Принцесса на горошнице: о сказках Софии Осман

Начнём издалека, из Парижа. В русской культуре он давно стал мифическим градом, куда: «Идут степями широкими, лезут горами высокими…» София Осман и вовсе одушевила Париж, превратив его в собеседника. Её эссе «Из писем парижанки» – очаровательный текст, искрящийся, интригующий, лёгкий – о любви, об измене как способе повзрослеть.

Есть пара заноз: «…не в силах сказать, я вынуждена обратиться к тебе так» – лучше всё-таки пояснить разговорное «так», заменив чем-то вроде: «вынуждена сесть за письмо»; и в предложении: «Сочтешь глупой уловкой, не станешь читать, без сожалений отвергнешь или придумаешь, как расправиться с этим куда более изощреннее?» – имеет смысл пояснить, с чем «этим» адресату придётся расправиться. В остальном, безусловно, шарман.

В других же предложенных текстах Софии Осман блуждаешь с недоумением. Понимаешь: это, видимо, не рассказы, а сказки – показано некое безымянное тридевятое царство-государство, населённое героями-масками. Именно в сказках герои никогда не меняются – добрые остаются добрыми, только жизнь у них становится сказочней, а злые, как правило, гибнут.

Впрочем, злодеев у Софии Осман практически нет. Юная аморалка, мелькнувшая в сказке «Желанный облик» на злодейку не тянет. Есть один неприятный тип – там, где «Люди в клетках». И то он злодей всего-навсего с виду. «Зрители восхищались мудростью и благородством правого человека и ужасались облику левого, хотя оба они не делали ничего, что могло бы подтвердить выводы толпы», – прямо пишет Осман.

Действительно, чем же плох левый? Он всего лишь играет в подобие шахмат на потребу публики. Живые шахматные фигуры по велению правого и левого ежедневно совершают понарошку убийства, пытаясь найти в своих загадочных действиях смысл. «Игроки казались аллегорией, но публика воспринимала их всерьез», – уверяет Осман. Кому казались? Публике? Тогда почему она воспринимала фигуры всерьёз? Загадка.

«А зачем это все? – спрашивает мальчик, появляясь именно для того, чтобы задать вопрос. Андерсеновский такой мальчонка, держащийся за папину руку. «Это искусство», – поясняет автор устами персонажа так и названного «консультант». Искусство – зеркало жизни. София Осман с этой аксиомой не спорит: «Все, как в жизни», – грустно констатирует папа мальчика и переводит взгляд на двух людей: «черного, злого, сгорбленного, с лицом, искаженным ненавистью, и белого, улыбающегося, от которого струился лучистый свет».

В общем, злодея нет, есть статист, играющий то ли дьявола, то ли чёрного ангела.

«Нет и не надо! – воскликнет лояльный читатель. – Конфликт, он же двигатель сюжета, может возникнуть не из столкновения героев, а сам, из предложенных обстоятельств». Самозародиться, подобно мышам в постельном белье. Например, у того же Андерсена есть чудесная сказка «Принцесса на горошине» – в ней злодейская только погода, загнавшая девушку в дом короля с королевой.

Но если следовать писательским принципам Софии Осман, то получается, королева натаскала на кровать тюфяки, а горошину не подложила. Принцесса съела предложенный ужин, забралась на башню из тюфяков и матрасов, отлично выспалась, поблагодарила всех за приют и ушла восвояси. Что-то там было про горох? – спохватимся мы. Наверное, гостье подали на ужин горошницу. А читатель проглотил это всё, и зевнул: не люблю горошницу с детства. Я предпочёл бы чудо. А то содержание чуда в крови резко понизилось, жить страшновато стало.

Чудо-то получается, когда под тюфяками горошина, принцесса ворочается, не может уснуть, и наутро всё тело её в синяках! Она, разумеется, говорит: «Я прекрасно выспалась», но произносит сквозь слёзы.

Вот ведь как. Нельзя забывать о горошине, если готовишь принцессе из перин и подушек детектор. В противном случае принцесса не выходит замуж за принца, а выходит прочь и катится себе под дождём по бескрайней дороге.

«Как в жизни?», – вставит папаша из соседнего текста. Пожалуй. Но жизнь нуждается в чуде. И оно появляется в ней, не без участия искусства. Которое, кто бы спорил, – конечно, зеркало. Но не обычное, а волшебное. В нём мерцают и поражают смотрящего искры – они высекаются от столкновений героев друг с другом или с окружающим их созданным автором миром.

А у Софии Осман продаются личины («Желанный облик»), в лавку продавца заходят разные персонажи и выходят оттуда… Художником Сашей пишутся картины, не имеющие спроса («Саша»), и однажды получается копия известного полотна… Каждый день по воле неприятно выглядящего субъекта и более или менее симпатичного господина ходят фигуры по шахматной доске («Люди в клетках»)… Развлекается в меру своего разумения богач («Тракторист»)… Некая дама дрессирует дирижёра для выступления в условном Ла Скала («Маэстро Лариони»)… И ничего не меняется.

Чтобы приготовить хороший рассказ или сказку, нужно взять героя, посвежее, и бросить его в кипяток. И прелесть хорошего текста в том, что не только читатель, но и сам автор порой не может спрогнозировать результат.

Софья Осман великолепно готовится – не готовит нечто чудесное, а именно что готовится: тщательно подбирает ингредиенты, детально характеризует героев, расставляет декорации, даже юмор для приправы берёт… После этого и надо бросать в кипяток героя, но автор замирает, и текст застывает тоже, словно поражённый сильнейшими чарами.

«Добрым молодцам урок» может возникнуть лишь в сказке «Желанный облик». Здесь всё здорово – прописанный с любовью герой, занятная обстановка, создающая подобие интриги…

Постепенно мы узнаём, что герой по имени Марко продаёт образы. Помогает то одному, то другому, зашедшему в его магазин. Наконец действие сдвинулось, возник намёк на конфликт: продавец отказал расчётливой юной шлюхе: «Я не торгую фальшью». Вот она, необходимая искра? Нет, ничего не изменилось ни у Марко, ни у алчущей богатого любовника девушки.

Между тем, у Софии Осман в этом рассказе (или сказке, не важно) всё уже есть для чуда – искра может появиться с приходом прекрасной женщины, не нуждающейся в личинах. Но тогда её пришествие должно быть в самом конце – перед тем, как Марко начал закрывать магазин. «Либо она испытала слишком многое, либо вовсе не знала трудностей», – думает потрясённый Марко. И после этого – сразу текст со слов: «Часы пробили шесть». Единственно, такая женщина – перевешивающая всех прочих персонажей – не будет хихикать, в этом глаголе вкус чуть изменил Софии Осман.

Также есть подобие интриги в забавном тесте «Саша», написанном бойким стихом. Видимо, потому, что речь идёт о ситуации поэтичной: как двое мужчин породили женщину. Они создают её, сначала вербализируя, обсуждают будущую картину:

А как тогда мне бабу передать?..

Любопытно? Ещё бы! Но в итоге художник Саша неделю тужился и породил клон знаменитой женщины, созданной давным-давно художником Лёней. Мону Лизу. И всё. В чём урок добрым молодцам?

Урок обычно заключается в том, что, если тебя кинули в кипяток, это необходимо для чуда. Ведь чаще всего подобная практика – проверка на содержание зла в организме: если ты злодей, то сваришься и подохнешь, если добр, то выйдешь из котла краше прежнего, да ещё, вероятно, награждён будешь царством. Или: если у тебя синяки от ночи, проведённой на скрытой тюфяками горошине, ты получишь в мужья неплохого принца.

Сказки Осман пока не дают уроков: красивое зеркало её искусно прописанной прозы старательно отражает действительность. Где большинству необходимы личины, где изо дня в день приходится разыгрывать бессмысленный фарс, где короли изобретают для себя странные развлечения с девами, где для выступления на публике необходим актёрский талант… Всё это мы видим и сами. А хочется чуда…

---

Светлана Чураева: личная страница.

София Осман. Родилась на севере России. Живет в Москве. Окончила Московский государственный юридический университет. Работает в сфере финансового аудита. Роман «История Мишеля Боннара» и его продолжение вышли в издательстве «Эксмо» (2018), следом был опубликован сборник рассказов «Варфия». В настоящее время, совместно с издательством «1001 бестселлеров», выпущен сборник исторической прозы «Шара». Обучается в Литературном институте.

---

СОФИЯ ОСМАН

РАССКАЗЫ[1]

ЖЕЛАННЫЙ ОБЛИК

Дверной колокольчик, подвешенный над входом, известил о посетителе. Интеллигентного вида мужчина в подходивших его продуманному и немного вычурному образу очках, сдержанно улыбаясь, поднялся и встал за прилавок. Глаза за модными круглыми стеклами проявляли интерес и искреннее желание помочь. Он приветливо, но сдержанно поздоровался с только что зашедшей в лавку дамой. Дама же на приветствие не откликнулась, а немедленно начала водить по сторонам очень круглой кудрявой головой. Она с любопытством, однако немного нервно стала изучать выставленный ассортимент: с нескрываемым интересом рассматривала завешанные удивительным товаром стены, щурилась на верхние конструкции и даже забралась по маленькой лестнице туда, куда не смогла дотянуться. Спустившись, дама пересмотрела почти все образцы, вывешенные на вешалках и стойках. Закончив просмотр, она изобразила подобие разочарованного изумления и подошла к прилавку:

— Какой-то у вас неактуальный выбор, любезный Марко. — Посетительница чуть опустила голову и вновь прищурилась, разбирая надпись на золотой табличке, приколотой на маленьком кармашке клетчатого жилета. — Вы итальянец?

— Добрый вечер, мадам, — учтиво повторил разодетый продавец и улыбнулся уже гораздо приветливее. — Что вы ищите? Может быть, я смогу помочь или подсказать, где это раздобыть? Марко — исторически сербское имя, мадам, — добавил он и галантно поклонился.

