство от отчаяния. Оружие против химеры.

За окном расстилается молочно-белый туман, и возникает ощущение, что поезд несётся сквозь облака. В свете последних размышлений это представляется символичным. Мне начинает казаться, что поезд идёт совсем не туда, куда нужно его пассажирам. Знай, куда он движется на самом деле, я бы предпочёл сойти. И, думаю, я такой не один.

Теперь стук металлических колёс отдалённо напоминает удары вёсел о воду. И я догадываюсь, кому принадлежит та лодка.

На оконном стекле замечаю паука. Он забился в самый дальний угол, словно испугался чего-то. Хотя, быть может, он просто спит.

Говорят, что у пауков много глаз. Вроде бы восемь — столько же, сколько и ног. Странные они создания. Удивительные. Думаю, мы чем-то похожи. Люди и пауки. Пауки и люди. Уникальные в своём роде. Виде. Царстве… Я не биолог, но уверен, что это так.

Поезд вздрагивает, и вместе с ним вздрагиваю и я.

Теперь туман за окном напоминает сигаретный дым, и мне хочется закурить. Но здесь этого делать нельзя. Такова проблема всех современных поездов. Да и не только поездов. Раньше я мог заполнить себя хотя бы дымом. А теперь… Теперь я ощущаю внутри себя пустоту. Кажется, она должна быть невесомой. Ведь это пустота. Но на деле пустота тяжелее всего, что только можно представить. Хочется лечь и притвориться мёртвым, но, к сожалению, от этого не становится легче.

В такие моменты вспоминаю детство. Сейчас, спустя многие годы, оно выглядит безмятежным. Хотя тогда, вероятно, всё было иначе.

В белом тумане мне видится дом, он похож на дом бабушки, в котором я проводил лето. Мне сразу же вспоминается невероятных размеров пень. Бабушка рассказывала, что когда-то на его месте возвышался дуб, а из его необъятного ствола торчал камень. Огромный серый булыжник, наполовину поглощённый корой. Бабушка говорила, что дерево выбрало себе игрушку и не желало расставаться с ней.

Я уже давно не ребёнок, и, вспоминая дуб, я думаю, что бабушка была неправа. И камень тот не был для дуба игрушкой. Просто деревьям тоже бывает одиноко. И в отличие от меня, дуб смог заполнить царящую внутри него пустоту.

Но время безжалостно не только к людям.

От дуба ничего не осталось, кроме огромного пня. Исчез и его любимый камень. Всё это кажется мне важным. Хотя в моменты одиночества многое таким кажется. Мир окутан саваном смерти, и все мы прекрасно знаем, что жизнь происходит здесь и сейчас, но мысленно пребываем то в прошлом, то в будущем, и крайне редко — в настоящем.

Туман сгущается, и создаётся впечатление, что поезд окутан паутиной. Видимо, так кажется не мне одному. Паук вытягивает лапы и ползёт к центру окна. Я по-прежнему не вижу его глаз, но возникает ощущение, что паук тоже изучает туман. В этот момент что-то случается, но за мгновение до этого я слышу скрип. Или даже скорее визг. Вой металла и леденящий душу скрежет.

Я подлетаю вверх, и вверх подлетает всё, что меня окружает. Только паук остаётся на месте. Теперь я вижу его глаза. Их действительно восемь. Паук тянет вперёд длинные передние лапы, словно пытаясь помочь мне. И я тоже тянусь к нему, но никак не могу ухватиться. Стекло вдруг распадается на части, и паук исчезает в пучине больших осколков. Туман проникает внутрь вагона. Пытаюсь понять, куда делся паук, но осколки пронзают глаза. Чувствую боль, а затем падаю на что-то твёрдое.

Я сижу на том самом пне, на месте которого когда-то рос дуб. Но бабушки здесь уже давно нет. Так же, как нет и её дома. Остались только тёплые детские воспоминания и твёрдая поверхность пня.

Мне вспоминается девочка, она жила по соседству. Мы часто играли вместе. Сидя здесь, я словно вновь её вижу. Светлые косы раскачиваются за спиной, а нос морщится, когда она смеётся.

— Расскажи мне ещё раз о дубе, — говорит девочка.

— Я же уже всё рассказал! — отвечаю я.

— Ну тебе что, жалко?

— Ладно…

Пока я в очередной раз пересказываю историю про дуб и камень, девочка, прищурившись, смотрит на меня. Я вспоминаю, что на её щеках были рассыпаны веснушки.

