Презентация книги И.А. Есаулова «Пасхальность русской словесности»

Воскресение русской литературной науки, или Реальность больше нормы

Презентация книги И.А. Есаулова «Пасхальность русской словесности» (Магадан, издательство «Новое время», 2020, издание второе, дополненное, в традиционной русской орфографии)

17 мая 2022 года в Культурном центре «Покровские ворота», расположенном в доме-усадьбе семьи Боткиных на Покровке, состоялась презентация книги Ивана Андреевича Есаулова «Пасхальность русской словесности». Книгу представил автор, доктор филологических наук, профессор Литературного института им. Горького и МГИМО И.А. Есаулов.

Презентацию открыл директор Культурного центра «Покровские ворота» Жан-Франсуа Тири, рассказав, что профессор Есаулов – постоянный гость центра, не в первый раз представляет здесь новые книги. То, о чем он говорит, всегда очень важно. На предыдущей презентации в 2017 году книги «Русская классика: новое понимание» Иван Андреевич сказал: «Русскую классику немыслимо читать и понимать вне христианского мировоззрения». «Без этого мировоззрения, и мировая литература не может быть понята до конца», – добавил Жан-Франсуа.

Иван Андреевич рассказал, что предыдущая книга издательства «Новое время» – «О любви. Радикальные интерпретации Ивана Есаулова» – была представлена в «Покровских воротах», но уже в редуцированном формате, два года назад. Две книги задуманы как диптих, на традиционной орфографии.

Задуманы они или как реквием, или как приветствие той России, которая 100 лет назад отплыла от берегов Крыма. И это – первые новые книги по литературоведению в традиционной орфографии вообще у нас в стране.

Планировали серию презентаций. Но пандемия окончательно всех накрыла как девятый вал.

И.А. Есаулов и Жан-Франсуа Тири

История возникновения нового издания книги

Издатель из города Магадан, большой энтузиаст русского традиционного правописания Михаил Спартакович Тейкин предложил сотрудничество. Книга вышла не на грант, а на средства издателя.

Сначала возникла идея переиздать книгу о «Пасхальности». Первое издание вышло в 2004 году в издательстве «Круг».

В зале присутствует Ирина Владимировна Дергачева – директор издательства «Круг». Российский индекс научного цитирования первого издания – уже более 400 ссылок. Счастливая судьба у книги. Посмотрим, какова будет судьба второго издания.

Сначала думали о 2-х томах, первый – о христианской культуре, второй – о литературе. Остановились на одном томе, в традиционном правописании.

Иван Андреевич признался, что книги пишет всегда мучительно и долго. Но в результате книга разрослась. В первом издании было 17,5 печатных листов, в этом – 29 листов. Можно даже в каком-то смысле назвать новой книгой. Точнее, это дополненное издание. Состав глав изменился. Некоторые главы, даже те, что имеют те же заглавия, что и в первом издании, теперь на две трети другие по содержанию.

Искали цитаты из классиков до 1917 года. Издатель не признает электронных публикаций. Работа шла долго и растянулась вплоть до пандемии.

Концепция книги «Пасхальность русской словесности»

Что такое пасхальность? Выражение русского православного культурного бессознательного. Русский человек часто не может даже сколько-нибудь внятно передать Катехизис, но чувствует и ведет себя в жизни в соответствии с христианской системой ценностей. Иначе невозможно объяснить, почему у нас в стране осталось хоть что-то христианское после многих десятилетий беспощадного выкорчевывания всяких следов русской христианской культуры в XX веке. Надругательство над мощами, истребление церквей, полный погром той русской культуры, православной.

Что-то осталось, и это уже похоже на чудо. Во многом вошло в область культурного бессознательного. Почему это важно?

Сейчас многие говорят, что у нас нет идеологии. Все наши проблемы оттого, что у нас идеологии нет. Мол, давайте её внедрим.

Пасхальность как православная, христианская традиция – это не идеология.

Если это обратится в идеологию, тут же начнутся такого рода искажения, что вместо Христианства будет нечто противоположное, а то и антихристианское.

Культурное бессознательное в русской классической литературе передаётся в подтекстах, не в лоб, не прямо, не эксплицировано. Подспудно очень часто присутствует – причем, в вершинных произведениях. Фундамент, на котором стоит Россия, и её литературные вершины таинственным образом соединяются. В каждой из 15 глав автор попытался показать текстуально, как это может быть, – выявить этот очень часто неочевидный момент.