Женщина от источаемой продавцом любезности притихла.

Мужчина положил руки на прилавок и сцепил их в замок, демонстрируя дорогую печатку.

— Вероятно, сможете, — протянула дама, сохранив при этом выражение легкого недоверия. — У моей дочери — свадьба, — начала она.

— Замечательное событие, поздравляю! — воскликнул Марко.

Дама слегка улыбнулась.

— Но выбором я ее, недовольна, скажу честно. — Опершись о прилавок с противоположной стороны, она развела ладони в стороны. — Он чудной, не наш и совсем ей не пара.

Марко участливо кивал:

— Да, мадам, дети порой преподносят нам сюрпризы. — Его лицо выражало глубокое понимание случившегося у мадам нелепого несовпадения. — Однако мы должны как мудрые родители принимать их выбор.

— Вы правы, — воскликнула дама. — Все именно так. Вы вторите моим мыслям. — Она бросила на продавца восхищенный взгляд и повторила: — Но он ей совсем не пара, и вся его семья совершенно не подходит. Нет вкуса, нет нашей ярости, яркости, колорита нет! — продолжала сокрушаться она.

— Нет колорита, — кивнул Марко. — Да откуда ему взяться, это же исключительный компонент, мадам.

— Ох, как же вы правы, месье, как же правы, исключительный! — Дама с усилием закивала. — Но я приняла случившееся, я смирилась и приняла! — Глаза ее при этом наполнились скорбью.

— В вас говорит мудрость, и безусловная любовь к дочери. — Марко с большим уважением и почтением смотрел на покупательницу.

— Но раз я ничего не могу сделать, то на свадьбе я решила проявить свое полное недовольство! — заявила она. — Иначе я буду считать, что не все сделала, не уберегла, не повлияла, а так… — покупательницы помедлила, — так я сделаю все, что в моих силах, понимаете?

— Вот это верно! Мы должны непременно сделать все, как же мы обойдемся без полного набора усилий и попыток, мадам! — Марко разжал руки и перевернул их ладонями вверх, показывая полное принятие всего, что исходит от дамы.

— Поэтому я здесь! — подытожила та.

— Это самое верное решение! Давайте выбирать ваш образ.

Он вышел из-за прилавка и встал напротив покупательницы.

— Я хочу им всем показать, какова моя позиция, — продолжала уточнять дама. — Пусть все видят, что мне все это не по душе, пусть знают, что у меня абсолютно другой взгляд на происходящее, пусть понимают, что мне все это вовсе не нужно, я хочу быть…

Лама неожиданно замолчала и с любопытством посмотрела на то, что подал ей Марко.

— Это! — гордо сказал он. — Мадам, я уверен, это именно то, что вам нужно. — Он протянул маску. — Не медлите, примерьте сейчас, вот увидите, вы станете именно такой, как сейчас настроены!

Дама взяла маску в руки, сняла с себя будничное выражение и надела предложенное. Затема встала напротив большого зеркала и высокомерно, снисходительно, с достоинством королевы взглянула на отражение.

— Улыбнитесь же! — подсказал Марко.

Она попыталась улыбнуться. Уголки губ слегка загнулись вверх, однако хладнокровие покупательнице не изменило: из зеркала на нее с императорским величием смотрела женщина, исполненная собственным достоинством сверх всякой меры.

— Бесподобно! — одними губами прошептала она.

— Благодарю! — Марко галантно взял руку «герцогини» и прижал к жилетке в районе золотой надписи.

— Вы гений, — отозвалась дама, разглядывая свои чуть опущенные надменные веки. — Беру!

Дама протянула Марко крупную купюру и внимательно приблизилась к зеркалу, пытаясь различить новые, так не свойственные ее обычному выражению черты.

— Я чертовски хороша в этом, — резюмировала мадам и снова растянула губы в хладнокровном одобрении.

Марко поощрительно кивал:

— Да мадам, ничего кроме восхищения. — Он внимательно оформлял документы о продаже. — Хотите привыкнуть в обновке? Так и пойдете? — любезно уточнил продавец.

— Нет, нет, пусть мой новый образ станет для всех сюрпризом, нельзя, чтобы кто-то понял, что я так умею, — она хитро улыбнулась. — Пусть удивятся, будет чему.

Она стянула с себя «герцогиню», бережно положила маску на специальную бархатную подставку, надела обратно ежедневное выражение буднично рассчиталась и, поджав губы, сухо добавила:

— Спасибо.

— Всегда рад вам, мадам, — кивнул Марко и торжественно передал красочный пакет с коробкой внутри. — Всегда рад!

На выходе из лавки покупательница столкнулась с энергичным мужчиной. Тот ловко удержался на ступеньках, избежав столкновения с «герцогиней», галантно протянул руку, указывая даме, что пропускает ее, и только затем преодолел крыльцо.

— Марко! — не дожидаясь приветствия, мужчина кинулся к прилавку.

— О-о-о-о! — Марко счастливо заулыбался. — Мой дорогой друг! — Продавец протянул обе руки к знакомому. — Как я вам рад!!!

— Я тоже, я тоже, — торопливо откликнулся постоянный покупатель. — Мне очень нужна твоя помощь. — Он завертел головой, рассматривая маски, развешанные по стенам. — Я только что прилетел в город, был на конференции, через час у меня — ответственная операция, а вечером у сына — концерт, он же у меня пианист, ты помнишь? — В последней фразе прозвучало очевидное восхищение.

— Ну конечно, мой дорогой друг, малыш Франческо — настоящий талант и наша гордость. Я преданный его поклонник уже много лет, уверяю, совсем скоро он добьется немыслимого успеха. — Во взгляде Марко отражались восхищение и радость. — Что мне для тебя сделать?

— Я не в состоянии улыбаться, я вымотан, не сплю и толком не ем уже неделю, все эти перемещения меня окончательно истощили, — жаловался отец пианиста. — А Франческо, он будет ждать, и я не могу не пойти: он мой сын, моя гордость, я должен. Понимаешь?

— Конечно, — кивнул владелец лавки. — Ты несомненно делаешь все верно, идти обязательно надо, как же иначе мы стать счастливым, как не через успехи своих детей?

— Ты прав! Марко, как же ты прав! — воскликнул уставший доктор. — Помоги мне. Мне нужно счастье, мне нужна улыбка и гордость за него, потому что я очень им горжусь, так что и представить сложно.

— Ну, это совсем нетрудно, мой друг. — Марко нырнул под прилавок и достал черную коробку, с номером. — Держи. Поверь мне, это то, что понадобится тебе вечером.

Мужчина без промедлений сорвал с себя озабоченный и торопливый вид и надел выбранную продавцом маску.

В зеркале отражался абсолютно счастливый человек: глаза светились благополучием и покоем, улыбка выражала полнейшую безмятежность и радость. Радушная улыбка открывала белоснежный ряд зубов, что озаряло немолодое лицо, делая его выразительным и привлекательным.

— А ну-ка, нахмурься, — подсказал Марко.

Покупатель попытался исполнить команду, но вместо этого его лицо стало еще более милым и жалостливым.

— Или разозлись, — предложил продавец.

Доктор попытался оскалиться, но вместо этого его новое веселое лицо получилось дурашливым и смешным.

— Гневайся!

Было заметно, как покупатель изо всех сил хмурил лоб и щурил глаза, однако маска хорошо скрывала истинные чувства, демонстрируя лишь мир и полное согласие со всем вокруг.

— Марко, — простонал он в улыбке. — Я спасен! Мой друг, который раз ты меня выручаешь. Держи.

Он протянул две купюры, в общей сложности вдвое превышавшие стоимость самой дорогой маски.

— Не нужно сдачи! — продолжая улыбаться, кивнул доктор. — Однако такое веселье не для предстоящей трехчасовой операции.

Он снял «гордого счастливчика» и натянул привычный врачебный вид, щелкнув застежками за ушами.

— Ну, я побежал. — Доктор схватил коробку, махнул рукой и выскочил из лавки.

— Пока, пока, — пробормотал Марко и записал в книжечку очередную продажу.

Как только его лавка опустела, хозяин чуть увеличил громкость маленького радиоприемника. Из динамика лилось что-то джазовое милое. Мужчина задвигался в такт знакомой мелодии, изредка непроизвольно подпевая. Он гордился своим умением изображать голосом звуки трубы и, оставаясь в одиночестве, как сейчас, позволял себе такое развлечение. От души захохотав, он весело зааплодировал невидимому музыканту. Марко снял очки и с усердно протер клетчатым платочком и без того чистые стекла. В эту секунду колокольчик дернулся. Входная дверь впустила в его одиночество какого-то парня.

— Я в отчаянии, — с порога заявил молодой человек. — Я в адском отчаянии. — Он подскочил к Марко и перегнулся через стойку. — Завтра у меня — защита дипломной работы, — прошептал он и зачем-то оглянулся на дверь, — а я не готов. Но это не самое страшное.

— А что самое? — шепотом спросил продавец, тут же переняв повадки парня.

— Страшное то, что я влюблен, и думать ни о чем, кроме нее, не могу. — Голос покупателя дрогнул.

— Какой вы счастливый! Это так чудесно — быть влюбленным! — Марко склонился к молодому человеку, чтобы его услышали. — Нет ничего ценнее того, что сейчас у вас, поверьте старому ловеласу! — Продавец захихикал.

— Да если бы она меня любила так же, как я… — Покупатель совсем приник к уху Марко. — Она же меня избегает, глаза отводит, когда видит! Меня это так сильно ранит, месье, — делился своими горестями парень.

— Поверьте, это значит лишь одно: она к вам тоже неравнодушна, — возвысил голос Марко.

— Тс-с-с, прошу вас, — парень прижал палец к губам. — Я так боюсь, что кто-то может нас услышать.

— Кого вы боитесь? — еле слышно спросил Марко. — Поверьте, здесь, кроме нас двоих, никого.

— Помогите, мне нужно завтра сдать диплом, а дела мои в этом оставляют желать лучшего.

