«Песня Стикса» и другие
(Станислав Секретов о рассказах Игоря Озерского)
Рассказ Игоря Озёрского «Песня Стикса» – мрачная сказка: герой-повествователь плывёт в лодке по реке в царстве мёртвых. Описания короткие, но исчерпывающие: в них цвет, свет, звуки и сама атмосфера.
Определённую атмосферу – атмосферу мифа – автор создаёт и с помощью реплик персонажа. Однако в миф иногда внедряются словосочетания и предложения, которые расстраивают создаваемую прозаиком картину. Например, рядом с изложением древнего мифа о Земле, стоящей на трёх слонах и черепахе, мы видим современное, словно случайно попавшее в рассказ из учебника экономики словосочетание «рыночные отношения». Органичность нарушается, бережно создаваемый автором мир начинает давать трещины. Или возьмём идущие далее сложные обороты: «Поиск предназначения завершился исполнением предназначения», «то, о чём необходимо было молчать, провозглашено». Всё же такой лексике, близкой к юридическим терминам, тут не место.
Рассказ основан на чувствах и мыслях современного молодого человека, который либо только что ушёл из жизни, либо находится на грани двух миров и выбирает мир смерти. Кажется, он уходит от любви – возможно, несложившейся, трагической, несчастной. Или же эта любовь была счастливой, но гибель героя всё оборвала. Возможно, речь и вовсе идет не о физической смерти человека, а о гибели любви в его душе. Словом, интерпретировать происходящее читатель может по-разному, и это для сюжета очень хорошо, однако хотелось бы больше узнать об этой любви. Пока же в рассказе лишь мелькают блики, силуэты, тени. Не так важен сам образ любви – той, из-за которой всё произошло, но важно понять, почему случилось это расставание с жизнью/любовью. Игорю Озёрскому стоило бы надавить на самые больные точки, даже если это психологически тяжело, вспомнить главные эпизоды утраченной героем жизни/любви, чтобы трагедия из лирической прогулки по реке мертвых по-настоящему превратилась в трагедию и оставила в памяти читателей свой след.
Когда начинаешь знакомиться с рассказом «Толстый король», сразу кажется, что имеешь дело с притчей. По крайней мере, автору удалось передать притчеобразный стиль. Однако мысли о мимолётности и хрупкости человеческой жизни выглядят простыми и предсказуемыми. Итог отпущенного человеку отрезка – встреча с... Нет, не с Богом или дьяволом. После смерти человек, по Озёрскому, может попасть на приём к толстому королю, который начнёт расспрашивать о смысле жизни: чем она была наполнена, летали ли вы по ветру или упорно боролись со стихией, а, может быть, в ней был полный штиль? Образ короля писатель намеренно делает максимально отвратительным: фыркающий, вонючий, с двойным подбородком, с заляпанным жиром скипетром... Правда, «до блеска начищенные ботинки» в этот образ совсем не вписываются. Тем не менее, фигура получилась весьма любопытной. Мораль же истории вновь предельно очевидна. Всё же притча – крайне сложный литературный жанр...
«Речи несуществующих» – это скорее поэзия в прозе. По крайней мере, текст хочется оценивать в большей степени исходя из поэтических законов. В нём – поток мыслей рассказчика о мире, воплощённый в образах и метафорах. Темы вечны: жизнь и смерть, голос и молчание, ложь и истина... Здесь искусство переплетается с жизнью, полной парадоксов. Автор хорошо видит эти жизненные парадоксы и говорит о них: в мире, которым правит информация, где постоянно звучат слова, слова, слова, начинает так цениться тишина. Но тишина в, то же время пугает, ведь если звук – это жизнь, то выходит, что противоположность – отсутствие звука – это смерть. Рассуждения автора хороши, однако при этом его образы традиционны, они всегда жили в литературе: это и тянущий ко дну якорь, и падающий кленовый лист, и смертельный яд скорпиона.