В книге используются идеи двух выдающихся философов XX века М.М. Бахтина и А.Ф. Лосева, философские системы обоих дороги для автора.

У Бахтина есть понятие «малого» и «большого» времени. Есаулов поясняет: «Есть малое время нашей современности. Мы в нём живём и умираем. И в этом времени, скажем, Достоевский и Тургенев, Толстой и Тургенев могут ссориться, воевать, журнально и всячески, впрочем, могут и ценить друг друга тоже.

Но в «большом» времени мы видим что-то такое, что объединяет их в единстве культуры.

«Большое» время бахтинское всё-таки для выявления этих неочевидных христианских подтекстов произведений отечественной словесности слишком абстрактно. И я его конкретизировал как большое время русской христианской культуры».

А.Ф. Лосев в своей философской системе ввёл понятия «относительной» и «абсолютной» мифологии.

В книге Есаулова «Постсоветские мифологии: структуры повседневности» относительные и абсолютные мифологии противопоставляются.

Относительные агрессивно навязывают себя, хотят быть абсолютными. Как леволиберальная мифология сейчас – вытесняет христианскую в маргиналии, навязывает свои ценности.

Точно такого же рода была коммунистическая идеология.

Любая идеология относительна.

Есаулов напомнил, что европейская культура базируется на чувстве личности. Не все культуры таковы. Это существенно.

Абсолютной мифологией по Лосеву является московское православие. И Личность – Христос.

В работе над вторым изданием пришло понимание – как «объединить» Бахтина и Лосева терминологически: в большом времени русской культуры как раз и проявляется абсолютная мифология.

Цитата из книги (стр. 121): «То, что Бахтин называл большим временем, по отношению к отечественной культуре, по-видимому, вполне уместно трактовать как большое время русской христианской культуры.

Исходя из этого, и бахтинское разграничение большого и малого времени (слишком известное, чтобы лишний раз здесь его воспроизводить) каким-то образом можно соотнести с понятиями абсолютной и относительной мифологий, которые представлены в «Диалектике мифа» Лосева. Иными словами, большое время русской культуры зиждется на понятии абсолютного мифа. (У Лосева так: «... христианство я обязан считать абсолютной мифологией. (...) Только в христианстве дана полная свобода мифу как бытию абсолютному. (...) только одно византийско-московское православие и есть абсолютная мифология», А.Ф. Лосев, книга «Диалектика мифа»). В таком случае в смысле событий малого времени русской культуры становится более ясным, если мы соотносим их с этим абсолютными мифом, рассматриваем в перспективе абсолютного мифа. Одни и те же события в относительной мифологии малого времени могут восприниматься так и этак, а в перспективе большого времени русской культуры, с её категорическим постулатом Воскресения, – совершенно иначе»*.

Новая глава, впервые опубликованная во втором издании, называется «Преемственность или дискретность: о некоторых аспектах советского освоения русской классики».

«Освоение» сводилось в своей доминантной сущности к тому, чтобы уничтожить или свести до минимума все следы христианской традиции. Иногда это получалось виртуозно. Работали профессионалы своего дела. Обучили три-четыре поколения советских людей обрезанному варианту русской литературы и культуры.

Концепции ОПОЯЗа и формалистов до сих пор популярны, однако они агрессивно не принимают того, что Лосев называл «абсолютным мифом».

Пушкин, Лермонтов и Достоевский известны нам в переводе на советский жаргон русского языка, в обрезанном, редуцированном виде. Мы должны текстологически восстановить канонические издания русской классики.

Обложка

Елена Черкасова – художница, автор пасхального вернисажа в зале центра «Покровские ворота». Идея презентации в окружении этих картин возникла спонтанно.

На обложке – картина: шестикрылый серафим и Пушкин на перепутье.

Художница услышала рассказ И.А. Есаулова о «Пророке» на радио «Радонеж» (передача «Беседы о русской словесности») и создала эту картину.

Что такое «Пророк» Пушкина в школьном обучении, если несколько утрировать: «я и так был хорошим, но теперь стал ещё лучше». У Пушкина на самом деле другой смысл – я – со своими прежними грехами – должен умереть.

«Ветхий» человек понимает, что совершенно не годится для роли, которая ему предначертана. Смысл произведения таков: я должен умереть как ветхий человек, чтобы воскреснуть как пророк.