— Но простите, как же я могу вам в этом помочь? Вы, к моему сожалению, совсем не по адресу.

— А вот и нет, — продолжал шептать покупатель. — Уверенность, с которой вы непременно можете помочь, — это половина моего успеха. Только представьте, вот приду я завтра растерянный, багровый, сомневающейся, выдам этим себя с головой в ту же секунду, как предстану перед комиссией.

— Пожалуй, вы правы, но уверенность не спасет вас от экзамена.— Но и что, пусть я буду ошибаться, но я буду делать это спокойно и чинно, и у меня появится шанс, что мое самообладание заметят и оценят, — пояснил парень.

— Вы верно мыслите, однако я допускаю, что ваше самообладание вообще не будут оценивать, потому что вы защищаете диплом на другую тему, — развел руками Марко. — Но вы правы в том, что спокойствие и твердость завтра вам совсем не повредят. Пройдите сюда, тут никого нет, и мы сможем наконец-то то разговаривать обычно.

Марко указал рукой на маленькую ширму в углу. Молодой человек вновь оглянулся на дверь и прошмыгнул в предоставленное укрытие.

— Держите, — Марко протянул за занавеску несколько масок. — Примерьте — и поймем, что лучше. У меня есть сомнения, что излишняя самоуверенность вам поможет, мой друг.

— Я уверен в том, месье. Лучше пропадать гордым! — многозначительно добавил парень и снял с себя томительно-растерянный образ.

Он натянул новую личину и жестко посмотрел на свое отражение.

— Ой! — отшатнулся он. — Как же?

— Да-да, я это и имел в виду, — подтвердил свои догадки опытный Марко. — Вообразите только, что при том что знаний у вас, с ваших же слов, немного, вы завтра так глянете на искушенную публику. И что?

— Да-а-а-а, — расстроился парень, — окончательный провал.

Марко сочувственно покачал головой. Молодой человек стянул самодовольство и вынул из коробки следующую маску.

— Э, нет-нет, с таким лицом меня погонят с кафедры!

Он отшатнулся от смотревшего на него отражения. Новая маска глядела с вызовом и апломбом. Весь образ твердил о предстоящей схватке, которой так желает ее обладатель. Воинственное и решительное лицо выказывало желание немедленно действовать, без повода и причины.

Парень окончательно сник и стянул маску драчуна.

— Что же делать? — растерялся он.

— Пробовать дальше, — решительно заявил Марко и протянул отчаявшемуся покупателю третью.

Без всякого желания тот надел ее — и увидел милое лицо. Чуть смущенные, немного лукавые, но очень добрые глаза смотрели просто, открыто и очень выразительно. Улыбка вызывала желание улыбнуться в ответ, а мягкость и кажущаяся душевность подтверждалась общей одухотворенностью.

— Пожалуй, это то, что нужно, — подтвердил Марко, с удовольствием глядя на результат.

— Ничего себе! — воодушевился юноша. — Я совсем простой, но в то же время спокойный, сдержанный, без страха и надрыва. Пожалуй, это именно то, что мне надо!

Он радостно распростер объятья и заключил в них невысокого продавца, отчего тот захохотал и радостно закачал благодарного покупателя.

— Оформляйте! — весело закричал парень и стал репетировать.

— Как же я люблю, когда мои покупатели счастливы, — с удовольствием сообщил Марко и прошел за стойку.

— Я непременно с этим завтра справлюсь, — пообещал покупатель.

— Непременно! — кивнул продавец и протянул пакет с коробочкой внутри. — Удачи!

Парень счастливо улыбнулся и вышел из лавки.

Все обеденное время Марко никто не тревожил; он смог насладиться тишиной, и даже позволил себе просмотр старого кино, к которому питал особую слабость. Особенно он любил выключить звук и разговаривать вместо героев. Он придумывал для них новые роли, дарил новые образы, тем самым создавая совсем других людей. В такие моменты он думал о том, что оттачивает свое мастерство безошибочно угадывать то, в чем нуждается человек, посетивший его магазинчик.

Марко с удовольствием ел воздушное суфле, раскачиваясь на стуле и закинув ноги на маленький табурет, когда в магазин зашла высокая дама самого шикарного вида. Увидев ее, падкий на модные новые образы Макро так удивился, что сразу вскочил на ноги и вышел к женщине из-за прилавка, раскрыв широко руки.

— Истинное удовольствие у себя такое прекрасное создание. — Марко протянул руку, чтобы поздороваться. Женщина мило улыбнулась и кивнула.

— Позвольте же мне угадать, что вас привело ко мне? — предложил любимую игру продавец.

 Дама с удовольствием захихикала:

— Пожалуй.

— Так, дайте-ка подумать, — Марко изобразил секундное замешательство и махнул пальцем в догадке. — Вы собираетесь на вечеринку и вам нужно что-то особенное?

Женщина замотала головой.

— Так-так… Вы идете на свидание с прекрасным мужчиной и желаете его удивить? — вновь попробовал Марко.

— Нет, увы, это не так, — откликнулась женщина.

— А может быть вы ищите что-то для работы? Вы, вероятно, актриса и вам требуется нечто драматическое?

— Снова не угадали, — любезно отозвалась дама. — Я… я просто шла мимо и увидела витрину. У вас так красиво и так чуднó. Я забежала из любопытства.

— О, это самая приятная мне причина, если заходят просто так, ничего не ища, — обрадовался Марко. — Это лишь значит, что прекрасная мадам полностью удовлетворена тем, что дарит ей жизнь, и тем как сама прекрасная мадам откликается на все происходящее! Я заявляю, вы — счастливый человек!

— Вы правы, я даже не знаю, что бы я хотела из всего этого. — Покупательница обвела комнату взглядом. — У меня и своего в избытке.

— И правда, в вас влюбится счастье. Но как, откройте тайну, я никому ее не поведаю, как вы, чудное создание всем полностью владеете? Ведь это совершенно невероятно.

— А я… — мадам немного задумалась. — Я такая, какая есть. Мне незачем быть другой.

— Счастливая простота, — Марко покорно поклонился богине. — Я буду о вас рассказывать, позвольте?

— Все, что могу сделать для вас, — дама вновь чарующе улыбнулась.

— Но все же если вам что-то будет нужно, ну, просто из скуки, для веселья, знайте, Марко всегда будет вам рад.

Мадам вновь озарила мужчину улыбкой и вышла.

— Какая особенная барышня, — оставшись один, грустно пробормотал хозяин. — Милая, кроткая и нашедшая саму себя, спокойная. Как же так, такая природная красота и такая внутренняя гармония? Тут вероятна одна из двух причин, — вслух сама себе отвечал Марко. — Либо она испытала слишком многое, либо вовсе не знала трудностей.

— Марко, дружище, — окликнул его телефон. — Куда же ты запропастился?

Марко счастливо заулыбался:

— Нет, нет, куда я денусь.

— Ты так и веселишь публику разнообразием настроений?

— Этим я публику спасаю, — захохотал Марко.

— Приедешь сегодня? Рассчитывать на тебя?

Марко вынул круглые золотые часы из жилетного кармана и, нажав на кнопку сбоку, пару мгновений наблюдал за секундной стрелкой:

— К восьми успею, я буду непременно, — уверенно кивнул он.

— Захвати мне азарт, — засмеялся друг, — колоды без тебя вскрывать не станем.

Марко положил телефон, снял с вешалки «азарт», упаковал его и поставил на край прилавка.

— Марко? Это вы Марко?

В лавку стремительно зашла очень молодая девушка . Она таким рывком открыла дверь, что колокольчик не справился и лишь тихонько тренькнул.

— Да, мадемуазель, верно, — кивнул Марко, однако отчего-тоне желал показывать гостье свою привычную улыбку.

— Вы непременно должны мне помочь, — требовательно заявил вчерашний ребенок. — Слышите?

— Смотря зачем вы тут, — радушно, но слишком спокойно для участливости ответил мужчина.

Девушка глубоко вздохнула и, чуть приглушив голос, начала:

— Я встретила мужчину, он взрослый и очень состоятельный. Он не свободен, но настолько богат, что может позволить себе все, понимаете? — чуть прикрыв глаза, поведала девица.

— Пока не очень, — честно признался продавец.

— Я хочу понравиться ему, я хочу стать настолько обворожительной и прелестной, такой манящей и непреступной, чтобы он влюбился в меня бес памяти. Я уверена, это возможно, — жарко шептала девица. — Мне рассказывали про вас чудеса. Я слышала, что вы продаете самые настоящие чувства. Помогите же мне!

Марко молчал.

— Ну что вам стоит? — воскликнула девица. — Смотрите, сколько у вас всего. Мне нужен он. Я в отчаянии. Я бессильна что-то изменить в своей жизни, кроме этого.

— Разве?

— Поверьте мне, — уверено заявила девушка. — Я все перепробовала.

— Простите, а что именно? Что вы пробовали для того, чтобы спастись от отчаяния, о котором вы твердите? Учились? Работали?

Девушка захлопала глазами.

— Может быть, у вас есть какое то ремесло? Умение? — продолжал Марко.

Девушка приняла скучающий вид, показывая, насколько подобные разговоры для нее бессмысленны и утомительны.

— Ну что вам стоит? — повторила она.

— Увы, я не торгую фальшью, — развел руками продавец. — Фальшь продается в лавке за углом, мадемуазель.

Марко учтиво поклонился и указал рукой в направлении другого магазина.

— Значит, вы мне отказываете? — возмутилась девица.

Хозяин лавки промолчал.

— Ну что ж, значит, все, что мне говорили про вас, — бессовестная ложь! Вы сам лживый и бездушный. Вот. Слышите? — Ее милое до этого лицо, исказила гримаса презрения и злости.

— Как вам будет угодно, — вновь поклонился продавец.

Девушка развернулась и вышла, громко хлопнув на прощание дверью.

— Я не торгую фальшью, — повторил Марко уже себе. — Фальшью.

