Почему я использую предупреждения о шок-контенте?

Почему я использую предупреждения о шок-контенте?

(Ирина Левченко, перевод с английского: Kate Manne, The New York Times, September 19, 2015) 

Кейт Манн – доцент философии Корнельского университета (Австралия), феминистский философ.

В последнее время предупреждения о шок-контенте вызывают бурную негативную реакцию. Преподавателей, которые стали предупреждать своих студентов о потенциально шокирующих материалах в тексте или на занятии, обвиняют в том, что они балуют миллениалов. А студентов, которые требуют подобных предупреждений, называют «инфантильными» или того хуже. В своей недавней статье в «The Atlantic» Грег Лукьянов и Джонатан Хайдт поясняют, что подобные предупреждения «по большей части поддерживают студенты, которые стремятся очистить университет от слов, идей и предметов, способных вызвать дискомфорт или обидеть».

Я была среди миллениалов, а в течение последних двух лет я преподаю философию. В своей преподавательской деятельности я использую предупреждения о шок-контенте – в случае необходимости – с тех пор, как начала вести лекции.

В предупреждениях о шок-контенте нет ничего нового. Данная практика зародилась в интернет-сообществах в первую очередь в интересах людей, страдающих от посттравматического расстройства. Предполагалось помечать материалы на травмирующие темы, такие как военные действия, жестокое обращение с детьми, инцест или сексуальное насилие. Людям предоставлялся выбор, взаимодействовать с таким материалом или нет.

Однако университеты стали использовать предупреждения о шок-контенте с несколько иной целью. Все чаще преподаватели вроде меня просто предупреждают студентов о содержании конкретных материалов учебной программы. Суть не в том, чтобы позволить студентам не читать заданный материал и не участвовать в его обсуждении в аудитории (и то и другое в моем курсе обязательно для всех без исключения), уж этого мы точно никак не поощряем. Это делается скорее для того, чтобы позволить студентам, чувствительным к подобным темам, подготовить себя к прочтению и контролю за своей реакцией. Известно, что, по меньшей мере, несколько студентов в каждой из моих групп пережили те или иные травмирующие обстоятельства, будь то сексуальные домогательства или иной вид насилия или жестокости. Так что я считаю, что предупреждение о шок-контенте необходимо.

Критика подобных предупреждений часто основывается на представлении, что учёба – это пора интеллектуального роста и эмоционального развития. Поэтому студенты должны сталкиваться с трудностями. И им необходимо научиться воспринимать различные идеи, аргументы и взгляды. В этом смысле я согласна с критикой, но, в сущности, это и есть основная причина, по которой я высылаю предупреждения.

В философии мы часто делаем различие между обоснованной ответной реакцией и попросту спонтанной. В первом случае наша реакция основана на рациональном суждении. Мы можем изложить причины, которые, как мы считаем, подтверждают нашу точку зрения. Но во втором случае определенная реакция возникает как будто помимо нашей воли.

Спровоцированная реакция бывает сильной и неприятной, человек может не суметь с этим справиться, как бывает у ветеранов войны, которых преследуют навязчивые воспоминания. Но даже более привычные состояния могут иметь такое воздействие. Возьмем, к примеру, ощущение сильной тошноты. Оно внезапно, без какого-либо разумного объяснения застает человека врасплох. И невозможно понять, ни как выйти из этого состояния, ни как ты в него попал. В этом состоянии заниматься чем-либо сложно, если не невозможно. Можно сказать, что такие состояния временно притупляют наши мыслительные способности.

Для тех, кто пережил сильную травму, яркие напоминания могут вызвать подобные физические и ментальные состояния, которые подобным образом заглушают разум. Распространённым симптомом посттравматического расстройства являются панические атаки. Тех, кто подвержен этим атакам, тревога заполняет настолько, что они с трудом дышат, дезориентированы, чувствуют головокружение и тошноту. В таком состоянии невозможно ясно мыслить.

Дело не только в том, что эти состояния неприятны (хотя это, безусловно, так). Дело в том, что они делают человека неспособным концентрироваться, независимо от желания или намерения. Предупреждения о шок-контенте могут помочь справиться с этим.

Мы не можем заранее знать, какой именно материал может стать спусковым механизмом, некоторые реакции непредсказуемы. Но иные достаточно легко предвосхитить, особенно на изображения или обсуждения тех событий, которые как раз зачастую и приводят к посттравматическому стрессу, а у некоторых – даже к клиническому расстройству. Получив предупреждение, уязвимые студенты могут уменьшить тревогу путем медитации или с помощью назначенных медикаментов.

На мой взгляд, причин отказаться от таких предупреждений не много. От меня, как преподавателя, требуется лишь добавить одну строчку в обычном письме к группе, например: «Предупреждение: в материале для чтения на эту неделю содержится графическое изображение сексуального домогательства». Эти предупреждения мало чем отличаются от пояснений перед началом фильма или телевизионного шоу; желающие проигнорировать их с лёгкостью сделают это. Точно так же поступят и студенты, которым предупреждения о шок-контенте не требуются. А ещё это может помочь им более чутко отнестись к тому, что некоторым их однокашникам материал дается тяжело. Хайдт и другие исследователи считают, что подобная практика вскармливает «культуру жертвенности», что кажется мне спорным, если не вовсе неправдоподобным.

Также в своей статье мистер Лукьянов и профессор Хайдт утверждают, что нам не следует публиковать предупреждения о шок-контенте, исходя из эффективности экспозиционной терапии – в процессе которой вас намеренно сталкивают с предметом вашей фобии под руководством квалифицированного психотерапевта. Но аналогия слабоватая. Подсовывание студентам шокирующего материала без предупреждения больше похоже на то, чтобы время от времени бросать паука в арахнофоба.

Конечно, остаются вопросы о том, как и когда предупреждать о шок-контенте и как не перегнуть палку. Для этого нет формулы, как нет формулы для планирования занятия, успешного преподавания и содержательного общения со студентами. Будучи преподавателями, мы во всех вопросах руководствуемся своими суждениями и опытом. Не имея официальных распоряжений со стороны администрации университета, мы можем решать, когда нужно и когда не нужно делать предупреждение. В идеале должен происходить диалог со студентами, но во время обсуждений этой темы в медиапространстве они молчат.

Здравый смысл подсказывает нам, что материалы, оскорбляющие политические или религиозные чувства некоторых людей, не требуют предупреждения. На самом деле политика и религия могут вызывать у людей иррациональный гнев. Однако в отличие от панической атаки гнев – это состояние, которое мы способны или, по меньшей мере, должны быть способны контролировать.

Несколько сложных вопросов по-прежнему требуют прояснения. К примеру, несмотря на то, что передовые педагоги готовы использовать предупреждения о шок-контенте, я не считаю, что их нужно использовать в обязательном порядке. Зарвавшийся административный аппарат и так слишком сильно попирает академические свободы «сверху». Однако я поддерживаю ситуацию, когда требования к преподавателям исходят «снизу», от студентов, которые настаивают на необходимости предупреждения о шок-контенте. Это – не попытка нянчиться с кем бы то ни было. Это даёт возможность всем участникам учебного процесса разумно взаимодействовать.

Источник: The New York Times.