— И куда делся этот камень? Что вообще стало с дубом?

— Не знаю… — отвечаю я. — Спилили, наверное.

— А камень?

— Что камень?

— Его достали?

— Не знаю…

— А ты чего у бабушки не спросил?

— Спросил, наверное… Но забыл.

— Думаю, ерунда всё это! Откуда в дубе может быть камень! — смеётся девочка.

— Бабушка не врёт!

Девочка пожимает плечами.

— Я и не говорю, что врёт… А ты когда-нибудь убивал паука?

— Что?

— Ты когда-нибудь убивал паука? — голос девочки вдруг меняется. Он становится низким, хриплым, шипящим. В следующее мгновение девочка растворяется, и всё, что нас окружает, тоже.

Пустота растекается по всему телу и заполняет меня целиком. Я здесь и одновременно нигде. Мои мысли в прошлом, и мне не хочется уходить отсюда. Я осознаю, что впереди для меня ничего нет. Одна лишь тревога, беспокойство и страх.

Я лежу. Лежу на чём-то мягком и колючем, похожем на сухую траву или хворост. Сознание заполняет шум, но вскоре сквозь него пробиваются слова.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Всё тот же хриплый шипящий голос, которым вдруг заговорила соседская девочка.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

–– Ты когда-нибудь убивал паука?

–– Ты когда-нибудь убивал…

Открываю глаза и вижу гигантскую лапу. Лапу какого-то зверя. Она покрыта густой коричневой шерстью, из которой торчат длинные толстые волоски. Можно было бы подумать, что эта лапа принадлежит собаке, но вместо собачьих пальцев и когтей страшно торчат два чёрных чудовищных, серпообразных когтя.

Вряд ли это собака.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

–– Ты когда-нибудь убивал паука?

Сердцебиение учащается, и я ощущаю дрожь. Что-то не так. Я понимаю — произошло нечто ужасное.

Лапа отрывается от земли и через мгновение оказывается рядом с моим лицом.

Отпрыгиваю в сторону и падаю на спину. Первое, что вижу, —гигантские хелицеры с длинными чёрными иглами. Волосатые лапы окружают меня со всех сторон. Восемь неподвижных чёрных шаров разного размера устремляют на меня немигающий взгляд.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Хелицеры приходят в движение, и единственное, что я могу делать — это кричать. Стараюсь отползти назад, но руки утопают то ли в хворосте, то ли в сухой траве, из-за чего я почти не двигаюсь с места.

Невозможных размеров паук направляется вслед за мной. Я собираюсь встать и бежать, но натыкаюсь на что-то спиной. Поворачиваю голову… Ещё одна лапа с торчащими в разные стороны волосками.

Очередной крик вырывается из моей груди. Мне кажется, он звучит откуда-то издалека. Не верится, что это кричу именно я. И не верится, что происходящее вообще как-то может быть со мной связано. Тело колотит от ужаса, и мне с трудом удаётся сохранять хоть какой-то контроль над собственными движениями.

Отползаю в сторону и вижу ещё пауков. И тут я понимаю, что они повсюду. Гигантских размеров пауки заполнили собой всё пространство. Они трутся друг о друга огромными волосатыми брюхами. Шевелят хелицерами. И медленно переставляют бесчисленное количество конечностей. А десятки чёрных глаз-бусинок пристально смотрят на меня.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

От ужаса вжимаюсь в землю и только сейчас понимаю, на чём именно я лежу. Сначала я думал, что это трава или хворост. Но теперь становится ясно, что это на самом деле. Отмершие волоски, опавшие с гигантских паучьих тел. Они покрывают землю толстым слоем. Настолько толстым, что при желании в них можно было бы зарыться целиком.

Невольно вспоминаю маленького паучка, что сидел на стекле. Наверное, он так же ощущал себя среди людей. Возможно, оттого и забился в самый дальний угол окна. Теперь мы поменялись местами.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Пауки подходят всё ближе, прижимаясь к друг другу волосатыми туловищами. И тут я замечаю между десятков, а то и сотен ног знакомый силуэт.

Приглядываюсь и понимаю, что не ошибся. Это человек. Мужчина в чёрном свитере.

— Эй! — кричу я. — Я здесь!!!