Часы пробили шесть. Хозяин лавки подошел к двери и перевернул табличку, известив прохожих о закрытии. Он приглушил внутренний свет и добавил яркости наружной подсветке. Большая неоновая маска на витрине менялась раз в несколько мгновений. Она становилась то радостной, то грустной, плачущее лицо сменялось восторгом.

Марко прошел в комнатку в глубине магазина и встал возле зеркала, освещенного яркими лампами.

Распахнув большой плоский короб, стоявший там же, он задумчиво всмотрелся в выбор настроений.

— Покер, покер, — бормотал он. — Где ты? Куда же я тебя положил, покерфейс?

Он провел пальцем по всем лицам.

— А, вот ты где!

Он заметил нужную маску на манекене, снял и надел сам. Закрепив защелки за ушами, Макро стянул с плечиков бархатный пиджак, аккуратно повесил свою жилетку, принял в вид заядлого картежника, схватил со стойки пакет с «азартом» и поспешил на встречу.

САША

Художника Сашу тяготили материальные проблемы. В задумчивости он нервно мерил шагами мастерскую. Гнетущие мысли о быте, ему противном доводили до тревожного состояния и гнали прочь любое вдохновение. 

Суть его творческой натуры воплощалась фразой:

Не должен быть ты в нищете,

когда творить — твое призванье!

Время от времени Саша останавливался и критически смотрел против света на незаконченные полотна. 

Хорошо зная себя, он стыдился своего умения писать в любой манере и на любую тему. 

Временами он мучительно думал: «Ведь я не труженик панели, чтобы годиться всем. Я всех собой определять не стану!», но и следом нес : «А как же быть? А как иначе быть?! Неужто мне придется на заказ?»

Саша горестно опускал голову на руки и затихал.

«Нет мне покоя, увы, согласен!»

В конце концов, он открыто заявил миру: «Пишу маслом и всем остальным, пейзажи, портреты и прочее. Быстро, оригинально, центр», — и стал ждать.

Прежде чем заявку нашел первый клиент, прошел без малого день. 

— Алло, художник? — спросил творца мужской голос.

— Да, — равнодушно ответил Саша.

— Мне нужно полотно в подарок, — радостно известил его голос. — Срочно!

— За срочность дорого, — быстро нашелся творец.

— Вы нарисуйте, заплачу, — хмыкнул заказчик.

Саша сморщился: 

— А если напишу, заплатите? 

— Я не желаю юмореску, я за картиной! 

— Что именно в ней будет? В чем идея? 

— Хочу любую, но без авангардов, без клякс, кругов и непонятных линий. Желаю поразить, позвать восторг и непременно чтоб смотреть и вдохновляться. Так сможете? 

— Мужчине? — уточнил творец.

— Мужчине, да, и было бы прекрасно, когда на полотне вы разместили бабу! 

— Вам голую? 

— С эмоцией, с загадкой и чтоб влекла. Без ценника, не фантик, не пустышку! 

— Подробности писать? — продолжал уточнять мастер.

— Грудей и прочее? 

— Грудей!

— Не нужно! 

— А как тогда мне бабу передать? 

— Без них никак, согласен, только без акцента, намеками, чертой, глазами дайте.

— В глазах — порок, — пробормотал Саша.

— Нет, пошлости не нужно, пусть взгляд тогда появится невинный, при этом понимание вложите.

— Инстинкты там, желания, призывы? Вы к этому ведете? 

— Без плотской уязвимости, гримас, а также без жеманства и без призывных поз. Пусть лучше будет баба скромна и безучастна, без пухлых губ, проста, несовременна, без приторности в целом. Сил нет от сладких типажей, хочу своеобразия, опрятности, истомы. Пусть станет светом в тьме, лучом среди тумана и пусть подарит радость.

— При этом быть ей слабой? 

— Нет, собой!

— А что она собой несет? 

— Несет себя как есть, сама собой полна, поэтому тиха, немного безразлична . Скромна и не лукава, без обид, без прошлых травм и нынешних дефектов.

— А руки? 

— С руками, так и быть! Пусть сложит и сидит! — Он задумался. — И ничего не держит.

— Предоплатите мне искусство! 

— В размере? 

— Полном! 

— Что ж, охотно. Срок какой? 

— Неделя.

Минуя время, мастер принимал клиента у себя. Завешанное полотно манило тайной. Мужчины радушно поздоровались, прошли к картине. 

— Она, — кивнул творец.

— Ну что ж, я рад, и я взволнован. И ваша очередь пришла меня знакомить! 

— Она!!!

Художник сдернул полотно.

На божий свет смотрела Мона Лиза.

ИЗ ПИСЕМ ПАРИЖАНКИ

Дорогой мой, любимый!

Я должна сообщить тебе нечто крайне важное. Вероятно, поэтому, не в силах сказать, я вынуждена обратиться к тебе так. Сочтешь глупой уловкой, не станешь читать, без сожалений отвергнешь или придумаешь, как расправиться с этим куда более изощреннее? Бесспорно, ты имеешь на это право!

Я пишу, предавая все огласке. Я пишу, и мне страшно, потому что считаю себя искренней, но не смелой, хотя ты, вероятно, думаешь, что я совершенно лишена ума и мудрости. Разве может благоразумный и любящий человек быть таким коварным и ветреным, каким оказалась я.

Любимый мой! Я тебе не верна!

Помнишь, прошлой весной ты подарил нам солнечную неделю? 

Помнишь как я, в нарядном плаще, наслаждаясь юным ветром, подставила жарким рукам горячего солнца свое белое лицо, желая веснушек? Я сидела в уютном кресле маленького кафе, а мимо проходили влюбленные. Я провожала их взглядом, глубоко понимая и разделяя их чувства. А помнишь, как мимо меня важно и медленно прошла молодая красивая кошка? Она ступала аккуратно и значительно, словно исполняла ритуал? Она была так свободна от всех, так легка и ничем не занята, что мне показалось, будто ее достоинство давно побеждено ленью. А через неделю я поняла, что больна, я почувствовала, как коварное создание заразило меня дурацкой независимостью. Я ощутила как нечто, пока еще маленькое и неясное, довольно чувствительно бьется жилкой где-то в районе горла. А чуть позже я поняла, что больна изменой. Я стала метаться. Я же ничего в этом не смыслила и ничего подобного не умела. А тут!

Блудливые мысли жарким потоком заворожили меня. Я стала импульсивно придумывать способы и фантазировать, как это случится и с кем. Мне казалось, я продумала все до мелочей. Спустя несколько недель мое томление стало нестерпимым, и я решилась. В первый раз, скованная страхом, я робко покинула город. Но каждый раз я оставалась неузнанной, непойманной и безнаказанной, что давало мне свободу и смелость. Так, с прошлой весны я стала повторять и повторять побеги. За этот год я была много с кем. 

Но ты должен знать: для меня это ничего не значит! Ты был и есть моим лучшим, навсегда единственным и любимым. Прости меня. Я плачу. Мои слезы не искупят моего отчаянного поступка и не объяснят глупого безрассудства. Прости меня… и прими обратно, свою неверную, любящую и теперь окончательно взрослую.

Прими меня, мой Париж!

Навсегда твоя, София.

ЛЮДИ В КЛЕТКАХ

Большой темный зал, мрачное помещение, будто отрезанное от остального мира, подсвеченное по центру квадратами пола, скрывал свое предназначение. Как и зачем использовал комнату, было не ясно; не стало понятнее, даже когда пространство заполнилось людьми.

Идеально ровные квадратные белые плиты чередовалась с черными того же размера. Пол можно было обойти за восемь шагов, причем тот же путь можно было проделать и по диагонали. Тридцать два ярких четырехугольника сияли матовым светом и скрывали черных соседей.

Остальная комната тонула в темноте. Было очевидно, что темень не пуста. В свете клеток по стенам виднелись неясные очертания мебели.

Комната, пустая и заполненная одновременно, напоминала арену, на которой должно развернуться событие.

Дверь распахнулась, вошли посетители. Люди не спеша проходили, задерживались у входа и ждали, пока глаза привыкнут к полумраку. Одни занимали пустующие клетки, другие неторопливо переговаривались.

Когда собрались все, дверь закрылась. Люди встали вдоль сторон квадрата, образовав две линии четко напротив друга друга, и, не прекращая перешептывания, как по команде, опустили руки. Неоновые шапочки с выбитыми на макушке знаками контрастировали с цветом клетки — черные на белом, белые на черном. Два больших экрана, вмонтированных в стены, транслировали участникам информацию. На них то и дело появлялись белые значки. Бессвязные на первый взгляд сочетания цифр и букв заставляли людей по одному передвигаться по черно-белой площадке. Казалось, хаотичные, хоть и медленные, движения не имели смысла, однако затем в них появилась некоторая логика, при этом общение между фигурами, занимавшими соседние ряды, совершенно сбивало с толку.

Грузный бородатый мужчина назидательно поучал худощавого паренька, стоявшего перед ним. Тот втянул голову и, не шевелясь, одними губами, отвечал. Первый угрюмо вздыхал, он явно был недоволен. Стоявшая рядом женщина, не отрывая взгляда от монитора, быстро заговорила, обращаясь к бородачу:

— Ох, как вы мне надоели каждый день распекать бедную Инессу! Нормальную, к слову сказать, бабу. Ты просто молодой и незрелый, и не понимаешь, что любые отношения требуют работы. Вместо этого, с первого же рабочего дня ты только и делаешь, что погружаешь все наше государство в свою личную драму.

— Со второй недели, — со знанием дела поправил голос, донесшийся из угла. — Первую он угрюмо молчал. Черт тебя дернул спросить, что его так печалит. Теперь мы вынуждены это обсуждать.

— И, как назло, ни Ванессы, ни Леона.

Дама с укоризной посмотрела на две удаленные на несколько квадратов фигуры. Судя по сдавленным смешкам, парочке было не скучно.