В миниатюре «Забыть о наваждении» вновь представлены мысли современного молодого горожанина, размышляющего о жизни и бренности человеческого бытия. Игорь Озёрский ловко сплетает в прочную цепь смыслообразующие образы: струны гитары, горячие и горячительные напитки, колода карт... Тревоги героя-рассказчика опять связаны с попытками найти себя в этом мире, разобраться со своими чувствами, главное среди которых – конечно же, любовь. Как и в рассказе «Песня Стикса», снова упоминается некая она. Она вроде бы где-то рядом, она приходит во снах, но что происходит наяву? Снова загадки и возможность для множества интерпретаций. Она ушла? Она умерла? Или умерла любовь, и персонаж скорбит по утраченному чувству, вместо которого теперь пустота? Хотелось бы понять, получить от автора больше подсказок. Пока же доминирует единственный образ – человек как ядерный реактор.
По сути, все рассказы Игоря Озёрского – монологи-исповеди, попытки «договориться» с миром, найти в этом мире себя. Но пока искомая гармония не обнаруживается, отсюда – доминирующая тема смерти, которая по-разному олицетворяется, принимая обличия, то лодочника, везущего героя по мёртвой реке, то толстого короля, то скорпиона. Из этих и других рассказов автора мог бы получиться интересный цикл, но в нём хотелось бы видеть эволюцию фактически единого, переходящего из новеллы в новеллу героя, хотелось бы, чтобы герой не множил свои взгляды, а, наконец, сумел разобраться со смертью, с любовью и, в конечном счете, с самим собой, то есть пришёл к той самой искомой гармонии.
Станислав Секретов: личная страница.
Игорь Озерский. Родился 9 июля 1989 года в Москве. Окончил Московскую государственную юридическую академию им. О.Е. Кутафина. В настоящий момент является адвокатом и Старшим партнёром адвокатского бюро. Свою творческую деятельность Игорь начал более 15 лет назад. Первыми произведениями, изданными ограниченными тиражами были книги: «Философия смерти» (2010) и «Трилогия садизма. Одиночество. Деструктивность. Любовь» (2014). Последние 5 лет автор работает над новым романом в жанре мистический триллер.
Игорь Озерский
Некто однажды сказал... Но я сразу же это забыл. Посмотрел и не увидел. Оглянулся. Оказалось поздно. Тогда пришлось побежать. Но слишком тяжелые клешни и этот хвост... Он как якорь. Якорь, который тянет меня ко дну. Но я все ещё стараюсь дышать, и слушать, и даже говорить; только никто не слышит. Или это кажется?
Истерзанное временем лицо становится похожим на маску: такую знакомую, общую, одинаковую и угнетающую, из пустых глазниц которой взгляд потускневших и ничем не примечательных глаз устремляется в кирпичную стену с изображением картин Ван Гога. И где-то среди камней у подножья горв Звездной ночи, на фоне облаков, скрученных наподобие морских волн, спряталась смерть. Она поглядывает на нас со стороны и так любит подкрадываться незаметно. Вот такая она забавная.
Теперь, эта госпожа добралась и до моих ушей...
— О чем же ты хочешь молчать мне, смерть? Да молчи же громче! Я практически тебя не слышу...
Тяжелее всего слушать тишину. В эти моменты из глубины сознания, из самых недр души вылезают демоны: страхи, переживания... И воспоминания.
Пожалуй, стоит это прекращать... Молчание губительно. Я слышал, что скорпион, окружённый пламенем, жалит себя в спину. Жаль, все так не умеют. Возможно, это могло бы уберечь нас от тишины. А может быть и нет. Только это всё не имеет значения.
Порой возникает ощущение, что случайности не случайны. Нам видится закономерность; чей-то промысел, судьба... Это заблуждение. Череда событий порождает другие события. Лист, сорвавшийся с дерева, падает на землю в определённым месте, если не подует ветер. Предназначение листа? Нет. Дуновение ветра. Траектория полёта. Физика и геометрия.
Это был кленовый лист.
Слишком тихо.
Самоубеждение, заблуждение, обман. Лист летит вверх. Выше и выше. Он проходит атмосферу, покрывается коркой льда и, налитый тяжестью, устремляется вниз, к земле.