Но мужчина в чёрном свитере не оборачивается. Я смотрю на пауков и ожидаю, что, разозлённые криками, они бросятся на меня. Но ничего не происходит.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Удивительно, но я начинаю привыкать к происходящему. В голове, подобно ростку, пробивается первая спокойная мысль: «Если бы они хотели меня убить, то уже убили бы».

Пауки совсем близко, и один из них склоняет ко мне головогрудь. Вроде бы так это у них называется. Гигантские чёрные жемчужины почти касаются моего лица. Я вижу голову, покрытую густой серо-коричневой шерстью, и блестящий хитиновый панцирь.

— Ты когда-нибудь убивал паука? — спрашивает паук.

— Что происходит? — шепчу я. — Кто вы такие?

— Мы сортировщики, — отвечает паук. — Ты когда-нибудь убивал паука?

Я хочу ответить: «нет», но предчувствие останавливает меня. Между паучьих лап я вновь нахожу взглядом мужчину в чёрном свитере. Он стоит на коленях и трясётся от ужаса. Над ним так же, как и надо мной, нависли огромные головы паукообразных.

Возникает безумная идея побежать к нему, но она мгновенно рассеивается. Пауков так много, что я не успею сделать даже шаг в сторону.

— Ты когда-нибудь убивал паука? — по-прежнему настаивает паук.

Мне опять вспоминается паучок на окне поезда. Его я точно не убивал.

Я собираюсь задать пауку ещё один вопрос, но в голове возникает образ девочки-соседки с веснушками и светлыми косами. Она всё ещё сидит на том самом пне. Это кажется безумно важным, но я не могу вспомнить, почему.

— Ты когда-нибудь убивал паука? — повторяет паук.

— Почему вас это так интересует? — спрашиваю я и мысленно готовлюсь к тому, что хелицеры вот-вот вонзятся мне в лицо точно так же, как прежде стеклянные осколки.

— Тебе нужно просто ответить: да или нет? Ты когда-нибудь убивал паука?

— А что будет дальше? После ответа?

— Ты будешь отсортирован… — говорит паук и почёсывает одной из ног огромное брюхо. Несколько волосков, размером с небольшие веточки, отрываются от тела и смешиваются с общей густой массой, покрывающей землю.

Мужчина в чёрном свитере тем временем поднимается на ноги и что-то говорит своему пауку. Эта кажется мне забавным. У каждого из нас здесь свой паук…

— Я мёртв? — внезапно вырывается у меня вопрос.

— Да, — отвечает паук.

Это многое объясняет.

Смотрю на мужчину в чёрном свитере. Интересно, о чём он говорит со своим пауком?

И тут происходит нечто ужасное. Неожиданно паук кидается на мужчину, и я вижу, как хелицеры пронзают его грудь и шею. До меня доносится нечеловеческий вопль. Мужчина в чёрном свитере машет руками, а его ноги судорожно дёргаются. Он старается ударить паука по голове и глазам, но руки явно его не слушаются. Тело содрогается в конвульсиях и замирает. Я вижу, как хелицеры начинают совершать жевательные движения, и неподвижное человеческое тело принимает жуткую неестественную позу. Другие пауки тоже присоединяются к трапезе. Я с ужасом наблюдаю, как они медленно отрывают от человека руки и ноги и начинают жевать.

Я невольно опускаюсь на землю и обхватываю голову руками. Это сон. Это всё сон. Становится тяжело дышать, и, кажется, меня вот-вот вырвет. Я с нетерпением жду этого, но ничего не происходит.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Пожалуйста, хватит, —  шепчу я.

— Ответь, и всё прекратится.

Видимо, мужчина в чёрном свитере ответил неверно. Из головы всё никак не выходят жуткие образы растерзанного гигантскими пауками тела. Мне кажется, я вот-вот сойду с ума…

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Мне хочется заорать: «Нет!», — но я опять вспоминаю девочку. Она смотрит на меня, и я замечаю в её глазах страх. Чего эта девочка боится? Что же тогда случилось?..

— Расскажи, мне ещё раз о дубе, — говорит девочка.

— Я же уже всё рассказал! — отвечаю я.

— Ну тебе что, жалко?

— Ладно…

Когда я заканчиваю пересказывать историю бабушки, девочка спрашивает:

— И куда делся этот камень? Что вообще стало с дубом?

— Не знаю… — отвечаю я. — Спилили, наверное.

— А камень?

— Что камень?

— Его достали?

