«Попытка большого романа». Роман Сенчин о книге Михаила Зуева «Грустная песня про Ванчукова»

«Попытка большого романа»

Роман Сенчин о книге Михаила Зуева «Грустная песня про Ванчукова»

Потребность в широких литературных полотнах происходившего в нашей стране в последние десятилетия у читателей и писателей очевидна. Жанры романа-эпопеи, семейной саги, производственного романа не ушли в прошлое, о них то и дело вспоминают, но с нотой грусти – их нет, а надо бы. Все-таки живая история сохраняется не в документах и директивах, а в произведениях художественной литературы.

Попытки создать широкое полотно, по-настоящему большой роман предпринимаются. Это хорошо. Значит, не все литераторы ушли в камерные жанры и темы, есть те, кто отваживается писать произведения, действие которых продолжается не год и не два, а значительно больше, где множество персонажей, несколько сюжетных линий. Удач же настоящих мы не видим – читатели (в первую очередь критики и литобозреватели) могут восхищенно удивиться смелости автора, и вскоре о произведении забывают. Это плохо.

Может быть, всё дело в том, что мы мерим большой роман по вершинам – «Войне и миру» и «Тихому Дону» – и меньшее уже не согласны принять? Или сами себя убедили, что всё остальное, последующее должно быть изначально меньше, ниже, слабее?

Недавно в издательстве «АСТ» вышла книга Михаила Зуева «Грустная песня про Ванчукова». Семь с половиной сотен страниц, временной охват – больше полувека.

Года два назад Михаил Зуев как прозаик обрел первую известность дилогией «Патч» в жанре фантастики. Я ожидал, что новый роман – жанровое продолжение лихого «Патча», но с удивлением обнаружил, что «Грустная песня...» строгий, может быть, и чрезмерный в наше время, реализм. Каждый эпизод убеждает: так оно могло быть в реальной жизни. Или было на самом деле. Благодаришь автора за убедительность и в то же время немного скучаешь, что ли, двигаясь вместе с персонажами по руслу реальности.

И вот на примере «Грустной песни...» об этом и хочется поговорить: нужен ли нам реализм в литературе. И если нужен, то каким он должен быть.

Главный герой в романе один – Ольгерд Сергеевич Ванчуков, врач, не изменивший своей профессии в пору первоначального накопления капитала, хотя и встроившийся в реалии так называемой новой России... Ольгерд Ванчуков редкий в современной русской литературе тип именно героя. Не нытика, не социопата, не маргинала. И в этом главная заслуга автора, ценность «Грустной песни...».

Ольгерд, с одной стороны, продукт позднего застоя и перестройки, а с другой – своих родителей, да и вообще людей старших поколений. И видимо, чтобы показать это, Михаил Зуев начинает повествование с 1940 года (окончание Советско-финской войны), а потом, в целом выдерживая хронологию, часто отправляет нас в 1930-е, а то и в более ранние времена – Первая мировая, Гражданская войны...

Может быть, это и необходимо. Мы совсем недавно стали узнавать свою родословную – копаемся на сайтах памяти, пытаемся выстроить фамильное древо. В советское время, да и позже родители, бабушки и дедушки обычно отмалчивались на наши вопросы: откуда мы? кем были наши предки?

У Ольгерда Ванчукова родословная богатая и запутанная, и сам он в детстве носил фамилию Пегов. Позже его усыновил собственный отец... И нынче такое не редкость, но вспоминаются истории из 1930-1950-х, когда фамилии менялись/восстанавливались в массовом порядке. Вспомним хотя бы писателей – например, Василий Шукшин некоторое время носил фамилию Попов, Александр Рекемчук – Нидерле. Да и раньше подобного было немало – Михаил Шолохов был записан Кузнецовым...

И необычное имя, которое дают герою книги, окутано сумраком семейной истории: «...То будет самый главный Ванчуков со странным именем «Ольгерд», данным в честь какого-то затерянного в глубине времен родственника. Это же как замечательно, как современно: оставлять в наследство потомкам имена, и ничего больше, кроме имен!».

Всё это, конечно, накладывает отпечаток на характер, вызывает так называемую детскую психологическую травму. И Ольгерд очевидно человек травмированный; к тому же от родителей, вечно занятых, внимания он получает немного. Но это, наверное, помогает ему стать личностью, а не вечным домашним мальчиком.