Возникшее на экране сочетание заставило паренька сделать шаг вперед.

— Слава небесам! — с облегчением выдохнула женщина.

Несмотря на кажущуюся раскованность, люди не делали ни жеста. Все их движения подчинялись экранным указаниям. Каждый участник, не отрываясь, смотрел на монитор, который то затихал на долгие минуты, то, выдавал одну команду за другой.

— Несчастный, — кивнул в спину паренька бородатый. — Попал в переделку, теперь вон шагает.

— Все мы тут шагаем, — донеслось из угла. — Что вы там застряли, игроки? — спросил высокий мужчина неведомо кого.

— Медленно сегодня, — поддержал бородач.

— Может, новички или замена? — предположила женщина. — О нет! — простонала она, глядя в монитор, и заняла соседнюю с пареньком клетку.

Парень оживился и продолжил делиться наболевшим.

— Интересно, кому сегодня танцевать? — задумчиво донеслось из угла.

— Не переживай. Все станцуем не по разу, только встали, — успокоила тоненькая девушка в первом ряду.

— Что-то мирно сегодня, без убийств. Точно замена. Наши мастера начинают рубиться с первой минуты, — грузный с тревогой смотрел на экран. — Эти осторожные. Глянь-ка, — он кивнул в сторону экрана черных.

Красивая девушка слева с большой неохотой ответила:

— До меня дойдут, станет ясно.

Первые ряды по обе стороны квадрата, разрушив шеренгу, рассредоточились по всему полю. Люди, занимавшие линии по краям, стояли незыблемо.

— Я такой голодный, — пожаловался седовласый мужчина рядом с красоткой.

Каролина закатила глаза.

— Наша королева тебя не кормит? — раскатисто засмеялся бородатый.

Седой недовольно пожевал губами, скосил глаза на красавицу и промолчал.

— Я бы тоже поел, — мечтательно вздохнул бородатый.

— Чертов итальянец, — процедила Каролина. — Закрой свой cavità orale. Поскорее бы походить, чтобы не слышать ваших стонов!

— А до конца смены еще три часа, — уныло сообщил Филипп, глядя на электронный циферблат на экране.

— О, потери, — донеслось из угла.

Стройный парень с противоположной стороны медленно достал закрепленный на поясе красный пистолет и, прицелившись точно сердце женщины, стоящей рядом с пареньком, выстрелил. Прозвучал хлопок, разлилось белое дымное облако. Хрупкая фигура схватилась за грудь, покачнулась, осела на пол и распласталась у ног убийцы. Ее поза была неестественной и оттого ужасающе правдоподобной. Парень отклонился назад, положил руки на живот и победно засмеялся.

— Красиво упала, — похвалила красавица. — Молодец!

На краю поля показались двое крепких мужчин в ярких неоновых костюмах со светящимися шапочками. Широким шагом они синхронно подошли к неподвижной жертве, легко подняли ее на руки и положили на носилки.

— Виктор, жди меня, вместе пойдем обедать, — окрикнул бородатый.

Не поворачивая головы, медбрат кивнул, проходя мимо стройной блондинки в последней клетке, буркнул:

— Люблю тебя, детка, — и скрылся в темноте.

— О, снова потери! — кивнул на экран Филипп.

Убийца Ванессы уже поднес красный пистолет и приставил его к груди худенького мальчика. Громкий хлопок — белый дым, падение. Мальчик вскрикнул, схватился за горло и плашмя рухнул на твердую поверхность пола. Преступник захохотал, придерживая живот.

— Марку еще учиться и учиться, — прокомментировал бородатый.

Красавица Каролина внимательно посмотрела на упавшего мальчика. Широко расставив руки, тот лежал на клетчатом полу, задевая краем ступни в причудливом ботинке стоявшего рядом соседа. Ей показалось, что он умудрился изобразить предсмертную судорогу, что вызвало похвалу. Старательный юноша тут же закатил глаза и покорно обмяк.

— Он только начал шагать, еще ни разу не стрелял и не смеялся. Вообще о жизни ничего не знает, — заметила Каролина.

— Ненавижу падать. Каждый раз для меня это событие. По утрам молюсь, чтобы меня сегодня не роняли, — бородатый удрученно всхлипнул. — Как представлю, что падаю, с моими-то килограммами, так у меня все внутри сжимается.

— Ты хорошо падаешь, — удивилась Каролина. — Искренне страдаешь. Мне запомнилось на прошлой неделе, очень выразительно.

— Я оступился. Тот удачный эпизод — случайность. А страдания — от того, что каждое падение — пытка, — сокрушенно признался он.

— Нам нужен пол с амортизацией, как у танцоров, ну, или пробковый, — фантазировал Филипп.

— Ты бы молчал. Упадешь раз в год — и уже событие, — скривила губы Каролина.

— Да ты бы тоже, — буркнул Филипп.

— Может, в профсоюз обратиться? — послышался голос из угла. — Ну а что? Я неделю назад неудачно приземлился на руку, мучился неделю. А помните Льюиса? Он упал и больше не вышел.

— Не нагнетай, Льюису семьдесят два, всем бы дошагать до такого и стать инструктором. Странно, что он много лет работал и всегда из первой линии. Мне говорили, ему несколько раз предлагали место в углу, но он отказывался, — вспомнила Каролина.

— Льюис слишком хорошо разбирался во всем, поэтому и стоял в первой линии. С него начинали и чаще всего им сразу жертвовали, — ответил Филипп. — Его же к нам из темных перевели. На моей памяти, единичный случай.

— Дослужился. Бойкий, исполнительный, падал смиренно, не возмущался, не делал из этого событие. Стрелял с неохотой, ликовал сдержанно. Да и танцевал безрадостно, — стал перечислять бородатый. — Может, поэтому и перевели. У нас-то веселился, вспомните? Так запросто инструктором не становятся, оно понятно.

— Я который год наблюдаю. И знаете что? Число танцев у нас с темными равное, но, мне кажется, им чаще везет. Нет справедливости. Наши танцы достаются нам… — Филипп замешкался.

— …трудными шагами, — подсказала Каролина.

— Именно, — согласился он. — То, что этим удается парой движений, мы преодолеваем замысловатыми тактиками!

— Тебя послушать — сплошной сакральный смысл, — раздалось из угла.

Люди, которым были запрещены любые лишние движения, скосили глаза в сторону.

— А что, не так? — выкрикнула Каролина. — Думаешь, ты тут что, просто так шагаешь?

Из угла послышалось сдавленное мычание:

— Я только год шагаю, — послышалось оправдание. — Меня, когда сюда переводили, был инструктаж, помню, но без философствований. Объяснили только, что делать, — уверенный до того голос стал сдавленным, растерянным.

— Так тебе и скажут, думаешь? Я сам только недавно понял! — гордо заявил Филипп и выпрямил спину. — У меня, например — миссия. И у нее тоже, — кивнул он в сторону красотки.

Каролина вытянула шею и приосанилась.

— У каждого свой путь, ты что, серьезно этого не видишь? Не спрашивал себя, допустим, отчего эти, — бородатый указал в впереди стоящих, — так мало ходят? Так ограничены в движениях? — Он казался взволнованным, хотя его нарочитые эмоции не походили на достоверные. — Смена закончится, поговори с Джесси. Он толковый, давно шагает, растолкует.

Маленькая девушка из первой линии еле заметно обернула голову и, напрягшись, чтобы ее услышали, спросила:

— А никто не думал, что твердые полы, боль при падении и невозможность свободно выражать себя — часть замысла?

Над поредевшим белым флангом повисла тишина.

Филипп странно дернулся, сжал ноги и вытянулся.

Каролина глубоко вздохнула и опустила глаза.

Бородатый хмыкнул и стал с любопытством рассматривать черную клетку под ногами.

По центру разворачивались события. Выразительный темным одеянием молодой мужчина преследовал блондинку в белом. Приказы с экрана старательно, но тщетно двигали ту, уберегая от неминуемой расправы. Женщина вскрикнула, нелепо всплеснула руками и упала на твердую клетчатую поверхность. Рука неестественно подогнулась. Всем показалось, что ее поза вызывает массу дискомфорта, однако блондинка смиренно дождалась носилок и только в момент мужской поддержки позволила себе расслабиться.

— Все-таки полы нужно сделать пробковые, — вспомнил бородатый, глядя, как, стиснув зубы, рухнул широкоплечий парень с противоположной стороны.

— Нужна групповая инициатива. Одно обращение не примут. Хорошо бы заявление подписали все, — задумалась Каролина, наблюдая погрузку очередной жертвы на носилки.

Филипп посмотрел на жену и довольно хмыкнул.

— Нужно спросить у тех, — взглядом указала Каролина в сторону. — Если никто не станет возражать, то провернем. Они не имеют право проигнорировать массовый протест.

— Сразу видно, кто правит в нашем государстве, — громко захохотал бородатый. — Пошел я. — экран просигнализировал, заставив мужчину уйти далеко вперед.

Он тяжело прошагал по клеткам, а когда достиг нужной, снял с пояса красный пистолет.

— Привет, Эрика, — сказал он и выстрелил девушке в грудь. — Ты сегодня обворожительна.

— Спасибо. Ты, как всегда, внимателен, — проворковала Эрика, оседая на пол.

Толстяк сложил руки на животе и зашелся смехом. В рассеивающемся дыме уже виднелись две крепкие фигуры.

Мужчины с носилками исчезли в темной диагонали, слышно было только, как троица перешептывается, затем — шуршание открывающейся пачки и плохо скрытый хруст.

— Не сметь меня злить, — пригрозил бородатый, вслушиваясь в шуршание и хруст в темноте. — Слышите?

— Не волнуйся, скоро тебя завалят, — сказали ему в утешение.

— О нет! — тут же простонал он.

Навстречу уже шагал такого же размера толстяк.

— Как дела? — заискивающе улыбнулся убийца и достал красный пистолет.