— Не знаю…

— А ты чего, у бабушки не спросил?

— Спросил, наверное… Но забыл.

— Думаю, ерунда всё это! Откуда в дубе может быть камень! — смеётся девочка.

— Бабушка не врёт!

Девочка пожимает плечами.

— Я и не говорю, что врёт…

Я собираюсь что-то возразить, но девочка внезапно подскакивает с места и начинает кричать.

— В чём дело? — Я тоже спрыгиваю с пня.

— Паук! — кричит девочка и показывает пальцем на паучка, осторожно цепляющегося за кору. — Убей его!

— Да зачем его убивать? Пусть себе ползёт…

Девочка не успокаивается и продолжает кричать. Паук тем временем заползает на поверхность пня и замирает.

— Да плюнь ты на него, — говорю я.

— Нет! — возражает девочка и смотрит мне прямо в глаза. — Ты либо его убьёшь, либо я домой!

Спустя столько лет такая угроза кажется смешной. В детстве же всё представляется совсем иначе.

«Домой так домой», — сказал бы я сейчас. Но тогда ответил по-другому:

— Ладно…

Я опускаю на паучка ладонь и слегка надавливаю. Раздаётся еле уловимый хруст. А может, мне только так кажется. Может быть, никакого хруста и не было вовсе.

Когда я убираю руку, все лапы паука нелепо торчат в разные стороны, а его тельце нервно подрагивает.

— Он ещё жив! — кричит девочка.

Я смотрю на страдающего паука и не понимаю, зачем сделал это. В груди возникает пустота. Я впервые задумываюсь о действиях и их последствиях. О выборе, что мы делаем. И о страданиях, которые способны им причинить.

Девочка всё ещё кричит, но я уже иду домой.

Ночью прошёл дождь, а на следующий день мы с девочкой встречаемся, как будто ничего и не было. Сидим на том же самом пне и о чём-то болтаем. От паука не осталось и следа. Я стараюсь больше о нём не думать.

Так и произошло. До этого момента.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Отнимаю руки от головы и заглядываю в огромные глаза, отдающие чернотой бездны. Пытаюсь отыскать в них хоть что-нибудь человеческое, но ничего такого в них нет.

Теперь многое проясняется. Может, я и вправду заслужил всё это? Каждое действие порождает последствия.

Паучок с трудом ворочает переломанными ногами, и все его восемь глаз уставлены на меня:

— Зачем ты это сделал?..

Я хотел бы сказать, что не знаю. Но это не так. А врать я не хочу. Или не умею… или не люблю.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Но на этот вопрос нельзя отвечать правду. Уверен, что мужчина в чёрном свитере решил признаться…

— Можно задать ещё вопрос?

Паук молчит, и я расцениваю это, как согласие.

— Если я никогда не убивал паука. Если отвечу «нет» на ваш вопрос. Что будет дальше?

— Рай… — выдавливает из себя паук.

Осматриваюсь и замечаю между паучьими телами ещё людей. Сколько же нас здесь? Паук тем временем всё повторяет и повторяет свой вопрос:

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал паука?

— Ты когда-нибудь убивал…

Наверное, так может продолжаться вечно. Это значит, что есть время обдумать свой ответ…

— Что будет, если я не отвечу?

— Когда-нибудь всё равно ответишь, — отвечает паук и продолжает повторять свой вопрос.

Но тут меня отвлекает визг. Пронзительный и очень громкий. Я вижу девочку. Уверен, что раньше её там не было. Она закрывает лицо руками и кричит. На вид ей лет десять, не больше. Так странно, что она здесь…

Я хочу подойти к ней, но паук преграждает мне путь. Приходится отступить.

Девочка перестаёт кричать. Очередной паук склоняется к ней и что-то шепчет. Я догадываюсь, что именно. Губы девочки шевелятся, но из-за монотонного шипения пауков не слышу, что именно она говорит.

Готовлюсь к тому, что сейчас на неё набросятся так же, как на мужчину в чёрном свитере, но вместо этого паук делает несколько шагов назад и начинает передними лапами разгребать мёртвые волоски. Его конечности двигаются с неимоверной скоростью. Паук зарывается всё глубже и глубже, затем хватает девочку и кидает в образовавшуюся яму.

— Что он делает! — кричу я и бросаюсь в сторону девочки, но ближайший паук ударяет меня лапой и придавливает к земле.