Одно из значений слова «восстать» в тезаурусе Пушкина: «воскреснуть».

В некотором смысле это – идея книги «Пасхальность...».

И.А. Есаулов и художница, автор картины на обложке Елена Черкасова

Одна из главных особенностей поэтики Достоевского (финал главы «Пасхальность в поэтике Достоевского»)

Рассказ «Сон смешного человека». Здесь находят бездну философских воззрений. Это верно. Но если подходить в рамках направления, которое предлагает Есаулов, оказывается, эта философия как таковая второстепенна. Концепции эти второстепенны.

Суть сна – изложение философско-логических картин, которые видит смешной человек.

Автор считает так (цитата из книги, стр. 307–308): «...главное – отнюдь не описание самого «сна» (и «райского» миропорядка), даже и не та «истина», которую герой «узнал в прошлом ноябре, и именно третьего ноября», не призыв к «проповеди» и не сама проповедь. Главное – это «та девочка», которая помешала «смешному человеку» застрелиться (лишить себя надежды на спасение). «Она была от чего-то в ужасе и кричала отчаянно: «Мамочка! Мамочка!». Я обернул было к ней лицо, но не сказал ни слова и продолжал идти, но она бежала и дергала меня, и в голосе ее прозвучал тот звук, который у очень испуганных детей означает отчаяние. (...) она вдруг сложила ручки и, всхлипывая, задыхаясь, все бежала сбоку и не покидала меня. Вот тогда-то я топнул на нее и крикнул...». Удержали от самоубийства героя отнюдь не рациональные доводы его «я» («... ведь если я убью себя, например, через два часа, то что мне девочка и какое мне тогда дело и до стыда и до всего на свете? Я обращаюсь в нуль, в нуль абсолютный»), но именно жалость и стыд перед «Ты». Поэтому от «их», «истины» и «всех» в самом финале смешной человек переходит к «Ты» («А ту маленькую девочку я отыскал...»). Это движение от «Я» (а также общих рассуждений о счастье, зле, добре и т.п.) к «Ты» и результирует как путь рассказчика («И пойду! И пойду!»), так и в целом символизирует одну из главных особенностей поэтики Достоевского»*.

Именно это движение! Что тоже позволяет свершиться этому Воскресению.

«Послесловие. P.S. Мимесис, катарсис, парафразис в последнем пушкинском цикле»

Постскриптум в книге – о последнем цикле Пушкина, как пасхальном. В бумажном виде это опубликовано впервые.

Была задача рассмотреть Каменноостровский цикл Пушкина не как часть горацианско-державинского комплекса, где тоже «Памятник», но именно как пасхальное завещание Пушкина, как пасхальный цикл.

«Милость к падшим призывал» – не о декабристах только, и я – падший. «И падшего крепит неведомою силой» – звучит в этом же цикле.

Эта перспектива позволяет понять «новое слово» Пушкина – по сравнению с другими авторами, разрабатывающими тему «памятника».

Это возможно, только если реконструировать определенную систему – что тут автор тезисно делает.

Получается открытый финал книги, который приглашает каждого из читателей к своего рода сотворчеству. Также было и в книге «О любви...».

И.А. Есаулов: «Хорошо, что презентация диптиха состоялась. Можно сказать, что мы его реконструировали. Как и многие сюжеты в той книге, диптих этот как бы совсем скончался в его «малом времени», но вот видите – он воскрес, восстал...».

Отвечая на вопросы гостей, И.А. Есаулов отметил следующие важные моменты:

Говоря о книге, он формулирует так: книга издана в традиционной русской орфографии.

На вопрос о том, как современным студентам объяснить несовпадения и трудности при сопоставлении двух орфографий, Есаулов напомнил, что любая унифицирующая систематизация и стандартизированное упорядочивание искажают и обедняют наш язык.

Например, в школе нам предлагали определённое количество падежей, а на самом деле их больше. «Норма» – это несколько искусственное упорядочивание – в «школьных» целях.

Реальность языка богаче нормы и значительнее упорядочивания.

Упорядочивание должно было дальше пойти. Немногие знают, что сначала ликвидировали «самое православное» в алфавите, а потом для удобства мировой революции планировалось и вовсе перейти с кириллицы на латиницу. «Энтузиаст этого проекта скончался, к счастью. «Оптимизация» языка дальше не пошла».