— Мы хотим подписать петицию о замене пола на пробковый. Поговоришь со своими? — Бородатый опустился на колени, затем сел, а потом лег.

Белый дым скрыл несостоявшееся падение. Убийца отклонил плечи назад и, сотрясаясь всем телом, захохотал.

— А зачем? — уточнил коллега.

— Потому что я скоро расшибусь!

— Думаешь, для нас огромная радость, когда ты падаешь? — Ребята с носилками делали попытки его поднять. — Может, сам заползешь?

— Работать! — крякнул толстяк и повернул голову набок.

— Знаешь, у меня тоже стресс, когда падаю. Я мальчик не маленький, но у меня есть спасительная мысль, — назидательно вещал убийца. Он спрятал пистолет за пояс и поправил костюм. — Я только этого и жду, потому что потом можно отдыхать и просто наблюдать.

— Об этом я не думал, — удивился бородач, с трудом водруженный на носилки. — Интересная мысль, — едва успел добавить он, прежде чем покинуть поле.

— Плохо упал, — констатировала Каролина. — Все-таки надо пробковый, — добавила она вполголоса. — О, да неужели!!!

Расправив плечи, она сделала медленный шаг вперед и остановилась. Затем еще шаг и снова остановилась. Так, проделав нужное количество, она ступила на светящуюся клетку, отчего ее силуэт в ярком костюме казался еще выразительнее.

— Красавица моя! — прикрыв глаза от удовольствия, умилился Филипп.

Хлопки и следовавший за ними дым стали раздаваться все чаще, носилки на поле появлялись то и дело. Команды с экрана заставляли людей передвигаться живее. Затянутое начало сменилось бурным финалом.

Гул голосов за пределами поля стал громче и веселее. Люди переговаривались и веселились.

Черный зал не заканчивался бетонным потолком. За тонированным стеклом вверху толпились зрители. Склонив головы, они рассматривали происходящее на дне колодца. Некоторые проводили там целые часы, наблюдая за передвижениями, некоторые не обращали внимания, равнодушно проходя мимо стекла.

Возле окна на большом постаменте друг напротив друга сидели двое мужчин.

Первый — самого неприятного вида: костлявый и сутулый, с черными сальными волосами и горбатым носом. Цепкий взгляд был прикован к стоявшим перед ним фигурам. Всем своим скрюченным телом он подался вперед, нависая тощей угловатой тенью над раскрытой доской. Длинные руки, твердо упираясь локтями в стол, срывали маленькое изображение воина и ожесточенно им двигали .

Его оппонент имел вид прямо противоположный. Статный и мужественный, он производил впечатление благородного родоначальника знатной династии. Седые волосы и борода подчеркивали густые брови и ярко-синие глаза. Он восседал спокойно и уверенно, легко касаясь спинки кресла, наблюдая за состязанием будто издали. Когда наступала его очередь, он в задумчивости наклонялся и всматривался, слегка склоняя голову. Крепкие руки плавно и нежно брали хрупкие статуэтки и очень бережно передвигали их по неведомому маршруту.

Игроки казались аллегорией, но публика воспринимала их всерьез.

Зрители восхищались мудростью и благородством правого человека и ужасались облику левого, хотя оба они не делали ничего, что могло бы подтвердить выводы толпы.

У окна стоял ребенок. Маленький мальчик облокотился на перила, подпер руками голову и пристально наблюдал. Он долго не сводил глаз с игроков и время от времени опускал взгляд в колодец. Уловив связь между происходящим, он обрадовался, но вскоре загрустил.

На шахматной доске осталось меньше половины фигур. Самые значимые из них до сих пор участвовали в игре. Толстые слоны смешно переваливались и с достоинством занимали пустующие клетки. Высокие ладьи плавно пересекали поле. Худенькая пешка была скромна и непритязательна.

Мальчик не мог оторвать взгляд от короля и королевы, чьи красочные костюмы заставляли разглядывать их дольше, чем остальное. Двигающаяся фигурка, похожая на лошадку, остановилась напротив последней пешки, вытащила красный пистолетик и убила ее выстрелом в сердце. Пешка покачнулась и кубарем полетела на доску.

На краю поля ребенок увидел красные значки-крестики. Они подобрались к пешке, ловко погрузили и забрали ее с собой. Поведение победоносного коня после расправы заставило ребенка удивиться. Фигура положила конечности на грудь и захохотала.

— Папа, — тихонько обратился мальчик. — А зачем это все?

Стоявший рядом отец успевал отслеживать перемещения шахматных фигур как на доске играющих, так и в колодце:

— Это развлечение, — пояснил он.

Мальчик растерянно смотрел на разворачивавшуюся внизу драму.

— То есть все не взаправду?

— Конечно, это же игра, — успокоил отец.

— А зачем? — не унимался ребенок, глядя на очередное убийство.

— Давай-ка мы спросим у дяди. — Мужчина указал на стоявшего рядом с ними сотрудника культурного центра. — Месье, извините, — обратился он к молодому консультанту. — Мой сын интересуется, для чего данная инсталляция? Какой смысл она несет?

Молодой человек удивленно вскинул брови, еще сильнее сжал и без того узкие губы, зачем-то поправил галстук и лаконично пояснил:

— Это искусство! — Его объяснение было призвано расставить все по местам.

— Понял, сынок? — Мужчина с надеждой посмотрел на ребенка.

— Нет.

Пожилая пара по соседству долго наблюдала за игрой. Женщина восхищенно улыбалась. Спутник, напротив, отслеживал логику шахматных ходов.

— Как красиво! — наконец, сказала она.

— Все, как в жизни, — грустно добавил мужчина и перевел взгляд на двух людей: черного, злого, сгорбленного, с лицом, искаженным ненавистью, и белого, улыбающегося, от которого струился лучистый свет.

ТРАКТОРИСТ

Офисная башня возвышалась на триста пятьдесят метров. Триста пятьдесят метров успеха и превосходства.

Была бы выше — без раздумий забрался. Почти сотня этажей от него до всех прочих. Наверху спокойно, чисто. Млечный путь из окна манит. Миллионами на счетах оторвался, выбился, значит, он особенный — это всем понятно. Лучше, смелее, удачливее. Предвидел вовремя, а бывало, бесхитростно везло. Войны сам не развязывал, но если втягивался, был дерзким и раскованным. В целом, молодец, достоин уважения. Ну и пусть, что послать ему проще, чем выслушать. Простой изгиб его брови в намеке на любопытство — уже радость. А от упрека во взгляде хоть ложись, сдавайся. Негодяем он не был, тем более себя таковым не считал, да и в спину никогда не провожали. Любовью давно насытился, деток воспитал и разослал по миру. Семейными ценностями после того пренебрегал. Любовной дрожи тоже давно не испытывал, да и поводов к ней особенно не было, восхищался искренне и страстно, но, овладев, забывал. Умен бесспорно, на много шагов вперед думал, с ним поздороваешься — а он уже «неинтересно, спасибо». Впрочем, «спасибо» бросал лишь исключительно ценным, остальным мог просто моргнуть — сами уловят, постараются. Ценных вокруг мало, особенно он ими не дорожил, однако преданностью своей заслужили призовые места. Интересно ему жить, временами забавно, горел чаще, чем тосковал. Томился лишь временами, спасался пороками, но и аккуратно, без излишеств. Веселил себя по-разному, не скупился, но то, что для всех чудно, ему быстро наскучило. Оживлялся изредка, но если такое случалось, то фантазия билась, пока не удовлетворяла его уныния.

Большой зал вобрал в себя девушек: милых, юных и пронумерованных. Естественно, стройные, русые, длинноволосые и светлоглазые нимфы отличались выразительными формами. Девушки сидели, стояли, ждали своей очереди, заходили в одну дверь, а выходили через другую. Прошедшие с ожидавшими уже не встречались.

В комнате, куда их провожали, был ярко освещен лишь квадрат по центру, все прочее оставалось в тени. Девушка выходила под свет софитов и опускалась на стул. Кому-то голос из темноты отдавал команды, большинству, однако, не говорил ничего. Смотр длился от минуты до получаса. Те, кому удавалось привлечь внимание, слышали странное, но предварительный инструктаж призывал ничему не удивляться, повиноваться и четко следовать указаниям.

— Откинься на спинку, — глухо распорядился голос.

Напряженная женская фигура под прямым углом сдвинулась четко назад.

— Расслабься и закинь ногу на ногу, — прозвучал приказ.

Девица приподняла ногу, мягко опустила ее на другую и придала своему телу видимость покоя.

— Не сиди как бревно, лицо попроще. — В голосе послышалось раздражение.

Девушка тут же натянула улыбку, вглядываясь в темноту перед собой.

Увидеть ей толком ничего не удалось: угадывался лишь силуэт, сидевший в темноте напротив, и носки туфель, случайно освещенные лампой.

Вдруг из темноты в квадрат света вошел мужчина, сопровождавший девушку раньше. Высокий бледный человек в деловом костюме скрывался за очками, однако залысина у высокого лба, выдавала примерный возраст: лет сорок. Он принес еще один стул и поставил вплотную к сидевшей девушке.

— Руку закинь на спинку, — приказал силуэт. — И будь поживее, что за тоска в тебе?

Девушка старательно исполнила.

— Ясно, — сухо резюмировал голос.

Помощник указал на дверь.

Нимфа встала и проследовала указанным курсом.

Следующих трех попросили удалиться, как только они присаживались, вернее, одна даже и сесть не успела.

— Откинься на спинку, скрести ноги, — скомандовал голос новенькой.

Румяное живое лицо барышни улыбалось. Девушка убрала за ухо прядь пшеничных волос, вдохнула, выдохнула, закрыла глаза, ослабила напряженные мышцы и вмиг приняла непринужденную позу.

— Руку закинь на спинку.

Девушка повиновалась и чуть обернулась в сторону второго стула.

Заиграла музыка.

— Танцуй.

Барышня поднялась, стала неуклюже изгибаться и приседать.