— Ты когда-нибудь убивал паука?

Я смотрю туда, где только что была девочка, но она исчезла. Неужели пауки действительно отправили её в рай? Рай, путь в который пролегает через отмершую паучью плоть?

Я спрашиваю об этом.

— Рай внизу, — говорит паук.

Значит, ответ девочки их устроил. И она не убила за всю жизнь ни одного паука. А значит, мужчина в чёрном свитере либо сказал правду, либо соврал… Но как пауки это поняли? Может, сортировщики читают мысли? Но если бы так, меня бы давно растерзали.

Нет. Мысли они не читают…

Но тогда как они поймут, соврут ли им… Решаюсь спросить об этом.

— Мы чувствуем ложь, — отвечает паук.

Теперь всё ясно.

Я улыбаюсь. Выбора нет. Любые действия порождают последствия, а вернуться в прошлое невозможно. Вот моя судьба. Преступление и следующее за ним наказание.

Но у меня ещё есть время.

Столько времени, сколько я захочу.

МЕСТО

«…зря ты сюда пришёл. Места хуже этого точно нет. Да быть-то, собственно, и не может. Сам подумай: сидишь, вот, здесь на перроне, укутываешься в пальто, ждёшь поезд, а прибудет он или нет, одному богу известно. А значит, что, даже если ожидать осталось недолго, то это время, каким бы ничтожным оно ни было, сейчас растягивается до бесконечности. Это неизвестность так пагубно сказывается на каждом его отрезке. Превращает секунды в минуты, часы — в дни и годы, заставляет сидеть и вслушиваться в ледяные порывы ветра: донесут ли они звуки поезда, или, быть может, дадут другой намёк, пусть даже едва различимый или совсем призрачный. В любом случае, этот намёк — единственное, что способно подарить надежду. Надежда — главный враг неизвестности. Абсолютный её антоним и мощное противоядие, что так необходимо. А вместе с тем — звуки поезда. Да и сам поезд тоже.

Всё бы ничего, только скамьи здесь сильно твёрдые. Как бетон. И нет спинок. Но хуже всего не это. И даже не неизвестность. Поезд-то, скорее всего, пребудет. И прибудет вовремя… Но получится ли на него сесть? Может статься, что поезд окажется не тот. И что следует он совсем не в том направлении. Конечно, при большом желании, можно и на него сесть, только надо ли тебе туда, куда не тот поезд едет?

Или всё ещё сложнее: надо ли тебе вообще куда-нибудь? Хотя, если не надо, зачем бы ты здесь сидел? Если только не заблудился или не попал сюда по ошибке. Может ты заблудился? Или произошла ошибка? А билет у тебя есть? Покажи мне его.

Как, и у тебя нет билета?! Ты в этом уверен? Поищи. Поищи внимательнее…

В билете вся самая важная информация. Очень важная! Я бы даже сказал — фундаментальная: «во сколько» и «куда». Время оправления и пункт прибытия. Обладай мы подобным знанием, всё стало бы куда проще…

Ты не нашёл свой билет? А времени сколько, знаешь?

Нет часов? Как же ты без часов планировал попасть на поезд? Может опять скажешь, что и ехать никуда не собирался?.. Нет, такое никак невозможно. Здесь-то оставаться негде, посмотри: одни лишь скамьи. Вон, тянутся невесть знает до куда…

 Странно, сейчас так безлюдно. Совсем недавно было наоборот. И хоть поезда я не видел, многие куда-то делись… Может им надоело ждать? И они ушли? Только куда отсюда можно уйти?.. Ты что-нибудь видел поблизости?

И я тоже — нет…

Ну что, всё обыскал? Нет билета? Во внутреннем кармане проверил?

Я-то свой уже давно потерял. Так давно, что не вспомню что в нём значилось, и значилось ли вообще что-то. Нет, это нисколько меня не расстраивает. Что действительно хочется знать, так это время. Но его всегда можно уточнить у Дежурного. Видел Дежурного? Пробегал здесь недавно. Кстати, тот самый, у которого когда-то я спрашивал про свой билет. Он тогда посмотрел на меня как-то странно. Словно и не человек я вовсе, а бродячий пёс. Может он, конечно, языка моего не понял, но его глаза, опущенные на меня сверху, будто не фокусировались. И тогда я задал другой вопрос: можно ли приобрести билет прямо в поезде? Дежурный, не отвечая, двинулся дальше, но мне показалось, что он едва заметно кивнул, но, опять же, это не точно. То ли кивнул, то ли тряхнул головой — не ясно. Дежурный в целом двигался как-то странно. Подёргивался, словно брезгливо стряхивал незначительное насекомое с лацкана пиджака. Но даже если Дежурный кивнул мне, это всё равно ничего не меняет — какая разница продаются билеты в поезде или нет? Прибудет-то поезд всё равно нескоро. А даже если наоборот, от этого совсем не легче, ведь каждая минута здесь одинаково бесконечна.