И.А. Есаулов со своими студентами

Вопрос гостя: Насколько на сегодня наличествует культура христианская в повседневности, в быту? В литературе, музыке, поэзии, в наших взаимоотношениях мирян и клира, власти и народа?

Присутствует как субкультура меньшинства. Иначе быть не могло после того погрома, который длился почти целый век. Я очень плохой христианин и это знаю за собой. Потому так и люблю традицию и пытаюсь регенерировать, ведь мы на самом-то деле в итоге разрыва с исторической Россией многие вещи, в том числе, и традицию вынуждены воссоздавать несколько гадательно, искусственно. Ибо естественная связь времен прервалась. Фундаментальный разрыв отразился на нас...

В 1995 году, когда дописывал «Категорию соборности в русской литературе», я надеялся, что у нас будет несколько другой путь. Испытываю в этом смысле глубочайшее разочарование. Но мы не выбираем ни время своей жизни, ни – часто – даже и своё окружение.

Пытаюсь своими книгами по мере сил преодолеть ту пропасть, которая нас отделяет от исторической России.

Филолог Ирина Александровна Киселева задала вопрос о «Пророке». Пушкин в первом варианте начинал: «Духовной скорбию томим...», затем заменил на «жаждою». Почему Пушкин заменил слово, по вашему мнению?

Интерпретационный вопрос. Первый вариант более пессимистический, если рассматривать в пределах одной строки. Второй – более нейтральный.

Возможно, поэту было нужно не экспрессивное, а иное начало, потому что затем разворачиваются события весьма драматические. В школе драматизм этих событий абсолютно игнорируются.

Императивность во второй части в словах Бога звучит, и она может быть воспринята правильно только в традиционной орфографии.

«Исполнись волею Моей» – самоотречение предполагается, отказ от своеволия. Моей, а не своей. Когда восстанавливаем пушкинскую орфографию, это чувствуется ещё более явственно.

Перед нами текст, написанный не с позиции «малого» времени. Не мой выбор. Не я выбираю, я на перепутье, но – выбрали меня, слабого, грешного.

Не субъект, а объект я. Однако в русской христианской традиции – не объект, но избранник. Выбрали почему-то меня. До конца я этот Промысел не могу осознать, но что же дальше? Далее либо я должен заявить бунт – я хотел оставаться тем, кем был. Либо я должен все-таки подчиниться воле Бога.

Это напряжение, такой вот момент абсолютно противоречит стереотипам малого времени современной культуры.

Слово взял Владимир Николаевич Захаров, доктор филологических наук, организатор международных конференций «Евангельский текст в русской литературе XVIII–XX веков: Цитата, реминисценция, сюжет, мотив, жанр» в Петрозаводском университете.

Да, когда пришли новые времена, мы были преисполнены эйфории, казалось, что мир меняется и изменится. Но, как и 30 лет назад, если в школу зайти, в систему народного образования, мы услышим: «Никакого православия!».

Студенты университета не знают сюжетов икон, Евангелия, религиозных праздников.

То есть мы все-таки живем в прежнем государстве, которое по-прежнему воюет с традицией и сто лет душит себя.

Что мы можем сделать – можем развивать традицию, давать интерпретации, называть их новыми. Хотя это как раз – традиция.

Мне помнится, как почти 30 лет назад мы проводили конференцию «Евангельский текст в русской литературе», и Иван Андреевич выступил с докладом о соборности, и в нём говорилось о пасхальности. Этот цикл идей – пасхальности – был предначертан композицией Евангелий, чтения, богослужения. Всё в древнерусской словесности начиналось со «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона. Тоже пасхальный сюжет, где архетип выражен чрезвычайно ярко.

Пасхальность есть у Достоевского, 25 лет назад я писал об этом (в «Записках из мертвого дома»»). В «Божественной комедии» Данте – как это мощно в литературе заложено, и удивляешься, почему мы этого не замечаем.

Иван Андреевич очень зорко все видит и замечает. Идеи, концепции, новые интерпретации, понимание, и всё это изложено в аргументированных, хорошо разработанных книгах.

Эти книги воспринимаю как основополагающие для понимания нашей словесности.

Хорошо, что в этом зале сегодня студенты. Им надо учиться у своего Учителя дерзости, смелости и несгибаемости!

Иван Андреевич добавил, что именно при содействии Петрозаводского университета и в его издательстве в 1995 году вышла его книга «Категория соборности в русской литературе». Это до сих пор самая цитируемая из его книг.