Вы это видели? Я видел. И в подтверждение этому пепел на моих ногах. Да и Икар не даст соврать, он точно также летел к земле.
Тишину нарушает шёпот.
Слова скорпиона тихие, но слова скорпиона страшные. Страшные слова и не должны быть громкими. Слова скорпиона пропитаны ядом, и яд этот опаснее яда мамбы. Яд этот смертоноснее острых мечей, молниеносных пуль, пушечных ядер, ракетных установок и даже межконтинентальных баллистических ракет с ядерным зарядом.
В этом мире, истерзанном пороком, в этом новом мире, окутанном ложью и интригами, в этом компьютеризированном мире, представленном в Facebook и Instagram, в этом мире, где ярость Калибана[1], наблюдающего в зеркале свое отражение, никто не понимает...
Слышу, слышу слова... Да только ничего не происходит. Всё остаётся неизменным — ибо слово лишь набор звуков, способный привести в движение только кленовый лист...
Или?..
Скорпион однажды сказал... Но мир сразу же это забыл. Посмотрели и не увидели. Оглянулись, но оказалось поздно. Слова гегемона тихие, но слова гегемона страшные. Тогда пришлось побежать.
Кленовый лист закачался от дуновения пролетающих мимо пуль. Объятые огнём, они мчатся в сторону земли. Кулисы подползают к сцене, словно слепые змеи; им-то до этого точно нет никакого дела. Ползут себе и ползут.
Якорь тянет нас всех ко дну. Но мы все ещё стараемся дышать, и слушать, и даже говорить...
Гегемон переходит на шёпот.
Ракеты опускаются с неба.
Занавес.
Сообщений нет. Я буквально растоптан происходящим. Это взрыв вулкана, обрушивший на мою голову череду ужасных воспоминаний. Внутри меня хаос. Больше всего я сейчас похож на ядерный реактор: реагенты смешались, да не те, что надо. Жизнь — нить. Её даже незачем обрезать.Итак болтается, как порванная струна на гитаре. Гитары нет. А если бы и была, то какой в ней смысл? Гитарист мёртв. Вместе с бас-гитаристом и барабанщиком. Остался только вокалист.
Едкий дым обжигает лёгкие. Пара глотков скотча с утра плюс антибиотики, дабы смирить внутренних демонов. Но сейчас у них ланч. У нас у всех ланч. Когда он начинается, всё остальное прекращается. Даже процессы в ядерном реакторе. В эти минутыон точно не взорвётся.
Демоны заканчивают трапезу и начинают суетиться. Скотч еще не добрался до них, но блаженное тепло уже распространилось по организму; я заполняю сам себя. Одно эго сменяется другим. Я — ложь, плавно перетекающая в рамки отчаяния. Пора пить чай. Это великолепная причина, чтобы не идти на чьи-то поминки. Все равно я не запоминаю, кто умер, а кто нет.Да и вообще, кому какое до этого дело.Это же не ресторан, в котором подают лягушачьи лапки в белом соусе.
Странно, но некоторые и вправду не знают, как пишется слово «свобода». Это удручает — именно то, что её дом рядом с моим.По крайней мере, во сне. Мне кажется, что нас подвезли к нему на гондоле, в чем я очень сомневаюсь.Но я так и не понял, кто она. Думаю, ответ достаточно однозначен — не нужно было бросать пить.Это подпортило колоду — подбросило туда пару лишних джокеров.Итеперь могут выиграть все. Общая победа — не победа.Это массовое участие, порочный круг действий и решений, оскорбляющий и угнетающий нашу личность. А всё из-за того, что кто-то из нас идиот, или был им когда-то. Но я думаю, что лучше всего забыть о наваждении и отбросить все эти мысли. Теперь мы все знаем, как это сделать и заодно прикурить от ядерного реактора. Не ограничивай себя ни в чём.
[1]Калибан (англ. Caliban) — один из главных персонажей романтической трагикомедии Уильяма Шекспира «Буря».Калибан стал именем нарицательным со значением «грубое, злобное существо; чудовище».