Но вот если бы у нас имелся билет, хотя бы один на двоих, мы могли бы спросить у Дежурного время. Конечно, он проходит здесь редко и делает это ужасно быстро, так быстро, что порой и сказать ничего не успеваешь. Поэтому, как завидишь Дежурного, сразу говори мне. И хоть билетов у нас нет и время знать ни к чему, мы просто спросим его: когда прибудет поезд. Уверен, что он ответит. Всё дело в том, что в прошлый раз, когда я общался с Дежурным, то очень поспешно поднялся со скамьи и подошёл к нему слишком близко. Наверное, это сбило Дежурного с толку, оттого он и был так взволнован и странно на меня смотрел. В этот раз мы не станем подходить близко… Не будем даже вставать со скамьи. Крикнем прямо отсюда, вот так: «Эй, Дежурный! Когда будет поезд?!»

Пусть невежливо, но иначе никак. Уверен, тогда Дежурный ответит. Нет же причин не отвечать, ведь так? Конечно, с другой стороны, это не его работа, сообщать о поезде. Дежурный следит за порядком и имеет много других важных дел. Не просто же так он постоянно спешит. Не будь у него дел, он ходил бы медленно, смотрел по сторонам, придавая себе важности плавными поворотами головы. При этом же Дежурный всё время торопится, совершено не стесняясь того, что это выдаёт в нём служащего, в то время как мы, находящиеся здесь, полностью освобождены от каких-либо обязанностей или забот. И получается, наше положение более выигрышное, ведь мы только сидим здесь и ничего не делаем, в то время как у Дежурного много тяжёлой работы. Может тогда и не стоит отвлекать его от обязанностей? Дёргать по всяким там пустякам. Билетов-то у нас нет, и кто знает, как наша бестактность может сказаться в будущем…

Представь картину: прибудет поезд, завяжется разговор с начальником поезда, а тут Дежурный, к которому мы приставали с вопросами. Вероятно не со зла, и, скорее всего, именно так, но Дежурный, завидев наше общение, может обмолвиться при начальнике поезда, что в курсе всей ситуации: и про время, и про билеты. И начальник поезда побоится предоставить нам место и нарушить тем самым правила. Хотя, кто знает, какие здесь правила? Вдруг и правил-то нет никаких. И даже билетов не требуется. И зависит всё не от начальника поезда, и даже не от проводника, и не от Дежурного, а от того готовы ли мы сами пустить себя в поезд. Позволить себе войти в него. Кто знает, может и поезд всего один, и движется он в одном направлении. Путей-то здесь, я смотрю, немного. Если не сказать обратного…

Эй, ты куда? Куда ты пошёл?! Остановись!!! Это ж я так, не всерьёз… Тебя же Дежурный увидит! Ну не бежать же мне за тобой! Осторожно, ты сейчас расшибёшься о ре…

Эй! Ты где? Где?!

Куда он пропал?! Дежурный!!! Дежурный, человек куда-то пропал! Сколько времени, скажите, умоляю вас! Где мой поезд!? Где мой билет? Дежурный… Что ж, не хотите говорить — не надо. Не говорите мне ничего… Да, конечно, садитесь. Только зря вы сюда пришли. Места хуже этого точно нет. Да, быть-то, собственно, и не может. Сами подумайте... Да нет же! Не про ваше место я говорю. В целом обо всём об этом. Взгляните! Взгляните же! А лавки! Они словно вылиты из бетона! Спинок, и тех нет! Это я ещё не рассказал вам про поезд! Вы пока проверьте билет. Проверьте! Время отправления, пункт прибытия…  Хотя нет в этом смысла. Нет никакого билета. Да и поезда, быть может, тоже…

Дежурный!! Дежурный!!! Сколько мне ещё здесь сидеть?!..

Вы его видели? Видели?!

Это Дежурный…

Пробежал так быстро...