— Нормально танцуй, — раздался упрек.

Девица сбавила напор, но техника осталась прежней.

— Ясно, — прозвучал вердикт, и помощник подал девушке руку, провожая визвестном направлении.

Барышня покинула комнату.

— Много еще? — устало осведомился силуэт.

— Двенадцать, — отчитался бледнолицый. — Продолжаем?

— Да, — отрывисто ответил босс.

Следующая села, скромно сложив руки на коленях. Чистые голубые глаза с густыми графитовыми ресницами смотрели спокойно. Каштановые волосы в естественном беспорядке обрамляли лицо, оттеняя тонкие кукольные черты. Как любая модель, она могла принимать какой угодно вид, когда требовалось, и оставаться полностью непроницаемой, когда затвор камеры выключен.

— Как твое имя? — заинтересовался голос.

— Сюзанна, — ответила девушка, уставившись на невидимого собеседника.

— Спасибо, Сюзанна, вас проводят, — хохотнул силуэт.

Модель удивленно вскинула брови.

— Варя, — призналась она.

— Это значительно лучше, но исход дела не меняет, — продолжал веселиться голос.

Девушка закусила нижнюю губу и резко встала.

— Эй, инструктор молодежи, — обратился босс. — Вдолби им, что от них требуется. Чтоб как на духу.

— Будет исполнено, — сухо ответил помощник.

Номер двадцать семь села, не дожидаясь указаний, облокотилась на спинку стула, еще через минуту стала изучать свой черный маникюр.

— Имя?

— Таня, — бодро ответила девушка.

— Разве не Татьяна? — удивился голос.

Номер двадцать семь пожала плечами.

— Как мама называла?

— Танька, — мгновенно отозвалась девушка.

— А отец?

— Не было. — Взгляд Тани не скрыл презрения.

— Зачем пришла? — задал очередной вопрос невидимый собеседник.

— Я в агентство устроилась. Позвонили, сказали подъехать, — не раздумывая, ответила девушка.

— Давно работаешь?

— Месяц.

— И как? Много предложений?

— Много. Да все не те, — отчеканила она.

— А те — это какие?

— Те — чтобы работать, — бесстрастно ответила Таня.

— А предлагают что?

— Спать.

Голос хмыкнул:

— А сюда приехала, думаешь, тут иначе?

— Я ничего не думаю. — Она с вызовом отвернулась. — Если кто полезет, выверну … на…

Силуэт захохотал. Ему импонировали смелость и непосредственность, с которыми вела себя девушка. Уже более благосклонно он продолжил интервью:

— Танцевать умеешь?

— На гитаре умею.

— Я разве это спросил?

— На гитаре лучше, чем танцую, — не растерялась Таня.

— А чем увлекаешься?

— С собаками гуляю. Мне за это платят.

— Не знал, что такое есть. И много платят?

— Пятьсот рублей в час.

— А мечтаешь о чем?

— В институт поступить.

— На кого?

— Зависит от того, куда поступлю.

— Слишком неопределенно, Таня. Спасибо.

Рука указала на выход.

Номер двадцать восемь взяла стул, перевернула его спинкой и оседлала. Она двигала головой справа налево и обратно, перекидывая длинные черные волосы с одного плеча на другое, затем резко опускала голову и так же быстро откидывала, рассыпая длинные прямые пряди.

Голос молчал.

Помощник проводил ее к выходу.

— Имя?

— Алена.

— Сядь, расслабься, — равнодушно распорядился голос.

 Алена еще усерднее выпрямила спину:

— Мне и так удобно, — с готовностью ответила она.

— Танцуешь?

— Приглашаешь? — Светлоглазое создание чуть взмахнула копной волос.

— Ты сегодня в одиночной программе. Танцуй, — велел голос.

Заиграла музыка. Девушка поднялась, немного постояла и задвигалась. Музыка сменилась на более быструю и ритмичную, барышня сбилась и неуклюже затопталась.

— Сними кофту и белье, — прозвучала команда.

Алена стала расстегивать блузку:

— Совсем снять?

Ответа не последовало.

Алена начала снимать одежду, пытаясь успевать в такт.

— Прыгай, — велел голос.

Она растеряно остановилась и неуверенно запрыгала. Обнаженная грудь размеренно следовала зане слишком высоким полетом.

— Прыгай на стуле!

Девушка забралась с ногами на стул и осторожно начала двигаться.

— Сидя прыгай, — чуть громче скомандовал голос.

Алена присела на корточки и пыталась продолжить.

— Дура, — отрывисто подытожила темнота.

Бледнолицый собрал раскиданные по полу вещи и подал Алене руку.

Двадцать девятая была старше, чем все предыдущие. Она размеренно прошла в квадрат, немного помедлив, села на стул. Элегантно закинула ногу на ногу, нежно опустив руку на соседнюю спинку, и приняла расслабленную позу. Буравя призывным взглядом из-под рыжей челки пустоту перед собой, она поправила цепочку на пышной груди.

— Здесь есть кто-нибудь? — промурлыкала девушка.

— Для тебя здесь — никого, — раздался суровый вердикт.

— Имя? — привычно начал силуэт.

— Маша, — тускло послышалось в ответ.

— Сядь, как тебе удобно.

Девушка обмякла и подогнула обе ноги под сиденье.

— Танцевать умеешь?

— Так музыки нет, — растерялась Маша.

В зале негромко заиграла музыка. Не дожидаясь приказа, девушка встала. Гармонично и просто она впитывала звуки и тут же воплощала их в движения.

— Раздевайся, — приказал голос.

Девица буднично принялась снимать одежду. Оставшись в одних трусах, она опустила руки вдоль худого тела и замерла.

— Прыгай, — прозвучало распоряжение.

Не выражая никаких эмоций, Маша заскакала вверх-вниз, придерживая большие груди.

— Опусти руки.

Девушка повиновалась. Пышные формы дрожали в такт прыжкам, точно подчиняясь приказам тела, а то, в свою очередь — указаниям из темноты.

— Не то, — простонал голос. — Спасибо, одевайтесь.

— Имя?

— Катя.

Заиграла музыка.

— Раздевайся и танцуй.

Девушка быстро разделась, оставив на себе белье и обувь.

Прозвучало «Прыгай».

Густые брови выгнулись дугой от удивления, веснушчатое лицо сделалось забавным и одновременно притягательным. Падавший на макушку яркий свет выделял солнечную рыжину Катиных волос.

Девушка осторожно начала подрыгивать, сперва чередуя ноги, затем сразу двумя. В ее движениях угадывались детские классики. Большая грудь, сдерживаемая тугим бюстгальтером, то и дело выпадала наружу. Жадно завоевывая новое пространство, бюст двигался гораздо интенсивнее Кати. Игра заканчивалась невидимым финишем, разворачивала прыгунью и вела обратно.

— Хм, — в голосе послышалось недоумение. — Сядь на стул и прыгай.

Девушка присела и начала аккуратные движения вверх.

— Руку положи на соседний и продолжай, — нетерпеливо указывал силуэт из темноты.

Катя развалилась на стульях, положила руку на спинку и принялась раскачиваться из стороны в сторону, изредка подпрыгивая. Еще немного — и казалось, что она споет что-то ей не свойственное, но очень милое и знакомое. Грудь двигалась в прямо противоположном направлении, отставая от такта, задаваемого телом. Отдельный ее ход приковывал внимание и уже не отпускал.

— Верх сними! — нарушил молчание невидимка.

— Что? — переспросила Катя и остановилась.

— Верх сними! — прогремел голос.

— Да пошел ты на …!

Девушка вскочила, сняла с ноги туфлю и с силой замахнувшись, запустила танкетку прямо в темноту. Придерживая выпадающий бюст, Катя быстро собрала вещи и, как могла, прикрыла ими наготу.

— Где выход? — сказала она с надрывом.

Музыка прервалась, в комнате стало тихо.

— Выход где, спрашиваю?! — прокричала Катя.

— Эту, — едва расслышал помощник.

Валуны чернозема разбивались под тракторными колесами на ошметки.

Оглушительно ревя мотором, машина на высокой скорости неслась по полю. Впереди виднелись лишь копны сена и необъятный горизонт, разделявший низкие облака и желтую сухую траву. Шум старого трактора смешивался с музыкой, прерывисто доносившейся из радиоприемника, образуя густое деревенское месиво звуков. За рулем сидел немолодой мужчина спортивного телосложения. Его сияющий счастьем взгляд был устремлен через грязное лобовое окно на простиравшийся за ним простор.

Трактор бросало из стороны в сторону, отчего сидевшие в кабине люди повторяли движения машины с еще большей амплитудой. Мужчина, крепко вцепившийся во внушительных размеров руль, испытывал давно забытые эмоции и вбирал в себя былые чувства.

Перекрикивая шум, он приблизился к спутнице:

— Тридцать лет трактор не водил!!! Все как тогда, слышишь? Все как тогда, Катька!

Девушка, вцепившись одной рукой в спинку водительского сиденья, а другой — в дверь, пыталась удержать равновесие и не вылететь из кабины. Глубокое декольте открывало пышные формы. Бюст подпрыгивал, содрогался, бился и выпадал наружу.

— Катька, — скосив глаза, водитель взглянул на мятежную грудь. — Хорошо-то как, Катька!

Трактор несся по полю.

МАЭСТРО ЛАРИОНИ

— Что, снова ваши плечи? — выкрикнула женщина. — Лариони, плечи?

Худощавый мужчина скривился и опустил напряженные руки. Седые пряди выбивались из общей, пока еще густой массы русых волос и падали на высокий лоб. Серо-зеленые глаза устало и недовольно смотрели на женщину. Лариони замер; казалось, он мог простоять просто так посреди репетиционного зала до самого вечера.

— Да продолжайте вы, что замерли? — громко скомандовала ярко одетая дама невысокого роста.