Не хочу превращать рецензию в спойлер, поэтому сюжет пересказывать не стану. Советую роман прочитать. Полезно, во многом уже необычно, особенно если брать фигуру главного героя. Таких персонажей, повторюсь, нечасто встретишь в нашей современной прозе. Крепких, деятельных, пытающихся созидать.

И финал оглушающий – герой исчезает на самом взлете. Нелепо, случайно. Но ведь так оно часто и случается в действительности. Как у упомянутого уже Шукшина: жил человек...

Впрочем, входить в роман Михаила Зуева непросто. С этим, по-моему, и связана главная проблема книги. Ошибся ли автор с повествовательной формой, отравлены ли мы (многие из нас) динамичностью нынешних произведений литературы, кинематографа, вообще этим шквалом информации и зрелищ – не знаю.

«Грустная песня про Ванчукова» напомнила мне советский роман. Особенно первые сто – сто пятьдесят страниц. Часто встречаются эпизоды, подобные этому:

«Ванчуков приблизился к висевшей на длинной стене кабинета большой обтянутой черным линолеумом школьной доске, вооружился куском мела и начал доклад. Барышев слушал спокойно, изредка улыбаясь одними лишь уголками губ. Конечно, никакой ванчуковский доклад Вяч Олегычу был не нужен: все вещи он схватывал молниеносно, с первого предъявления. Просто он был не в силах отказать себе в удовольствии послушать ещё вполне молодого и определенно умного человека, отличного инженера, в судьбе которого Барышеву пришлось сыграть роль опекуна и дирижера. «Были бы все такие, как Ванчуков, у нас уже давно был бы коммунизм», – обмолвился как-то Барышев на партсобрании. Слова его кворум встретил тихо: хоть и не особо приятно слушать такое о молодом выскочке, а, по сути, возразить-то и нечем».

Словно читаешь Гранина или, может быть, Тендрякова. А название перекликается с названием книги Виля Липатова – «Сказание о директоре Прончатове».

Умышленно ли Михаил Зуев пошел на такое сближение с советской прозой (именно советской, а не с «русской прозой советского периода» и не с «соцреализмом») или нет – можно только гадать. По-моему, сама идея – сплав романа-эпопеи с семейной сагой и производственным романом – указывает современным авторам ориентиры в прошлом. Именно в советском прошлом. В прозе Гранина, Рыбакова, Аксенова образца «Московской саги» (а именно в эмиграции Василий Павлович стал по форме советским писателем)... Изобрести для современного большого романа новую форму – неимоверно трудно. Слишком долго писательство у нас было «частным делом», а сюжеты даже того, что называют романами, – узенькими, меленькими, зато быстрыми, как горные речки. Без проток, стариц, рукавов.

Михаил Зуев отважился на большой роман. Получился он довольно широким, но почти без течения (особенно на первых полутора сотнях страниц) и местами заиленным, как перекрытая десятком плотин Волга.

Прочитать книгу Михаила можно по ссылке.

Роман Сенчин: личная страница.

Михаил Зуев, родился в начале 1962-го, окончил 1 Московский медицинский в июле 1984-го. Стаж в экспериментальной медицине — с 13 лет, в клинической — с 18, в предпринимательстве — с 25. Врач-реаниматолог («бывших» не бывает). С 1997-го — в интернет-технологиях. Выпустил пять книг по интернет-маркетингу, одну из первых книг на русском по инсулинотерапии с помощью инсулиновой помпы (ибо «врач, исцели себя сам»). В 2019-м в издательстве АСТ вышел роман «Патч» в двух томах; говорили, фантастика, говорили, не имеет под собой оснований, — но тут случился катаклизм COVID-19 и стало ясно, что вряд ли в романе фантастика. После выхода романа «Грустная песня про Ванчукова» ожидает очереди сборник «3,14», содержащий три повести и четырнадцать рассказов. На рабочем столе всегда — Рэй Брэдбери, Михаил Булгаков, Федор Достоевский, Венедикт Ерофеев, Сергей Снегов, братья Стругацкие, Владимир Орлов. В наушниках — «Пинк Флойд», Клаус Шульце, Джефф Линн, «Дип Пёпл», Алексей Романов, Владимир Высоцкий, Земфира Рамазанова и еще полтысячи авторов. На вездесущих экранах и мониторах — Андрей Тарковский, Андрон Кончаловский, Вадим Абдрашитов и Александр Миндадзе, Паоло Соррентино, Ингмар Бергман, Дэвид Линч, Тарсем Сингх. Во мне: дети, внуки, собаки, горы, море, небо, солнце.