Раньше он никогда так быстро не бегал. Наверное знал, что стану его допрашивать. Неужели ему самому это не надоело? Ну помог бы уже найти этот поезд. Но нет же! Лучше пулей носится туда-сюда. Мы этого Дежурного и с вашим предшественником обсуждали. На нём ещё пальто было.

Вы не нашли свой билет?

Вот, и у меня нет билета…

И у парня до вас его тоже не было — у того, что в пальто. Жаль, он мне пальто не оставил. А вы я смотрю раздеты… Вам не холодно? Я был дал вам пальто, если б оно у меня было. Может, будь у меня пальто, и я его здесь всем предлагал, то поезд пришёл бы за мной быстрее?..

Но, как видите, у меня нет пальто.

Ни его, ни поезда, ни надежды…

Только вы ещё не знаете главного! Пододвиньтесь ближе, чтобы Дежурный нас не услышал. Хотя, ему вряд ли есть до этого какое-то дело. Так слушайте те же: людей на перроне до вас было больше. Но поезда не было ни одного. Ни одного, понимаете?! Люди встают со скамей и уходят! Просто уходят. Хотя некуда им идти! Вы что думаете, это всё так — временно?..  Как знать, как знать… Но если вдруг так случится, что вы надумаете куда-нибудь идти, не забудьте, пожалуйста, про меня. Просто скажите: «Пойдём!»

И я пойду!

Встану со скамьи и пойду. Я же рассказывал, как однажды подходил к Дежурному? О-о, он так на меня посмотрел… Никогда больше не хочу выносить на себе этот взгляд. Вы слышите меня?! Слышите что, я вам говорю?! Если у вас возникнет хотя бы малейшее желание подняться с этой скамьи, сразу же сообщите об этом мне. Сразу!

С другой стороны, что мне с этого? Ну, встану я вместе с вами, а дальше... И подняться-то ещё для начала нужно. Когда долго сидишь — и такая задача становится не из лёгких. Порой начинает казаться, что со временем, которое так невозмутимо скрывает Дежурный, становишься частью этого места. Одним из элементов перрона. Спинкой бетонной скамьи. И подняться означает: поднять с собой ВСЁ: и скамью, и перрон, что, конечно же, никак невозможно…

 И хоть к Дежурному я подбегал, но, во-первых, это было давно, во-вторых: одно дело Дежурный, а поезд… Совсем другое. А значит основной вопрос звучит так:

Позволишь ли ты сам себе попасть в поезд?

На перроне им задаётся каждый. По крайней мере те, кто ожидает так же долго, как и я. Только их почему-то не видно. Иногда немного слышно. Да и то, лишь тени их тяжёлых возгласов. Наверное жалуются, что скамьи твёрдые и спинок нет. Были бы спинки, тогда, конечно, другое дело…

Поезд? Ну, а что поезд? Видимо каждому свой, этот поезд. Багаж-то у всех разный. Вот, у вас есть багаж? Нет? И у меня нет. В этом-то всё и дело! С багажом в поезд нельзя… Но если бы багаж имелся, можно было бы его сбросить, а сбросить себя самого — увы, невозможно никак.

Погодите! Куда Вы!! Куда!!! Я же просил предупредить меня! Остановитесь!!! Нет!! Дежурный!!! Дежурный! Человек уходит!! Скажите который сейчас час… Сколько времени, скажите, умоляю вас! Где мой поезд!?  Дежурный! Который час…

Что ж, не хотите говорить — не надо. Не говорите мне ничего.

Рано или поздно, поезд должен прибыть. Я это точно знаю. Не может он не прибыть. Не бывает иначе. Даже в том случае, если к каждому поезд пребывает свой. И каждый только свой поезд и ждёт.

А грехи…

Грехи, к сожалению, не лежат в чемоданах. Грехи — не более чем те ошибки, которые мы сами себе не можем простить. Неужто поезд, такой большой, с множеством вагонов, не в состоянии вынести столь незначительную ношу? Нет, в это я не верю. Но если на то пошло, прощать я умею. Даже себя самого. Помнить бы только те ошибки, за которые стоит себя винить, ведь их-то, быть может, и нет совсем. И если так, то получается, и грехов никаких нет… Но тогда и поезд давно б пришёл. А его всё нет и нет.

И билета у меня тоже нет.

Да, конечно, садись. Только зря ты сюда пришла…»