Лариони вновь поднял руки и плавно поводил ими в воздухе. Его тело раскачивалось в такт музыке. Сперва туловище уводило фигуру вперед. Сделав шаг, Лариони замирал. Затем слегка отклонялся назад, чтобы вновь поспешить вернуться. Он руководил собой медленными связными движениями. Он вел себя справа налево, затем обратно и успокаивался к центру. Руки выдавали связные дуги, взмывали вверх, тряслись, разрезали воздух то быстро и отрывисто, то нежно и бережно. Длинные сомкнутые пальцы изредка превращались в полусферы.

— Что с лицом? — надрывно спросила женщина.

Лариони расслабил все мышцы и сделался абсолютно безучастным.

— Да вы не проживаете, Марчелло, вам же будто что-то прищемили! —

Женщина поднялась со стула и встала совсем близко к ученику. Лариони с опаской взглянул на даму, вновь скривился и закусил нижнюю губу. Он побаивался госпожу Новак с того самого дня, как эту экспрессивную женщину представили ему как будущего преподавателя. Она могла сказать что угодно, выбирая при этом самые насмешливые выражения. Из-под копны пышных пшеничных волос, тщательно и аккуратно уложенных в стиле пятидесятых годов, на Лариони смотрел пытливый взгляд: цепкий, ироничный, уничтожающий.

— Губы не кусать! — звучным голосом отрезала учитель. — Расслабить рот!

Мужчина вытянул губы трубочкой и продолжил ритмичные движения руками.

— Так-так, — кивала головой Клара. — Стоп! — вновь выкрикнула она и щелкнула пультом. — Смотрите, что вы делаете! — Учитель подняла руки и провела в воздухе дугу странной траектории. — Думаете, вы их этим удержите? — Она кивнула на пустые стулья напротив. — Выдаете одно, а лицом противоречите! Что за удивленная гримаса? Чему вы сейчас удивились? Командуете «начинаем», а лицом этот факт опровергаете!

— Клара, уважаемая, я и лицом вполне начинаю, — неуверенно промямлил Лариони.

— Так лицом не начинают, Марчелло, так им дивятся! «Неужели пора начинать?!» — вот что написано на вашем лице! — Клара удивленно приподняла брови.

— Так и вы тоже удивились!

— Я удивляюсь вашей безответственности к собственному лицу! Вот чего я жду, — Клара застыла, изображая радостное предвкушение. — А вы что делаете?

— То же самое.

— Вы недоумеваете, сыграет ли оркестр собрано, как вы того требуете! Так вы дождетесь разнобоя! А нужно… — Клара вновь приподняла брови и восхищенно взглянула на пустые стулья. — Уяснили?

Лариони скопировал радостно-удивленную гримасу.

— Так лучше, — недовольно буркнула Клара и щелкнула кнопкой на пульте.

Руки вновь причудливо замелькали в воздухе. Лицо замерло в сладостном предвкушении. Тело раскачивалось из стороны в сторону, а тонкие кисти выводили четкие диагонали.

— Так, я сейчас прекращу всякие церемонии, Марчелло. — Учительница выключила звук. — Они давно уже и начали, и усилились, а вы застыли! Вы лицом сильно тормозите, — цокнула Клара и развела руками. — Будем тренировать.

— Ну Клара! Уважаемая! — простонал Лариони.

— А что делать? Лицо в вашем деле иной раз даже важнее. Давайте, давайте. Иначе вас просто не примут и не поймут, а если и поймут, то вовсе не так, как вы того желаете. Отчего же вы такой лицом недоразвитый?

— Да обычный я лицом!

— Понаблюдайте за мной, Лариони, — Клара указала на себя. — Начнем с малого. Я называю эмоцию, вы изображаете.

— Помилуйте! Мы лишены возможности так бездарно проводить время!

Клара резко встала. Крупные серьги в ее ушах затряслись, продолжая волну возмущения. Грудь бурно вздымалась, негодуя вместе с владелицей. Педагог поджала красно-коралловые губы и картинно подняла глаза к потолку:

— Вы молоды и неопытны. А сказанное лишь убеждает меня в том, что проблема в голове, Марчелло. Мы займемся лицом непременно и прямо сейчас. Я Левшинскому за вас поручилась. — Она важно подняла палец — Безэмоциональный пень! — ткнула она Марчелло в грудь. — Талантливый, но абсолютно невозбудимый!

— Ах так! Не туда тычете, — усмехнулся мужчина.

— Лариони, какой вы смелый на словах и слабый на лицо! — заключила Клара.

— Да что вы к лицу моему придрались, я вполне симпатиченый! — попытался защититься мужчина.

Клара скорчила недоверчивую гримасу.

— Обрадуйтесь мне, Марчелло! — приказала женщина. — Будто долго ждали и, наконец, меня встретили.

— Вы унижаете меня. Радость не выйдет искренней.

— Так сыграйте! Вы обязаны играть!

Марчелло изобразил восторг: лоб покрылся мелкими морщинами, белоснежный ряд зубов открылся в оскале.

— Это вы так радуетесь? — уточнила женщина. — Радоваться нужно так.

Она обворожительно улыбнулась. Обычно ледяной взгляд вдруг засиял мягким светом. Лариони в очередной раз ужаснулся способности женщин к внезапным переменам.

— Я радуюсь вам именно так, как изображаю, уважаемая, — хмуро проворчал Марчелло.

— То есть радости я у вас не вызываю? — Клара покачала головой. — Изобразите тогда, что вызываю.

Лица Марчелло осталось мрачным.

— Аа-а, — протянула женщина.

— Давайте другой пример, — буркнул Лариони.

— Хорошо. Вы видите Левшинского после долгой разлуки!

Лариони хмыкнул.

— А он был бы вам рад, — с укоризной заметила женщина.

— Можно я встречу Лауру? — перебил ее мужчина.

— Да кого угодно, лишь бы в радость!

Марчелло исподлобья резко взглянул на учителя и лукаво улыбнулся. Небольшие миндалевидные глаза еще больше сузились, плутовато блуждая по женскому лицу.

— О-о-о. Запомните, Лариони. Это никакая не радость, но мы непременно это используем! — потешалась Клара. — Проехали. Дальше. Выдайте мне грусть!

Лариони тоскливо посмотрел на нее.

— Это тоска, а мне нужна грусть! Ну представьте, как вашу собачку сбило такси, — предложила она.

— В смысле? Жюли? — воскликнул Марчелло и сделал шаг вперед.

— О, прекрасно! Запомните! Это, конечно, не грусть, но тоже пригодится. А теперь я хочу, чтобы вы сопереживали.

Лариони построил брови домиком.

— Очень неплохо! Побольше красноречия! — похвалила Клара. — Сделайте попытку заплакать!

Марчелло удивился:

— Да что мне плакать? Я не плакал никогда, пожалуй, только раз!

— Когда?

— На похоронах бабушки, мне было шесть!

— Вспомните это! — безжалостно потребовала Клара.

— Но это болезненно!

— Немедленно дайте мне бабушку! — резко командовала женщина.

Лариони скривил лицо и опустил глаза.

— Хорошо, оставим. Теперь мне нужен триумф! Хоть триумф-то вы сможете мне дать?!

Лариони высокомерно поднял голову.

— Это вы что делаете?

— Торжествую.

— Вы заносчивый нарцисс? Триумф — он такой. — Клара безмятежно разгладила лицо и расплылась в полуулыбке.

 Лариони попытался повторить.

— Расслабьте подбородок, Марчелло.

Мужчина повиновался.

— Отчего опустили щеки? Почему они лежат, как два кулька? Дайте мне плавный подбородок, Лариони.

— Как я могу дать отдельно подбородок, если он связан со всем остальным?! — возмутился мужчина.

— Вот этим, Лариони, и отличается талант от гениальности! — глубокомысленно заметила Клара. — Сделайтесь милым.

Лариони улыбнулся.

— Когда вы приезжаете к родителям своей подружки, вы какой?

— Я? — уточнил мужчина. — Обычно я молчу.

— Ну, это ясно, а с лицом что?

— Я и лицом молчу.

— Представьте, что выиграли в лотерею миллион! — предложила Клара.

— Это в какой валюте? — уточнил Марчелло.

— В лирах! В чем же еще? — хохотнула женщина.

— Тогда ничего, кроме милой улыбки, это и правда вызвать не сможет, — отшутился мужчина, криво растянув губы и слегка сморщив нос.

— Ладно, вернемся к подготовке. — Клара щелкнула пультом.

Марчелло занял свое место, вновь поднял руки и плавно заводил ими в воздухе.

— Жюли! — прокричала женщина.

Марчело вытянул брови и затосковал. Клара удовлетворенно кивнула.

— Миллион лир! — вновь проорала она.

Марчело растянул губы и сморщился.

— Да, — кивнула Клара. — Лаура, и срочно.

Мужчина игриво посмотрел на пустые стулья, поднял одну бровь, другую же, напротив, немного опустил.

— Ах, красавец! — обрадовалась Клара — Так, так.

Лариони раскачивался назад и вперед, плавность его линий и эмоциональных порывов абсолютно точно предавала чувства автора.

— И-и-и-и-и-и-и-и-и бабушка!!! — скомандовала Клара.

Дирижер сомкнул губы и с горечью опустил глаза.

— Прелестно! О боги, это прелестно!

Огромный зал был заполнен до отказа. Слышались нестройные звуки: филармонический оркестр «Ла Скала» настраивался перед предстоящим концертом. Внезапно наступила тишина, и на сцену вышла женщина в длинном изумрудном платье:

— Вольфгант Амадей Моцарт, Концерт для фортепьяно с оркестром номер двадцать один, до мажор. Дирижер Марчелло Лариони!

Зал сдержанно зааплодировал. На сцену вышел молодой мужчина. Он слегка поклонился, встал на тумбу перед раскрытой партитурой и взял в руки палочку.

Оркестр утонченно передавал все, что вложил в звуки великий композитор. В первом ряду седовласый маэстро Левшинский кивал в знак одобрения:

— Клара, это триумф!