Валентина Васильевна Борисова, научный сотрудник Московского дома Достоевского считает, что благодаря таким основополагающим книгам, как труды Есаулова, состоялась, можно сказать – христианская революция в русском литературоведении. Значение этого нелегкого труда автора огромное. Благодаря его работе произошло Воскресение нашей русской литературной науки. Ренессанс после долгого советского периода.

Разумеется, не абсолютный и безусловный. И другие тенденции присутствуют в нашей литературе, помимо этой. «Именно поэтому она классическая и всечеловеческая, для всех и навсегда».

Возвращение к христианским истокам – это очень значимо. «Родной контекст» для восприятия понимания наших классических произведений.

Мощный вклад Есаулова и в язык научного дискурса. Тезаурус евангельского текста – этнопоэтика: пасхальность, соборность, культурное бессознательное, пасхальный архетип. За каждым термином – новое знание.

Сопрягаются и с традиционной терминологией.

Язык науки показывает те процессы, которые у нас на глазах сейчас происходят.

Термин «этнопоэтика» смущает, слишком толерантный, деликатный. Возможно, нужно подыскать другой, более точный. Например, «христианская поэтика».

Валентина Васильевна задала вопрос, какой смысл в издании научной работы на «старом языке»? Не возникнет ли дистанция между новым поколением и форматом? Это вызывает сомнение.

Есаулов повторил, что это – культурная акция к печальному юбилею – отплытию русской эскадры из Крыма: «Это дань памяти. Знак уважения той традиции, которая всё-таки для меня очень близка и дорога».

Иван Андреевич отметил, что не он один ценит традиционное правописание.

И Д.С. Лихачев оказался на Соловках, потому что в 1928 году сделал доклад «О некоторых преимуществах традиционной русской орфографии». Кто-то из зала на него донес.

И.А. Есаулов: «Я тоже считаю, что эта орфография имеет свои преимущества, хотя я – не фанатический приверженец, пишу в упрощённой орфографии, и студентов не заставляю».

Есть и такие, в том числе – студенты, которые пишут только таким образом.

«Но нам важно помнить, что и Пушкин, и Достоевский, и Толстой – настоящие столпы нашей литературы – писали именно на этой орфографии. И именно на этом языке русская культура обрела мировое звучание.

Русское культурное бессознательное базировалось на православной традиции с категорическим постулатом Воскресения. И я теперь пытаюсь её значимость в нашей классической литературе воскресить».

Последним был задан вопрос, над чем автор работает сейчас.

Работает над понятием парафразиса. Кое-что вошло во второе издание «Пасхальности». Например, образ колеса, возникающий у Гоголя в «Мертвых душах», Андрей Белый посчитал признаком пустоты.

Никто ещё не сопоставлял эту мнимую «пустоту» с символом круга в «Божественной комедии» Данте, где образ колеса – не пустота. У Данте в третьей части, в раю присутствуют круги – символизируют Троицу, «для меня это выход в парафрастические пространства. Это не перекличка, не перевод, это освоение иноконфессионального, инокультурного мира в православной перспективе.

Может быть, когда-нибудь удастся парафрастическую часть реализовать в виде какого-то труда».

Возвращаясь к книге «Пасхальность...» – в постскриптуме соединены три категории как перспектива новых исследований: мимесис, катарсис, парафразис – на материале последнего пушкинского цикла.

Гипотеза И.А. Есаулова такова: «Если мимесис и катарсис – очень старые античные категории, основополагающие, то парафразис (тоже древний) занимает подчиненную позицию. А хотелось бы и здесь воссоздать триаду, и показать, как античные термины трансформируются в христианской поэтике. Можно ли ими описать то, что делают христианские авторы, или нужна добавочная коннотация этих терминов, без чего они не работают».

Познакомиться с научной, творческой и педагогической деятельностью профессора, д. фил. н. И.А. Есаулова можно на его личном сайте.

И.А. Есаулов подписывает экземпляр книги «Пасхальность русской словесности»

Видеозапись презентации

Примечания:

* Цитаты из книги «Пасхальность русской словесности» приведены в современной орфографии.

** Может быть интересно. На нашем портале размещено интервью с Николаем Кузнецовым, петербургским историком, писателем и публицистом, специалистом по дореформенной орфографии, названное «Нас много».